Восковые фигуры - Сосновский Геннадий Георгиевич (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
— Что значит отсырели? — строго спросил узник. Теперь он стоял перед ними, чуть откинув красивую голову с массивным черепом. — Как это прикажете понимать? — По его прозрачно-матовому лицу скользнула судорога не то досады, не то усмешки.
Будущий юрист сконфуженно оправдывался:
— Извините, ради Бога! Уж вы не сердитесь! Дело тут вот в чем… Каждый год заливает склад во время отопительного сезона, а воду некому откачивать, нет штатной единицы, да и насос сломался. За это не мы отвечаем, а хозчасть. А они говорят, прорывает канализацию. Не поймешь, кто прав, кто виноват…
— И что, у вас всегда такое плохое обслуживание?
— Простите, плохое — что?
— Есть масса способов отправить человека на тот свет: электрический стул, газовая камера на худой конец. Я, конечно, не собираюсь требовать жалобную книгу…
Шутке натянуто посмеялись. А кривозубый, видимо, задетый за живое, сказал хвастливо:
— К вашему сведению, на электрическом стуле здорово припекает зад. А газовая камера! И мертвый будешь чихать и кашлять. У нас кое-что получше есть. Лазеры — слышали? Недавно сломалась установка, хоть и за валюту делали, — некстати откровенничал стрелок, забыв, что объект секретный. — Толстый один попался, не выдержала машина, она же на ихнюю комплекцию не рассчитана… Дядя Гриша, водопроводчик, говорит: кабы подобрать ключи…
Разговорчивый малый вдруг осекся: понял, лишнее сболтнул, напарник ткнул его кулаком в бок. Поспешил переменить тему:
— Эх, пойти что ли на кухню звякнуть, пусть наряд на двоих оставят. Чего бы я сейчас съел, так это жареную утку! Вчерась домой прихожу — холодильник пустой, хоть сам залезай. Соседи затеяли выпивон, а закуски нет. Все подчистую вымели, даже бумагу из-под селедки, и ту сожрали.
— А у меня мама вкусные блины печет, — мечтательно поделился студент. — Они у нее тонкие, бледные… Главное, масла не жалеть, чтобы хорошо пропиталось.
— Это что, это что, — перебил напарник с энтузиазмом. — Я вон к родственникам в деревню ездил, так целого кабана закололи. И повесили коптиться на крюк. Специальная такая коптильня, топят сырой ольхой, чтобы побольше дыму… Отрезаешь кусок, а с него сало аж течет! Аромат! — Он сладостно зажмурился и почмокал. — И как закололи, слушай. Длинный такой нож, наточенный с двух сторон, и — прямо в сердце, с одного удара, только ножками дрыг-дрыг…
Стрелок умолк. Оба задумчиво посмотрели на смертника.
— Перерыв окончен, — сухо сказал студент. — Продолжаем. Не сочтите, уважаемый, за труд, повернитесь спиной…
— Это с какой же стати? — удивился пришелец.
— Так положено.
— Чего не могу, того не могу, — решительно возразил тот. — Стоять к вам спиной, это, во-первых, невежливо. А во-вторых, гораздо приятнее видеть перед собой молодые симпатичные лица, а не голую стену, поверьте!
— Ладно, будь по-вашему! — согласился студент, слегка польщенный. — Прощайте, уважаемый гражданин. И пусть земля вам будет пухом. Приятно было познакомиться.
— Взаимно! — ответил пришелец с теплотой в голосе.
Пискунов снова было опустил голову и сжался весь, но и вторая попытка расстрела успеха не принесла. После короткого совещания решили это дело отложить: пусть начальство разбирается.
На скоростном лифте Пискунов вместе с остальными поднялся наверх и очутился на тюремном дворе, где находились складские помещения и прочие хозяйственные постройки. Стрелки торопились на обед и решительно не знали, куда теперь девать приговоренного, не тащить же с собой в столовую; озабоченные собственными проблемами, они утратили к нему всякий интерес.
После подвального полумрака дневной свет резанул по глазам. Вымощенный камнем двор, обнесенный красной кирпичной стеной, источал экваториальный зной.
К тем двоим подошел третий, здоровенный малый с конопатой ряхой, весь заросший рыжим пушком, как обезьяна, вместе с майкой жирной складкой свисало пузо; судя по внешнему виду и манерам — вольнонаемный. Он возник из черной дыры сарая, где под навесом было свалено в кучу старое барахло грязновато-серого цвета, видимо, для стирки. Долго о чем-то говорили, и он все кивал в сторону Герта, безучастно стоявшего в стороне, под солнцем. Потом подошел кривозубый и сказал, что на пару часов, пока обед, узник поступает в распоряжение кладовщика. Да кроме того, надо патроны поменять, получить по накладной — тоже морока. Подошедший студент добавил просительно:
— Уж вы нас, пожалуйста, не выдавайте, что такая накладка получилась! Еще тут такое дело: врач должен акт подписать, а он пьянствует вторую неделю, так мы сами подмахнем…
Герт обещал сделать все возможное, и стрелки мигом удалились.
— Ладно, пошли! — грубо сказал кладовщик и подтолкнул пришельца в спину. — На тот свет — не на свадьбу! Успеют еще расшлепать. Тут такая история: крысы сожрали партию кальсон, новый товар, только что привезли, — продолжал он объяснять. — Надо все пересчитать и составить поумнее акт на списание, чтобы комар носа не подточил! Кумекаешь?
— Попробую, — сказал Герт равнодушно.
— Попробуй, попробуй! Ведь что обидно: все новенькое съели. Вон старье лежит, не трогают, выбирает что повкуснее, тварь! Хоть бы завязки какие оставили для отчетности, так нет, вроде я их сам съел! Двести штук за одну ночь как не бывало! Ничего себе аппетит. Пойду проверю рубашки. Если еще и рубашки съели…
Пискунов, вошедший следом, с удовольствием впитывал разгоряченным телом затхлую сырость вещевого склада. Герт присел к столу и приготовился работать.
— Удивительный парадокс, — сказал Пискунов, — человек прилетел из будущего, чтобы пересчитывать тюремные кальсоны! Каково?
— А у меня возникла другая мысль, — Герт скосил глаза, прищурился. — Будущее — это не показатель времени, а показатель состояния человека. Сколько десятилетий отделяет, например, вас от тех молодчиков с полицейскими ужимками, чье общество доставило нам сегодня столько веселого разнообразия? Пятьдесят лет или, может быть, сто? А лучшие умы человечества? Разве не устремляются они слишком далеко вперед, переживая трагедию непонимания и одиночества?
Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент раздался грубый окрик — появился верзила-кладовщик, держа в руках связку кальсон, которые он и бросил к ногам Герта.
— Так и есть, сожрали рубашки, все до одной! Кто мне поверит, что я не толкнул это барахло налево? Эй, вы, нечего болтать! За работу! Черт бы побрал этих крыс, и ведь ничем не выведешь! А ты кто такой? — Он повернулся к Пискунову. — Откуда ты взялся, комар? — И зло сверля глазками, надвинулся всей своей откормленной тушей — тот не шевельнулся — и сказал сквозь зубы, точно бросил собаке кость:
— Пресса! Разрешение начальника тюрьмы! — И он помахал перед самой заплывшей рожей красной книжечкой корреспондента, которую на всякий случай держал при себе.
Кладовщик ковырял пальцем в зубах, соображал.
— Ладно, валяйте, занимайтесь своим делом. А за этого умника я головой отвечаю, понятно? А ты не вздумай филонить! — крикнул он Герту. — А не то запру на ночь в этом сарае. Получишь удовольствие. Нет на свете твари умнее, чем крыса, к утру останутся одни обглоданные косточки. Хоть ты и доходяга, а все же, думаю, повкуснее кальсон! — Он захохотал и вышел наружу, а Пискунов остался стоять. Ему хотелось сказать на прощанье какие-то теплые слова, утешить, подбодрить, но философ ни в чем этом не нуждался. И тогда у него вырвалось совсем неожиданное:
— Герт! Я не сразу, а только сейчас наконец-то понял — почему! Если бы я мог хоть что-то… для вас, для нее! Вы любите ее, и поэтому… — Голос у него прервался.
— Прощайте, мой друг! — сказал пришелец, не поднимая головы. Излишние слова были ненужными и тягостными.
В проходной Пискунов отдал вахтеру пропуск — подписанное начальником тюрьмы разрешение на выход в санаторную зону: она предназначалась для персонала, но всегда неизменно пустовала; вскоре он очутился за каменными стенами. Вот и все! Он испытывал смертельную усталость, но на душе отчего-то было легко и весело.
