СССР - Идиатуллин Шамиль (книги полностью txt) 📗
Баранов, пару раз с натугой моргнув, дыхнул перед собой. Мутное пятнышко легло на вороную сталь лезвия и тут же стаяло. Комочки снега, влетевшие в лицо, когда грейдер, слава тебе господи, остановился, тоже начали таять и вперевалочку скользнули к шее. Баранов представил, что вот так же стекает по толстому металлу кровью и костной дробью. Стекал бы, кабы еще шаг сделал, ну или кабы грейдер остановился секундой позже. Кроме тусклой гадливости, образ никаких чувств не вызвал. Есть свои преимущества в крайнем утомлении.
Баранов медленно обмахнул лицо, тюкнул ногтем в стылую броню – нет, больше не пела, сделал тот самый шаг вперед – нет, не сделал, некуда, тогда сделал пару шагов назад и принялся наблюдать за выстраиванием на разбирательство.
Жив остался – хорошо, проснулся – тоже неплохо.
День был чумной, и это был третий чумной день подряд.
И всю эту чуму Баранов переживал на ногах, несколько раз привелось на часок глаза завести – вот сейчас, например, пока сюда мчались. И даже похвастаться этим было некому: насколько Слава понимал, весь широкий совет жил в том же режиме, а Рычев с Бравиным и Валенчуком вовсе челночили как трамвайчики, не гася фар. Впрочем, у них и маршрутная сетка была поплотнее, так что она первые торпеды и принимала. Торпеды были удивительно разномастными и неудивительно синхронными: допустим, позавчера в Союз прибыли налоговики и санврачи, вчера атомщики, пожарные и полтора генерала из Минобороны, а сегодня экологи и дамочки из районного Департамента образования. Дамочки совсем уже не лезли ни в ворота, ни в Красную армию, во всех смыслах.
Даже если бы габариты дамочек оттенялись рогами, пятаком вместо носа и беглым санскритом, а прибыли бы они из своего Средневаховска не на родной до боли «единичке», год назад подаренной тамошней администрации от камаловских щедрот, а, допустим, на летающей суповой тарелке, все бы только сказали со вздохом: «А кормить-то их чем» – и рассыпались по следующим точкам нападения. Которые раскрывались огненными бутонами каждые пять минут: новый арест счетов и стопор всех поставок, наезд на филиалы сразу трех региональных УФАСов в связи со злоупотреблением доминирующим положением на рынке и какими-то рекламными нарушениями (это у Союза-то, принципиально обходящего рекламный бизнес и любые его традиционные проявления по дуге), наезд на четвертый подряд филиал со стороны потребнадзора, уловившего тревожное влияние «союзников» на мозг, зрение и критичность мышления любимых потребителей, наконец, заседание думы ХМАО, посвященное официальной ликвидации муниципального образования «Ново-Ваховское», более известного как «Союз». Это не говоря о партийно-общественных неприятностях, о которых Баранов не знал вообще, но которые, похоже, все плотнее приближались по сущностным характеристикам к энциклопедическому определению геноцида.
Но пока от геноцидных проявлений следовало удерживать ребят, в первую очередь Черехова, который натерпелся, бедолага. Ладно, хоть ничего необратимого не произошло, так что ситуация вполне сводилась к взаимным объяснениям и теплому расставанию.
С объяснениями не складывалось. Советские никак не желали понять, зачем дырявить и закидывать блоками новехонькую и почти не надеванную трассу, а невнятные объяснения по поводу обустройства административной границы между областями их не убеждали. Черехов требовал показать письменный приказ или дать телефон начальника, которого он, Черехов, сперва закошмарит дистанционно, потом настигнет, вытащит из кресла и разобьет морду, потом пробурит пол ему в кабинете и дома, потом... ну и так далее, пока воображения хватает. Но с воображением – по крайней мере, деструктивным его сегментом, – у Макса всегда было не фонтан, так, струйка из дырки на шланге.
А работяги, что характерно, вместо того чтобы качать права или, допустим, просто скандалить на начатую уже вроде тему «А ты кто такой вообще?», уперлись коллективным головным мозгом в самый непринципиальный к данному моменту вопрос: «Как вы сюда въехали, если дорогу грейдер перегородил, и почему мы вас не заметили?»
Баранов сперва удивился, потом вчитался в надписи на кабинах и вспомнил, что второй мостоотряд вроде бы последний год не вылазил с северов, где выгрызал в рамках очередной ФЦП очередную дорогу никуда. Потому и к союзным проектам ни разу не привлекался, и итоги этих проектов увидеть так и не успел.
Правильно, у знающих и рука бы не поднялась, тщеславно подумал Баранов и тут же сказал себе: «Щаз».
А Черехов сказал другим:
– Блин, ну пятый же раз объясняю – вокруг объехали. Вот следы, видите? Двое оттуда, двое оттуда.
– Ты чего нас компостируещь? – наседал хриплый мужик – бурильщик вроде. – Не пройдет тут машина. Тут даже БТР не пройдет.
Черехов надсадно сказал: «Ы-ы!» – и развел руками. Вахту принял рассудительный Визигин:
– БТР, понятно, не пройдет. Тяжелый, колеса, все такое. У нас-то «кипчаки».
– И что?.. – Хриплый, похоже, уверился в том, что над ними издеваются, но более всего лютовал от непонимания основы, на которой издевательство стояло.
– И все, – объяснил Андрей.
«Ы-ы!» – сказал уже хрипатый, и Баранов понял, что пора брать объяснения на себя, покуда на почве недопонимания мордобой не начался, для него и других почв было предостаточно. Но тут вступил серьезный такой дядек с кустистыми бровями:
– Ну и что вы паритесь тогда из-за трассы? Да хоть мы сто дырок наковыряем или там дом тут целый построим – вам-то что? Если вам дороги не нужны, обошли стороной и фырть – дальше. В чем проблема?
А в том, что мы не ради себя... – снова начал Визигин, но хрипатый его прервал:
– Да погоди, Гер. Ну байда это все – про «стороной». Ну как они могут стороной обойти?
– Да вот так, – сказал резко успокоившийся Черехов глядевший, оказывается, в направлении Белой Юрты.
Все посмотрели туда же – и обнаружили, что трассу по уверенной узкой дуге обходит «кипчак». Бог весть чей но за рулем у него явный умелец, судя по плавности хода скорости и невысоким, тут же опадающим завихрениям под подушкой. Баранов смотрел на это дело с удовольствием, как и остальные ребята, а мужики – распахнув пасти. Точно дикие.
Один оказался не диким, а бешеным. Пока публика любовалась беззвучным выбросом «кипчака» на шоссе и текучим лавированием промеж раскиданных машин, самый незаметный работяга развернулся, дошел до своего грузовика и оглушительно завелся – сразу после того, как кустобровый Гера пробормотал: «Алиса, миелофон у меня».
Ну и пусть едет, равнодушно подумал Баранов, но партизан не уезжать собирался, а выполнить поставленную руководством задачу. Так сказать, с риском для жизни. Так сказать, не своей.
«КамАЗ» чуть сдал назад, едва не зацепив барановский как раз «кипчак», и начал опрокидывать заскрипевший кузов. Баранов только дернулся, а Черехов, сегодня специализировавшийся на таких делах, уже взлетал на подножку и рвал оранжевую дверцу на себя. Водитель подобного напора, похоже, не ожидал – дверь не блокировал, не удержал и рычаг сброса груза не защитил. Кузов, дрогнув, остановился, за кормой грянуло, Баранов поморщился, повернулся к работягам и сказал: «Ребята, спокойно». Но все и так спокойно и даже с некоторым осуждением смотрели на Черехова, выволакивающего диверсанта из кабины за шиворот и вроде даже на весу, причем осуждение относилось не к Максу.
Машинки понравились, подумал Баранов. И все-таки решил объяснить, что не надо ничего ломать, хорошая дорога, по ней туда «кипчаки» как раз едут, обратно – комплектующие, сырье или продукты для пяти тысяч человек почти, начальство завтра новый приказ получит – дырки заровнять, вам же и чинить все придется. И замолчал, обнаружив, что его никто не слушает, а все смотрят, как «кипчак», провернувшись на месте, вбирает юбку, распахивает двери – и из них выходит Камалов, елки-палки, водить научился – нет, пардон, он пассажиром, – сунувшись в салон, принимает на руки озирающегося, как любопытная совушка, Азамата и подает руку Эльке, а с водительского места встает смутно знакомый парень в устаревшей союзпромовской тужурке – ясно, из Белой Юрты кто-то. Он так и остался у машины, потому что работяги как общим арканом подтянулись к «кипчаку» и окружили его как опилки магнитик. Конец виртуозу, ревниво подумал Баранов. А нас-то расспрашивать не стали. Какой-то странный «свой–чужой» у них установлен.
