Тело угрозы - Михайлов Владимир Дмитриевич (книги полностью бесплатно TXT) 📗
– Что ж его до сих пор нет?
– Выжидает где-нибудь. Тоже, видно, не пальцем делан. Голова работает. Но мимо не пройдет – так у нас там полагают.
– Начальству виднее.
– Да и в деревне – как только увидят, что кто-то сюда сворачивает, сразу доложат. Мне или вот тебе. Ну а ты тоже знаешь, что делать.
– Да уж не первый год замужем. Ну, вроде здесь больше делать нечего. Все посмотрели, во всем убедились.
– Как и положено. Теперь можно неделю не приходить. Стой, мы еще ставни не проверили.
– Да никто не трогал – и так видно.
– Все равно. Положено – значит надо выполнить. Давай обойдем дом еще раз.
У Джины душа ушла в пятки. Но только на миг. Она бесшумно – босиком – пробежала в кухню. Распахнула раму. Заперла ставню, сильно потянув на себя, пока не послышался негромкий щелчок: защелка сработала. Опустилась на табуретку, стараясь дышать потише. Шаги снаружи приближались, судя по хрусту, на миг замирая перед каждым окном. Вот они рядом. Ставню снаружи потрогали.
– Ну, теперь уж точно все.
И хруст опавших веток стал удаляться. На душе должно было полегчать, но Джина, машинально глянув на часы – у Люциана часы были в каждой комнате, старик, видно, следил за бегом времени, – и, напротив, встревожилась еще больше.
Потому что, судя по времени, Марик должен был уже возвращаться. Если что-то там его не задержало. Но если он наткнется на этих двух… Местный кадр может узнать его: говорят, их работа требует хорошей памяти, в том числе и зрительной. А они видели друг друга – тогда, здесь. И тогда…
Не одеваясь, даже не подумав о том, чтобы съесть что-нибудь, она сидела, почему-то не отрывая взгляда от часов – словно от них тут что-то зависело. На самом деле она не представляла, где и когда могла бы произойти неожиданная и совсем не нужная встреча Марика с его преследователями; но почему-то решила, что если ничего не произойдет, то Марик должен оказаться здесь, самое большое, через полчаса. Ну а если его не будет…
Но она и не пыталась и вовсе не хотела сейчас думать о том, что будет, если он не вернется. Как будто на этом жизнь окончилась бы. Хотя это было вовсе не так, конечно. Наверное, она боялась накликать беду, думая о ней. И, следя за стрелками, старалась вообще ни о чем не думать. Просто ждала.
И все же, когда после безуспешной попытки отворить ставню Минич тихонько постучал в нее, она вздрогнула и рывком вскочила с табуретки, как если бы это оказалось для нее совершенно неожиданным. Отворила раму и нажала на защелку, освобождая ставню.
– Не умерла со страху?
Он спросил это совершенно серьезно.
– Умерла. Здесь были…
– Прими, пожалуйста… – Он поставил набитый сидор на подоконник. – Харчей нам должно хватить на неделю. Видел я гостей. Вовремя успел залечь, не то…
– Этого я и боялась.
– Ничего. Все в порядке.
Он влез, затворил ставни.
– Завтракала?
– Что ты! Я так испугалась…
Минич принялся выгружать консервные банки, пакеты с супами, кульки с крупами.
– Варить-жарить придется по ночам, когда дым не виден. Газа в баллоне осталось всего ничего – это для завтраков, чая-кофе. Хорошо хоть кофе у него запасен чуть ли не до конца года. Давай позавтракаем – и в койку. Или ты, может быть, выспалась?
Джина покачала головой:
– Мне еще не хватило. Но ты, наверное, устал?
Минич понял, что она имела в виду.
– Нет. Я все еще молодой и могучий. И люблю сладкое. Тебя, например.
– Знаешь, – сказала она, – а мне есть даже не очень хочется. Ты правда так проголодался?
– Я? Ничего подобного. Разве я говорил что-то подобное? Ну-ка – кто первый залезет под одеяло?
Что же: то был не худший способ заглушить волнение.
Но на этот раз почему-то не получилось того, что стало уже привычным, не теряя в то же время своей – каждый раз – новизны.
Не у него не получилось; у нее. Когда он начал разыгрывать обычную прелюдию, Джина ощутила вдруг – а вернее сказать, как раз не ощутила ничего из того букета чувств и предвкушений, какое до сих пор неизбежно возникало перед близостью. Усталость – не физическая, но нервная – и равнодушие; вот что по-прежнему лежало в груди – как будто и не живой человек и уж подавно – не желанный с первого дня знакомства лежал рядом, а… да просто никто.
Она мягко, но решительно отвела его руки. Повернулась спиной. Он, не поняв, начал было снова; она проговорила каким-то посторонним голосом:
– Прости. Не надо. Не хочу.
– Зина, что?..
– Не знаю. Устала, наверное. В другой раз.
Он лишь пожал плечами под одеялом. Женщины!
3
После столь важного разговора с американским коллегой российский президент снова собрал узкий круг, на сей раз, правда, несколько расширенный, чтобы довести новую задачу до руководителей.
Они выслушали президента без радости, но и без сожалений: в конце концов, никаких сверхъестественных усилий новый возможный поворот событий не требовал. Были уточняющие вопросы, однако возражений ни у кого не нашлось.
Во всяком случае – вслух никто их не высказал.
Когда президент после заключительного напутствия удалился, а совещание закончилось, его военные участники, с достойной неторопливостью продвигаясь к выходу в порядке, предусмотренном субординацией, обменялись лишь краткими репликами, в которых звучало одобрение принятых мер – что стало обычаем еще за много лет до того: только так и можно было удержаться наверху. И разъехались, ни о чем более не разговаривая и не уславливаясь.
Однако как-то так получилось, что уже через час все они – и только они – вновь собрались вместе, но не в каком-либо из их офисов, а, как ни странно, в одном из помещений спортивного клуба Министерства обороны, а именно – в тренажерном зале, который полагалось время от времени посещать всем аппаратным и штабным работникам для поддержания нужной формы. Излишне говорить о том, что, кроме них, никого в зале не оказалось, и любой, пожелавший в этот час воспользоваться им, был бы остановлен уже на самых дальних подступах и обращен в позорное бегство.
Генералы успели переодеться в тренировочные костюмы; но вместо того чтобы разойтись по разным тренажерам, собрались тесной группой и заговорили – не очень громко – на тему, не имевшую ничего общего с физической подготовкой.
– Контроль. – Первым волновавшее всех их слово вслух произнес министр обороны. Из собравшихся он единственный был лицом гражданским – вот уже третий год, как снял погоны. – Это проблема номер один. Но ее мы хоть заранее предполагали. Проблема номер два: «залп». Что до нас довели только сегодня. Положение представляется мне сложным. Прошу высказывать мнения.
У генералов даже и тренировочные костюмы, не говоря уже о форменных, были достаточно единообразны: идеал всякой армии – внешнее единство, вызывающее представление о монолитности. Но вот о мнениях этого сказать нельзя: все-таки и генерал тоже человек, а людям свойственно иметь разные суждения даже по самым простым вопросам.
– Я полагаю, – сказал спрошенный, был он командующим ВКО – войсками космодромного обслуживания, – полагаю, что единственное мнение у солдата – это мнение его командира, всякое другое будет неверным. Мнение верховного мы сегодня слышали. И обсуждать можем только пути его наилучшего исполнения. Что касается меня – все необходимое будет сделано в срок. У меня все.
– Может, у вас такой небывало острый слух, – возразил ему начальник ракетно-инженерной службы космических войск, – но лично я никакого мнения не услышал ни в одном слове, а констатировал лишь, что нам приказано продумать обе проблемы. Считаю: если мы согласимся на их предложение, возникнет ситуация по меньшей мере сложная. Дилемма катастрофическая: либо раскрыть все карты, либо… либо вся эта затея сорвется.
– Может сорваться в любом случае, – сказал космический инструментальный разведчик. – Потому что даже если мы чистосердечно изложим реальную обстановку, нам скорее всего просто не поверят. А на то, чтобы убедить их в нашей искренности, потребуется такое время, каким мы, судя по вводной, не располагаем.
