Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви (др. изд.) - Чадович Николай Трофимович (книги хорошего качества .TXT) 📗
– Мечта, она и есть мечта. Ею сыт не будешь.
– Ну знаете ли! – инспектор даже поперхнулся. – По-вашему, и Центр Галактики не надо было осваивать?
– Про Центр Галактики вы бросьте. Слыхали! Ничего там нет, кроме огромной черной дыры. Сколько народу зря угробили.
– Значит – все зря? Значит, и путь не тот, и мечта не такая! У землян надо учиться! Что вы еще намерены сказать? Попробуете вербовать меня? Тайны станете выпытывать? К измене склонять? Шантажировать? Ну – говори, предатель! Последнее твое слово!
В грудь мою уперся излучатель этилатора, слегка похожий на граненый стакан средней емкости. Такими штуковинами снабжают всех инспекторов, ведь из обычного оружия агента моего класса убить невозможно. Нам не страшны ни пули, ни лазерные лучи, ни ледяная вода, ни радиация. Единственное, что считается смертельным для нас, это алкоголь. Особого рода излучение, испускаемое этилатором при выстреле, как раз и способно синтезировать этот страшный яд из молекул кислорода и водорода, в избытке содержащихся в любом белковом организме.
Голова моя сразу закружилась, как от доброго глотка сивухи. Однако, как ни странно, я остался жив и даже не утратил способности более или менее связно рассуждать. Оказывается, инспектор кое-чего не учел. А именно – особых условий этой миленькой планеты. Много у землян хороших качеств, но есть и дурные. Вино здесь изобрели раньше, чем колесо и порох. Чего я только не перепробовал за долгие годы! Просто выхода другого не было. Со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Выделяться из массы мне нельзя было. Ведь в иные времена в иных странах трезвого человека и за человека-то не считали. Так и повелось: там бургундского лизнешь, там каплю виски пропустишь, там в саке губы помочишь, там кружку пива пригубишь. Противно, конечно. Яд – он и есть яд. Но привык постепенно. Противоядие в организме выработалось.
Пока меня еще не развезло окончательно, я перегнулся через стол, вырвал у оторопевшего инспектора этилатор и зашвырнул его в открытую форточку. Тогда он попытался меня задушить – но это было уж совсем зря! С таким пузом нечего в драку лезть.
Когда инспектор наконец выбрался из-под перевернутого стола, вид у него был совсем неважный. Даже сказать ничего не мог – только постанывал и всхлипывал. Не знаю почему, но я его пожалел. Отходчивость у меня – черта благоприобретенная. Здесь заразился.
– Оставайтесь, – сказал я слегка заплетающимся языком. – Будете у меня жить. На работу устрою. Хотите вахтером, хотите дворником. На селедку и черный хлеб хватит.
– Я родину за селедку не продаю, – выдавил он наконец из себя.
– За селедку не продаешь, это точно. Торговаться ваша братия умеет. Только прошу, не трогайте родину. Неизвестно еще, кто ее продал, я здесь или вы там… Ну так как, остаетесь?
– Нет! – Волоча мешок, он выполз в прихожую. – Я возвращаюсь. Акт будет передан по назначению. Вам не уйти от ответственности.
Скатертью дорожка, подумал я, когда дверь за ним захлопнулась. Дураков тут и без него хватает. Пусть себе возвращается, мне бояться нечего. Если он не лопнет по пути, если не угодит в палату для психов, если при взлете его корабль не собьют средства ПВО, которые, говорят, в последнее время утроили бдительность, если, несмотря ни на что, он все же доберется до своей канцелярии, пройдет лет двести пятьдесят, не меньше. Следующие сто уйдут на обсуждение, согласования, планирование и оформление. Плюс обратная дорога. Итог можете подбить сами, мои мозги уже совсем не варят. Этого времени мне вполне хватит, чтобы подготовиться к встрече. А землянам – тем более.
Глава 4
Миров двух между
Вот с таким творческим багажом Костя Жмуркин прибыл на очередной семинар в город, невдалеке от которого давным-давно угасал в изгнании великий лирик Публий Овидий Назон и где нынче свил свое гнездо Верещалкин.
Теперь Костя был уже не забитым новичком, стеснявшимся лишнее слово сказать. В масштабах ТОРФа он считался очень даже известным автором. Правда, прежняя близость к Чирьякову и Топтыгину лежала на нем уже не ясным отблеском, а скорее мрачной тенью. Понятие «школа Самозванцева» употреблялось теперь чисто номинально, как, к примеру, «мичуринское учение». То ли она есть, то ли ее нет – не важно. Главное – сущность, а вывеска пусть остается прежняя.
Поезд, преодолевший несколько недавно организованных границ, на каждой из которых какие-то остервеневшие люди в полувоенной форме перетряхивали багаж и проверяли документы, прибыл в пункт назначения с большим опозданием.
Перрон был оцеплен вооруженной милицией, которая вела себя так, словно ожидала прибытия банды международных террористов. Пассажиров сначала загнали в здание вокзала, а потом стали по одному выпускать в город.
Смуглый и усатый сержант, явно местный уроженец, полистал паспорт Жмуркина и хмуро осведомился:
– Цэл прыезда?
– Семинар фантастов, – машинально ответил Костя.
– Каво-о? – сержант уставился на него как на умалишенного. – Какых такых фантастов?
– Баран, – брезгливо скривился околачивавшийся поблизости человек в гражданском. – Ты разве про Международный конгресс прогрессивных писателей не слыхал? Проходите, товарищ, – козырнул он Косте, приставив руку к непокрытой голове.
«Ну и дела, – подумал Костя, милостиво принимая извинения ошарашенного сержанта. – Конгресс писателей! Да еще и прогрессивных! Верещалкин марку держит!»
На привокзальной площади Костя нос в нос столкнулся с Бубенцовым, прибывшим чуть раньше. Автор «Синдбада» время даром не терял и уже успел купить в киоске пляжные шлепанцы, причем почти задаром.
Оказывается, здесь еще ходили старые советские деньги, повсеместно упраздненные. Правда, они почти ничего не стоили. За коробок спичек просили десять тысяч. Зато любая другая валюта – хоть американская, хоть российская, хоть румынская, хоть новозеландская – ценилась баснословно дорого.
К Жмуркину подошел чернявый малый из местных и спросил, искательно заглядывая в глаза:
– Есть шо-нибудь?
– А что надо? – переспросил Костя.
Абориген, не сказав больше ни слова, двинулся дальше, внимательно всматриваясь в только что прибывших пассажиров.
– Он оружием интересуется, – пояснил Бубенцов. – Тут за пару автоматов можно «Жигули» выменять.
– Зачем им автоматы? – удивился Костя, которого сейчас не интересовало ничего, кроме хорошего виноградного вина.
– Обстановка сложная… – туманно пояснил Бубенцов. – Территориальный вопрос, усугубленный национальными проблемами. Потом сам все узнаешь.
– Как там твой «Синдбад»? – из приличия поинтересовался Костя. – Нашел свой Багдад?
– Ничего… Седьмую книгу заканчиваю, – скромно признался Бубенцов. – Ладно, пошли. Я тебя провожу.
– Ради такого случая Верещалкин мог бы и машину прислать. Конгрессы прогрессивных писателей не каждый год случаются.
– Мог бы, конечно. Да только говорят, что ему транспортные расходы ограничили. В блокаде как-никак живут.
Вот уж это Костя никак понять не мог. И с запада, и с востока, и с севера, и с юга расстилалась бывшая «широка страна моя родная». Кое-где, правда, даже русский язык успели запретить. Но прибиться можно было к любому берегу. Откуда тогда речи про блокаду?
Последовав примеру Бубенцова, Костя тоже купил себе пляжные шлепанцы, стоившие здесь дешевле пачки всемирно популярных сигарет «Прима».
Отказавшись от услуг частников-таксистов, заламывавших несусветные цены в американских долларах и российских рублях, они пешочком двинулись в нужную сторону.
Маршрут Бубенцов выбрал самый неудачный. Пивные и рюмочные отсутствовали. Даже газировкой никто не торговал. Кое-где на тротуарах торчали желтые будки-стаканы с надписью «Квас», однако все они были закрыты, и, как видно, давно.
– Читал «Жук в муравейнике» Стругацких? – поинтересовался изнывающий от жажды Костя. – Там в главе «Мертвый мир» описываются похожие сооружения. Желтые и полупрозрачные. С их помощью инопланетяне похищали детей.
