Полдень, XXII век - Стругацкие Аркадий и Борис (е книги txt) 📗
– Вздор, – сказал Званцев.
– И все ушли к институту…
– Вздор, – решительно сказал Званцев. – Вздор.
Далеко впереди загорелся неровный красный огонек. Он был слаб и мерцал, как звездочка на неспокойном небе. На всякий случай Званцев снова сбавил скорость. Теперь машина катилась очень медленно, и стал слышен шорох дождя. В свете фар появились три фигуры в блестящих мокрых плащах. Они стояли прямо посередине шоссе; перед ними поперек шоссе лежало здоровенное бревно. Тот, что стоял справа, держал над головой большой коптящий факел. Он медленно размахивал факелом из стороны в сторону. Званцев подвел машину поближе и остановился. «Ну и застава», – подумал он. Человек с факелом что-то крикнул неразборчиво в шорохе дождя, и все трое быстро пошли к машине, неуклюже шагая в огромных мокрых плащах. Человек с факелом снова крикнул что-то, сердито перекосив рот. Званцев выключил дальний свет и открыл дверцу.
– Двигатель! – крикнул человек с факелом. Он подошел вплотную. – Выключите двигатель, наконец!
Званцев выключил двигатель и вылез на шоссе под мелкий частый дождь.
– Я океанолог Званцев, – сказал он. – Я еду к академику Окада.
– Выключите свет в машине! – сказал человек с факелом. – Да побыстрее, пожалуйста!
Званцев повернулся, но свет в кабине уже погас.
– Кто это с вами? – спросил человек с факелом.
– Океанолог Кондратьева, – ответил Званцев сердито. – Мой сотрудник.
Трое в плащах молчали.
– Мы можем ехать дальше?
– Я оператор Михайлов, – сказал человек с факелом. – Меня послали встретить вас и передать, что к академику Окада нельзя.
– Об этом я буду говорить с профессором Каспаро, – сказал Званцев. – Проведите меня к нему.
– Профессор Каспаро очень занят. Мы бы не хотели, чтобы его тревожили.
«Кто это – мы?» – хотел спросить Званцев, но сдержался, потому что у Михайлова был невнятный монотонный голос смертельно уставшего человека.
– Я должен передать академику сообщение чрезвычайной важности, – сказал Званцев. – Проведите меня к Каспаро.
Трое молчали, и красный неровный свет пробегал по их лицам. Лица были мокрые, осунувшиеся.
– Ну? – сказал Званцев нетерпеливо.
Вдруг он заметил, что Михайлов спит. Рука с факелом дрожала и опускалась все ниже. Глаза Михайлова были закрыты.
– Толя, – тихо сказал один из его товарищей и толкнул его в плечо.
Михайлов очнулся, мотнул факелом и уставился на Званцева припухшими глазами.
– Что? – сказал он хрипло. – А, вы к академику… К академику Окада нельзя. На территорию института вообще нельзя. Уезжайте, пожалуйста.
– Я должен передать академику Окада сообщение чрезвычайной важности, – терпеливо повторил Званцев. – Я океанолог Званцев, а в машине океанолог Кондратьева. Мы везем важное сообщение.
– Я оператор Михайлов, – сказал человек с факелом. – К Окада сейчас нельзя. Он умрет в ближайшие четверть суток, и мы можем не успеть. – Он едва шевелил губами. – Профессор Каспаро очень занят и просил не беспокоить. Пожалуйста, уезжайте…
Он вдруг повернулся к своим товарищам.
– Ребята, – сказал он с отчаянием. – Дайте еще две таблетки.
Званцев стоял под дождем и думал, чт<о> еще можно сказать этому человеку, засыпающему на ходу. Михайлов стоял боком к нему и, запрокинув голову, что-то глотал. Потом Михайлов сказал:
– Спасибо, ребята, я совсем падаю. У вас здесь все-таки дождь, прохладно, а у нас все просто валятся с ног, один за другим, поднимаются и опять валятся… Тогда уносим… – Он все еще говорил невнятно.
– Ничего, последняя ночь…
– Девятая, – сказал Михайлов.
– Десятая.
– Неужели десятая? У меня голова как чугун. – Михайлов повернулся к Званцеву. – Извините меня, товарищ…
– Океанолог Званцев, – сказал Званцев в третий раз. – Товарищ Михайлов, вы должны нас пропустить. Мы только что прилетели с Филиппин. Мы везем академику информацию, очень важную информацию. Он ждал ее всю жизнь. Поймите, я знаю его тридцать лет. Мне виднее, может он без этого умереть или нет. Это чрезвычайно важная информация.
Акико вылезла из машины и встала рядом с ним. Оператор молчал, зябко ежась под плащом.
– Ну хорошо, – сказал он наконец. – Только вас слишком много. – Он так и сказал: «Слишком много». – Пусть идет один.
– Ладно, – сказал Званцев.
– Только, по-моему, это бесполезно, – сказал Михайлов. – Каспаро не пустит вас к академику. Академик изолирован. Вы можете испортить весь опыт, если нарушите изоляцию, и потом…
– Я буду говорить с Каспаро сам, – перебил Званцев. – Проводите меня.
– Хорошо, – сказал оператор. – Пошли.
Званцев оглянулся на Акико. На лице Акико было много больших и маленьких капель. Она сказала:
– Идите, Николай Евгеньевич.
Потом она повернулась к людям в плащах:
– Дайте ему плащ кто-нибудь, а сами полезайте в машину. Можно поставить машину поперек шоссе.
Званцеву дали плащ. Акико хотела вернуться в машину и развернуть ее, но Михайлов сказал, что двигатель включать нельзя. Он стоял и светил своим неуклюжим коптящим факелом, пока машину вручную разворачивали и ставили поперек дороги. Затем застава в полном составе забралась в кабину. Званцев заглянул внутрь. Акико снова сидела, свернувшись, на переднем сиденье. Товарищи Михайлова уже спали, уткнувшись головами друг в друга.
– Передайте ему… – сказала Акико.
– Да, обязательно.
– Скажите, что мы будем ждать.
– Да, – сказал Званцев. – Скажу.
– Ну, идите.
– Саёнара, Аки-тян.
– Идите…
Званцев осторожно прихлопнул дверцу и подошел к оператору:
– Пойдемте.
– Пойдемте, – откликнулся оператор совсем новым, очень бодрым голосом. – Пойдемте быстро, нужно пройти семь километров.
Они пошли, широко шагая, по мокрому шершавому бетону.
– Что у вас там делается? – спросил оператор.
– Где – у нас?
– Ну, у вас… В большом мире. Мы уже полмесяца ничего не знаем. Что в Совете? Как с проектом Большой Шахты?
– Очень много добровольцев, – сказал Званцев. – Не хватает аннигиляторов. Не хватает охладителей. Совет намерен перевести на проект тридцать процентов энергии. С Венеры отозваны почти все специалисты по глубокой проходке.
