Боги богов - Рубанов Андрей Викторович (читаем книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Сейчас он хлопнул генерала по предплечью и велел:
— Иди.
Муугу тут же встал.
— Послезавтра, — добавил Марат, — пойдешь в горы, на Большую тропу. Надо встретить караван. А завтра отдыхай.
Генерал сунул пальцы в наплечный кошель, вытащил новый кусок жевательной коры. Блеснул зубами.
— Я не устал.
— Тогда, — сказал Марат, — вот еще кое-что… Выбери двоих, самых спокойных и умных. Пусть идут на юг, из деревни в деревню. Пусть ищут девушку из рода тлиу. Ей должно быть шесть или семь лет…
— Тлиу — мертвый род, — сказал Муугу, снова улыбаясь, поскольку он, в отличие от людей тлиу, был жив. — Собиратели розовых медуз погибли. Всех убили пчеловолки.
— Не всех. Одна девочка выжила. Найди ее. Это будет легко, — дочери тлиу умеют нырять очень глубоко… Ты понял меня?
Генерал улыбнулся и сказал:
— Холо.
Иногда, если маленький убийца хотел дать понять, что любит Марата, он переходил на язык равнины и говорил «холо», что означало такую степень понимания, какая возможна только между близкими родственниками. Или если ему казалось, что Владыка, еще год назад обитавший на вершине Пирамиды, а ныне коротающий ночи в уединенном вигваме на северной окраине Города, отягощен печалью, генерал говорил ему «ыыцз». И не было случая, чтобы Марат, услышав равнинное словцо, не вспомнил старые добрые времена и не улыбнулся.
Он потратил год, чтобы привести жизнь маленьких дикарей к их старому знаменателю, к состоянию ыыцз. Но пока он слышал возглас радости только от двоих старых товарищей: от генерала Муугу, возглавлявшего бригаду поиска, и от Цъяба, караванного старшины и по совместительству начальника медной бригады.
Год назад бывший Владыка создал четыре бригады. Первую — карательную — возглавил Муугу. Медной бригадой сначала верховодил Хохотун, пока не умер от холеры. Строительной бригадой, самой многочисленной и плохо организованной, управлял бывший Митрополит, он всегда был мрачен, его подчиненные открыто занимались мародерством и ежедневно устраивали драки, но зато и сделали больше всех. Последнюю — специальную — бригаду возглавлял сам Марат.
Муугу коротко кивнул и ушел в темноту.
Бывший Владыка, низложивший сам себя и объявивший Город ложным Тжи, подбросил веток в огонь и на несколько минут отдался иллюзии одиночества. Предутренний час, серебристое сияние четырех лун, медленный накат волны, гулкий шорох пены, рев тюленьих самок, доносимый ветром со стороны рифа, отчаянный треск поедаемого пламенем дерева — естественные, дикие краски и звуки дикой жизни; так они сидели на этом берегу тысячу лет и просидели бы еще две тысячи лет или пять тысяч, если бы не спустился с гор, верхом на ручном носороге, пятипалый пришелец, цивилизованный донельзя, вооруженный знаниями, а также пистолетом с полной обоймой; он был так цивилизован, что иногда его тошнило от собственной цивилизованности; но когда он начал совершать поступки, это были чудовищно, запредельно дикие поступки. Он явился к варварам и захотел их переделать, однако варвары переделали его самого, и в результате он перестал быть собой, а стал варваром номер один.
Теперь он ничего не имел, даже уединения. В пятидесяти шагах от его хижины, возле своих зарытых в песок пожиток, сидел тощий абориген, когда-то имевший огромную власть и звавшийся Митрополитом. С некоторых пор он почти не спал, питался только черепашьей икрой, целыми днями руководил работой своих подчиненных, а ночью приходил к хижине Владыки, ожидая зова.
Сейчас Марат не стал его подзывать, чтобы не породить в дикаре Раба, а в себе — Хозяина, подошел сам.
Разжалованный первосвященник сидел, привалившись спиной к камню, и бормотал, торопясь и проглатывая окончания слов:
— Да не коснется ничья рука тела Великого Отца и его Сына, ибо это есть первый вечный запрет для всех… Да не коснется ничья рука еды и питья Великого Отца и его Сына, ибо это есть второй вечный запрет для всех. Да не коснется ничья рука оружия и одежды Великого Отца и его Сына, ибо это есть третий вечный запрет для всех. Да не коснется ничья рука жены Великого Отца и его Сына, ибо это есть четвертый, и последний, вечный запрет для всех. Да будет… — Митрополит досадливо вздохнул, — нет… Да падет! Да падет гнев Великого Отца и его Сына на того, кто нарушит один из четырех вечных запретов… Да падет… Нет… Да будут четыре вечных запрета известны каждому, кто имеет возраст четырех лет, ибо в четыре года каждый уже знает, что такое вечный запрет… Да будут повторять… Нет, да исполнится…
Дикарь осекся и начал сначала. Увидев Марата, сделал несколько мелких движений, выказывавших панику, но не встал.
— Я почти всё вспомнил, — шепотом сообщил он, перейдя на береговой язык. — Короткий Канон, четыре раза по четыре главных стиха и четыре раза по четыре других стиха, и еще четыре последних стиха… Хочешь прочту?
— Нет, — сказал Марат. — Я тебе верю. Пойдем со мной.
Митрополит торопливо подтянул под себя изувеченную ногу и поднялся.
— Надо повторять, — бормотал дикарь, ковыляя рядом с Маратом. — Это главный секрет. Надо повторять каждый день, четыре раза… И еще перед каждым повторением надо набрать в рот чистой воды, подержать во рту, четыре раза вдохнуть и выдохнуть и повторить четыре раза. Так велит Канон.
— Молодец, — негромко сказал Марат. — Повторять важно, но набирать воду в рот — тоже важно. Если четыре раза в день ты будешь полоскать рот водой, твои зубы будут крепче и не выпадут в год твоего пятнадцатилетия. Понимаешь?
— Нет, — сказал дикарь. — Но верю.
В правом ухе Марата прогудел сигнал тревоги.
Сегодня контролером был Альфред — помпезный киборг-дознаватель, снимавший с Марата самые первые показания. Он запомнил, как арестованный довел его до сбоя операционной системы, и с тех пор был преувеличенно осторожен.
— Внимание, — сказал Альфред. — Фиксирую замечание. Ты превысил полномочия, Марат. Тебе запрещено объяснять аборигенам свои мотивы.
— Пошел к черту, — ответил Марат, не разжимая губ. — Во-первых, парень давно тронулся умом. Во-вторых, я прав, и ты это знаешь. Омовение — важный элемент молитвы. Это понимали еще на Старой Земле. Гигиена сознания неотделима от гигиены тела. Не будь занудой, Фред. Сообщи Центру, что я настаиваю. Давайте сочиним хотя бы одну простую молитву с обязательным омовением перед каждой… Мать Матерей, иже еси на земле и на небе, да святится имя твое и так далее… Если каждый дикарь будет четыре раза в сутки смывать с морды грязь и полоскать рот — это увеличит срок их жизни.
Альфред засопел, совсем как человек.
— Фиксирую второе замечание, — сказал он. — Тебе запрещено выдвигать инициативы, Марат. Напоминаю, что после третьего замечания, последовавшего в течение суток, мы имеем право отозвать тебя с территории.
— Лучше после четвертого, — предложил Марат. — Я привык к четверичной системе…
— Ты меня понял, — твердым баритоном отозвался контролер. — Завтра мы пришлем новую обойму с наждаками. Прочистишь Митрополиту извилины.
— Я его дважды прочищал, — зло отозвался Марат. — Он всё равно вспоминает. Очень сильный разум. Еще пара выстрелов — он совсем свихнется.
— Это приказ, Марат. Конец связи.
Наждаком назывался пистолетный заряд, сжигавший память. Стрелять нужно было в затылок, с близкого расстояния. Марат терпеть не мог опасную процедуру, особенно если речь шла о детях. В первые же дни зачистки ему пришлось стереть память шестнадцати подросткам, ученикам храмовой школы, талантливым мальчикам, назубок знавшим алфавит и малый молитвенный Канон. После выстрела происходило мгновенное обезвоживание головного мозга и всего организма, и если дикарь не имел возможности тут же выпить не менее литра воды, он мог умереть. Из шестнадцати мальчиков выжили четырнадцать.
Заходить в Город не стали. Да и не было уже никакого Города. Семнадцать родов из двадцати двух давно снялись с мест и мигрировали на свои традиционные территории. Тюленебои, дочери зеленой пены и дочери кораллового угря переместились к северу, дочери хвостатой черепахи и дочери ветра — на юг. Остались только племена, исконно жившие на городской земле, но и они образовали обособленные деревни. Межплеменные связи, однако, стали много крепче, главным образом из-за смешанных браков.
