Тело угрозы - Михайлов Владимир Дмитриевич (книги полностью бесплатно TXT) 📗
Наконец время подошло. Человек проверил на всякий случай, насколько устойчиво лежит винтовка на позиции, немного поерзал по траве, убеждаясь, что никакая мелочь ему не помешает в решающий миг – никакой, скажем, сучок, до времени затаившийся под боком. Все было в наилучшем порядке. Стрелок изготовился к работе, чтобы потом не тратить на это времени: счет пойдет на считанные секунды, не более трех, ну от силы – учитывая, что на повороте водитель скорее всего сбавит скорость, – не более пяти. Теперь для того, чтобы перейти к делу, достаточно было сделать одно движение: опустить голову к прицелу, поверх которого он сейчас глядел.
И машина показалась. Но не та, которой он дожидался. Опять ехавшая на запад. Стрелок нахмурился. Она была не ко времени. И к тому же то была полицейская машина – с маяком поперек крыши и с надписью на дверце; надпись свидетельствовала о том, что машина эта принадлежала дорожной полиции. Некстати, очень даже некстати. Поскорее бы она очистила дорогу.
А полицейская машина, похоже, меньше всего собиралась исполнить это безмолвное желание стрелка. Она все замедляла скорость и остановилась, самую малость не доехав до места, где оказалась бы прямо напротив стрелка. Он выругался яростным шепотом, чтобы снять возникшее волнение. Полиция тут была ну совершенно некстати. Ее присутствие сразу же переводило предстоящее дело в категорию сложных и трудновыполнимых.
Оставались, как стрелок интуитивно чувствовал, секунды до появления объекта. И надо было сейчас мгновенно решить главный вопрос: работать – или, не рискуя излишне, отказаться от замысла? Одно дело – когда вокруг ни души, и совсем другое – если на дороге перед тобой стоят полицейские, естественно – вооруженные и готовые к действиям. Вот они как раз выходят из машины – значит всерьез решили тут обосноваться. Двое, нормальный патруль.
Стрелок не впервые посещал эту страну и достаточно хорошо ориентировался в ее нравах и обычаях. Обоих можно было бы сразу уложить – сразу после того, как будет произведен главный выстрел, и они еще не успеют сообразить, что произошло и откуда стреляли. Можно, конечно. Но одно дело – когда на дороге убивают какого-то иностранца, и совсем другое – когда жертвами оказываются полицейские: этого здесь не прощают, все становятся на уши и роют землю носом, пока не найдут виновного. И тогда слинять и соединиться с другими инспекторами будет вовсе не так просто, как предполагалось до сих пор.
Вся логика плюс инстинкт самосохранения – все говорило стрелку, что задание перешло в категорию невыполнимых – если только он не пожелает пасть смертью героя. Он не хотел. В конце концов, работой занимаешься ведь чтобы жить, а вовсе не умирать. Сейчас еще можно тихо, незаметно исчезнуть отсюда – сперва ползком, потом разобрать винтовку, оставить ее в условленном месте, откуда ее вечером должны будут забрать, и спокойно уходить: я не я – и лошадь не моя. И все.
Однако его гордость, гордость профессионала, протестовала против такого решения. Потому что его репутация основывалась, кроме всего прочего – а может быть, и в первую очередь, – на всеобщем убеждении в том, что для него невыполнимых дел не существовало. И если эта репутация хоть немного пошатнется – это будет началом его заката. Хотя бы потому, что после этого он сам потеряет уверенность в себе. Как бы он ни стал потом оправдывать свое отступление – сам он будет прекрасно знать, что просто дрогнул. Испугался. Что он на самом деле вовсе не таков, каким сам себя представлял, и эта его уверенность каким-то образом передавалась всем, кто имел с ним дело. Сейчас стрелок, похоже, находился на пике славы. И ему очень, очень не хотелось начинать спуск. Спуск, кстати, нередко бывает намного опаснее восхождения.
Нет. Он не станет уползать. Он сделает то, что должен. И выпутается. Разве не приходилось ему выпутываться из ситуаций, и посложнее этой? Но, пожалуй, в намеченные действия придется внести некоторые изменения – с учетом обстановки.
Стрелок внес их. И когда долгожданный лимузин выплыл наконец из-за поворота, лежавший в кустах позволил машине миновать тот рубеж, на котором прежде собирался остановить его; позволил – потому что тот из дорожных полицейских, что вылез из машины и стоял на дороге, сделал жест, предлагавший лимузину остановиться.
Похоже, что ехавшие в машине приняли решение не сразу. Находясь метрах в пятидесяти от патруля, лимузин сначала замедлил скорость, но тут же, словно устыдившись собственной нерешительности, увеличил ее, показывая тем самым, что не намерен выполнять распоряжение полицейского. Наверное, это произошло потому, что возникло сомнение, относится ли сигнал именно к ним: в вираж вошла и другая машина, только что показавшаяся из-за того же поворота, ехавшая в том же направлении; видимо, сидевшие в лимузине успели заметить ее еще раньше и потому знали, что она сейчас появится тут и можно будет сделать вид, что остановить хотят именно ее, а не их. И водитель нажал на газ.
И тут одновременно произошли два события. Первым было то, что оставшийся в полицейской машине офицер объявил через усилитель:
– Водитель «линкольна», немедленно остановитесь!
И второе: одновременно с этой командой стрелок нажал на спусковой крючок, зная, что не промахнется.
Он не промахнулся, и пуля, направленная в левый передний баллон лимузина, исправно пробила резину. Выстрел никем не был услышан потому, что голос патрульного был, как уже сказано, усилен до предела, выстрел же благодаря глушителю прозвучал совсем тихо. Так что со стороны все выглядело так, как если бы произошел прокол шины – в самое время.
Лимузин сразу же занесло. И задней своей частью он, поворачиваясь по часовой стрелке, задел стоявшего на гудроне и не успевшего отскочить офицера, а затем ударил и по полицейскому автомобилю, изрядно помяв облицовку радиатора, как ни старался водитель выправить машину; лишь после столкновения «линкольн» остановился наконец.
Уцелевший патрульный выскочил из машины, успев уже выхватить из кобуры пистолет. Сделал он это скорее всего, чтобы показать степень своего накала, а не потому, что ожидал встретить какое-то сопротивление. Впрочем, все произошло так быстро, что он, возможно, и не понял, что причиной столкновения была шина, а вовсе не желание оставить патруль без средства передвижения. Патрульный бросился к своему напарнику, пытавшемуся подняться на ноги, одновременно жестом предлагая седокам лимузина выйти из машины, чьи задние колеса оказались уже в кювете. И седоки выполнили указание.
Из машины, с обеих сторон, выскочили сразу четверо, двое остались возле лимузина, другая же пара рысью направилась к офицеру с пистолетом, в это мгновение помогавшему товарищу утвердиться на ногах; похоже, тот не получил серьезных ран, и хотя стоял не вполне уверенно, можно было понять, что серьезной беды с ним не произошло.
Беда заключалась в другом. Патрульный с пистолетом все еще держал его в руке – может быть, ситуация казалась ему сомнительной, но, возможно, он просто забыл вернуть ствол в кобуру и даже не сознавал в этот миг, что со стороны кажется очень агрессивным и опасным. Именно так, по-видимому, решили пассажиры лимузина, немедленно выхватившие свое оружие. А оно у них было, поскольку трое из четырех ехавших составляли охрану четвертого, и этим четвертым был, конечно, приезжий из Москвы. И хотя им не полагалось иметь при себе оружие здесь, в чужой стране, они были вооружены, поскольку давно уверовали в то, что всякие правила и нормы поведения в любой точке мира могут относиться к кому угодно, но не к ним; заблуждение, свойственное всякому телохранителю любого VIP какой угодно страны.
Дорожный полицейский, державший в руке пистолет, был человеком опытным и обладал хорошей выдержкой. Поэтому даже при виде набегавших двоих вооруженных не стал стрелять первым, хотя и имел на то право. Поддерживая левой рукой приходившего в себя напарника, он лишь крикнул приближавшимся, чтобы они остановились. Телохранители, видимо, чувствуя все же, что находятся не у себя дома, перешли с рыси на шаг и не то чтобы совсем опустили, но приопустили стволы своего оружия, показывая, что тоже не намерены открывать огонь прежде оппонента.
