Стажеры(изд.1991) - Стругацкие Аркадий и Борис (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
— И на этот вопрос,— сказал Комов,— я смогу ответить, только когда узнаю о тебе все.
— Тогда узнавай!— потребовал Малыш.— Узнавай скорее! Почему не узнаешь? Я расскажу сам. Был корабль, только больше твоего, теперь он съежился, а был очень большой. Это ты знаешь сам. Потом было так.
Из интеркома донесся раздирающий хруст и треск, и сейчас же отчаянно, на нестерпимо высокой ноте завизжал ребенок.И сквозь этот визг,сквозь затихающий треск,удары,звон бьющегося стекла прохрипел мужской задыхающийся голос:
— Мари… Мари… Ма… ри…
Ребенок кричал,надрываясь,и некоторое время ничего больше не было слышно. Потом раздался какой-то шорох,сдавленный стон. Кто-то полз по полу, усеянному обломками и осколками,что-то покатилось с дребезгом. До жути знакомый женский голос простонал:
— Шура… Где ты,Шура… Больно… Что случилось?Где ты?Я ничего не вижу, Шура… Да отзовись же. Шура! Больно как! Помоги мне, я ничего не вижу…
И все это сквозь непрекращающийся крик младенца. Потом женщина затихла, через некоторое время затих и младенец.Я перевел дух и обнаружил, что кулаки у меня сжаты, а ногти глубоко вонзились в ладони. Челюсти у меня онемели.
— Так было долго,—сказал Малыш торжественно.— Я устал кричать. Я заснул. Когда я проснулся, было темно,как раньше. Мне было холодно.Я хотел есть. Я так сильно хотел есть и чтобы было тепло, что сделалось так.
Целый каскад звуков хлынул из интеркома— совершенно незнакомых звуков. Ровное нарастающее гудение, частое щелканье, какие-то гулы, похожие на эхо, басистое, на пороге слышимости, бормотание;писк,скрип,зудение,медные удары, потрескивание… Это продолжалось долго, несколько минут. Потом все разом стихло, и Малыш, чуть задыхаясь, сказал:
— Нет.Так мне не рассказать.Так я буду рассказывать столько времени, сколько я живу. Что делать?
— И тебя накормили? Согрели тебя?— спросил Комов ровным голосом.
— Стало так,как мне хотелось.И с тех пор всегда было так,как мне хотелось. Пока не прилетел первый корабль.
— А что это было?—спросил Комов,и,на мой взгляд,очень удачно проимитировал звуковую кашу, которую мы только что слышали.
Пауза.
— А, понимаю,— сказал Малыш.— Ты совсем не умеешь, но я тебя понял. Но я не могу ответить. Ведь у тебя самого нет слова, чтобы назвать. А ты знаешь больше слов, чем я.Дай мне слова.Ты мне дал много ценных слов,но все не те.
Пауза.
— Какого это было цвета? — спросил Комов.
— Никакого. Цвет— это когда смотришь глазами.Там нельзя смотреть глазами.
— Где — там?
— У меня. Глубоко. В земле.
— А как там на ощупь?
— Прекрасно,— сказал Малыш.— Удовольствие. Ч-чеширский кот! У меня лучше всего. Так было, пока не пришли люди.
— Ты там спишь? — спросил Комов.
— Я там все. Сплю,ем,размышляю. Только играю я здесь, потому что люблю глядеть глазами. И там тесно играть. Как в воде, только еще теснее.
— Но ведь в воде нельзя дышать,— сказал Комов.
— Почему нельзя? Можно. И играть можно. Только тесно.
Пауза.
— Теперь ты все обо мне узнал?— осведомился Малыш.
— Нет,— решительно сказал Комов.— Ничего я о тебе не узнал. Ты же видишь, у нас нет общих слов. Может быть, у тебя есть свои слова?
— Слова…— медленно повторил Малыш.—Это когда двигается рот,а потом слышно ушами.Нет.Это только у людей.Я знал, что есть слова, потому что я помню. По бим-бом-брамселям. Что это такое? Я не знаю.Но теперь я знаю, зачем многие слова. Раньше не знал. Было удовольствие говорить. Игра.
— Теперь ты знаешь, что значит слово «океан»,— произнес Комов,— но океан ты видел и раньше. Как ты его называл?
Пауза.
— Я слушаю, — сказал Комов.
— Что ты слушаешь? Зачем? Я назвал. Так нельзя услышать. Это внутри.
— Может быть,ты можешь показать?—сказал Комов.— У тебя есть камни, прутья…
— Камни и прутья не для того, чтобы показывать,— объявил Малыш, как мне показалось, сердито. — Камни и прутья— для того, чтобы размышлять. Если тяжелый вопрос— камни и прутья. Если не знаешь, какой вопрос,— листья. Тут много всяких вещей. Вода, лед— он хорошо тает,поэтому…— Малыш помолчал. — Нет слов, — сообщил он.—Много всяких вещей.Волосы… и много такого, для чего нет слова. Но это там, у меня.
Послышался протяжный тяжкий вздох.По-моему,Вандерхузе. Майка вдруг спросила:
— А когда ты двигаешь лицом? Что это?
— Мам-ма…— сказал Малыш нежным мяукающим голоском.— Лицо, руки, тело, — продолжал он голосом Майки,—это тоже вещи для размышления. Этих вещей много. Долго все называть.
Пауза.
— Что делать?— спросил Малыш. — Ты придумал?
— Придумал,— ответил Комов.— Ты возьмешь меня к себе. Я посмотрю и сразу многое узнаю. Может быть, даже все.
— Об этом я размышлял,—сказал Малыш.— Я знаю,что ты хочешь ко мне.Я тоже хочу, но я не могу.Это вопрос!Когда я хочу, я все могу. Только не про людей. Я не хочу, чтобы они были, а они есть.Я хочу, чтобы ты пришел ко мне, но не могу. Люди — это беда.
— Понимаю,— сказал Комов. — Тогда я возьму тебя к себе. Хочешь?
— Куда?
— К себе.Туда, откуда я пришел. На Землю, где живут все люди. Там я тоже смогу узнать о тебе все, и довольно быстро.
— Но ведь это далеко,— проговорил Малыш.— Или я тебя не понял?
— Да, это очень далеко,— сказал Комов. — Но мой корабль…
— Нет!— сказал Малыш.— Ты не понимаешь.Я не могу далеко. Я не могу даже просто далеко и уж совсем не могу очень далеко.Один раз я играл на льдинах. Заснул. Проснулся от страха.Большой страх,огромный.Я даже закричал.Фрагмент! Льдина уплыла, и я видел только верхушки гор. Я подумал,что океан проглотил землю.Конечно, я вернулся. Я очень захотел, и льдина сразу пошла обратно к берегу.Но теперь я знаю,мне нельзя далеко.Я не только боялся.Мне было худо. Как от голода, только гораздо хуже. Нет, к тебе я не могу.
— Ну, хорошо,— произнес Комов натужно-веселым голосом. — Наверное, тебе надоело отвечать и рассказывать. Я знаю, что ты любишь задавать вопросы. Задавай, я буду отвечать.
— Нет,— сказал Малыш.— У меня много вопросов к тебе.Почему падает камень? Что такое горячая вода? Почему пальцев десять, а чтобы считать, нужен всего один?Много вопросов.Но я не буду сейчас спрашивать.Сейчас плохо.Ты не можешь ко мне,я не могу к тебе,слов нет. Значит, узнать все про меня ты не можешь. Ш-шарада!Значит,не можешь уйти.Я прошу тебя: думай, что делать. Если сам не можешь быстро думать,пусть думают твои машины в миллион раз быстрее.Я ухожу. Нельзя размышлять, когда разговариваешь. Размышляй быстрее, потому что мне хуже, чем вчера. А вчера было хуже, чем позавчера.
Загремел и покатился камень. Вандерхузе опять протяжно и тяжко вздохнул. Я глазом не успел моргнуть,а Малыш уже вихрем мчался к сопкам через строительную площадку.Я видел,как он проскочил взлетную полосу и вдруг исчез, словно его и не было.И в ту же секунду, как по команде, исчезли разноцветные усы над хребтом.
— Так,— сказал Комов.— Ничего не поделаешь.Яков, прошу вас, дайте радиограмму Сидорову,пусть доставит сюда оборудование,я вижу,без ментоскопа мне не обойтись.
— Хорошо, — сказал Вандерхузе. — Но я хотел бы обратить ваше внимание, Геннадий… За весь разговор на индикаторе ни разу не зажегся зеленый огонь.
— Я видел, — сказал Комов.
— Но ведь это не просто отрицательные эмоции,Геннадий.Это ярко выраженные отрицательные эмоции…
Ответа Комова я не расслышал.
Я просидел на посту весь вечер и половину ночи.Ни вечером, ни ночью Малыш больше не появлялся. Усы тоже не появлялись. И Майка тоже.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ВОПРОСЫ И СОМНЕНИЯ
За завтраком Комов был очень разговорчив.Ночью он, по-моему, совсем не спал,глаза у него были красные, щеки запали, но был он весел и возбужден. Он наливался крепким чаем и излагал нам свои предварительные соображения и выводы.
По его словам, теперь уже не было никакого сомнения в том, что аборигены подвергли организм мальчика самым коренным изменениям.Они оказались удивительно смелыми и знающими экспериментаторами:они изменили его физиологию и,частично,анатомию, невероятно расширили активную область его мозга, а также снабдили его новыми физиологическими механизмами, развить которые на базе обычного человеческого организма с точки зрения современной земной науки представляется пока невозможным.Цель этих анатомо-физиологических изменений лежит,может быть,на поверхности: аборигены попросту стремились приспособить беспомощного человеческого детеныша к совершенно нечеловеческим условиям существования в этом мире.Не совсем ясным представляется вопрос,зачем они так серьезно вмешались в работу центральной нервной.Можно допустить,конечно,что это получилось у них случайно, как побочное следствие анатомо-физиологических изменений.Но можно допустить также,что они использовали резервы человеческого мозга целенаправленно.Тогда возникает веер предположений.Например,они стремились сохранить у Малыша все его младенческие воспоминания и впечатления,с тем чтобы облегчить ему обратную адаптацию, если он вновь попадет в человеческое общество. Действительно,Малыш поразительно легко сошелся с нами,так что мы не кажемся ему ни уродами, ни чудовищами.Но не исключено также, что громадная память Малыша и феноменальное развитие его звуковоспроизводящих центров есть опять же лишь побочный результат работы аборигенов над его мозгом.Возможно, аборигены прежде всего стремились создать между собой и центральной нервной Малыша устойчивую психическую связь.То, что такая связь существует, представляется в высшей степени вероятным.Во всяком случае, трудно иначе объяснить такие факты,как спонтанное— внелогическое— появление у Малыша ответов на вопросы;непременное исполнение всех осознанных и даже неосознанных желаний Малыша;прикованность Малыша к этому району планеты.Сюда же,вероятно,относится и сильное психическое напряжение, в котором пребывает Малыш в связи с появлением людей.Сам Малыш не в состоянии объяснить, чем, собственно,ему мешают люди.Очевидно,что мы мешаем не ему.Мы мешаем аборигенам. И тут мы вплотную подходим к вопросу о природе аборигенов.
