СССР - Идиатуллин Шамиль (книги полностью txt) 📗

Потом я перевел взгляд на лес – и охнул от незнакомого ощущения. По ногам, спине и голове будто быстро прошел стальной гребень, вздыбливая шерсть там, где она была, и кожу – там, где шерсти не было. Я застыл, пытаясь понять, что это за фокус и почему зубы у меня оскалены, глаза прищурены, а голова ушла в плечи. Заметных поводов для этого не было. Впереди лежала хорошо натянутая снежная простынь, а за нею неподвижно стоял захлобученный тем же снегом лес. Почти такой же, как час, год и век назад.

Только прямо напротив меня под самой развесистой елью тускло сияло два огонька.

Я подтянул к себе палку, не отрывая глаз от огоньков, ощупал концы, никак не тянувшие на пики, все же выставил вперед тот, что поострее, и неуклюже выпрямился, помогая себе расщепленной стороной. Огоньки не двигались – только раз почти неуловимо погасли. Видимо, таежные хищники тоже не могут без смаргивания.

Я выставил вперед еловую пику, чувствуя себя голым и мягким, как медуза на пляже, от которой кто угодно может оторвать любой кусок, от ног с животом, – да хоть всю левую руку, что я сделаю-то?

В том, что это хищник, а не зайчик или, допустим, пара гнилушек на пеньке, я не сомневался. Не знаю уж почему. Волков с барсами я видал только в зоопарке, медведей – в цирке, и то не всех, а какую-нибудь росомаху даже в книжках не встречал и не представлял ее облика – да и представлять не хотел, особенно сейчас. Но паника, в которую сорвался организм, убеждала. То есть каждый, конечно, хоть раз в жизни до обморока пугался собственной рубашки, брошенной на стул, – в детстве, в темноте и от избытка переживаний. В моем случае только детства не хватало, ой как не хватало, чтобы теплая комната, варежки сохнут в щели батареи, коньки рядом на газете, а я в свитере, ватных штанах и шерстяных носках жую у телевизора печенье с молоком. Темнота и переживания были тут как тут, как говорится, растущим остатком. Но все-таки себя я немножко знал и не верил, что могу сорваться в адреналиновый заплыв просто так. Тем более сразу после расслабляющих и изматывающих процедур, связанных с выделением выделений.

Блин, а ведь на эти процедуры он и пришел. На запах мочи и крови, на крупнокалиберный кашель. Тут слепой удав не промахнулся бы. Ай какой я молодец: хожу тут как по кухне, башкой верчу, домой хочу, криками да стонами публику развлекаю, а здесь вообще-то дебри и тайга соответствующая.

Ладно. Что делать-то будем?

Для начала надо понять, так ли страшен зверь. Допустим, это волк. Упаси Аллах, они стаями бегают, со всех сторон налетят – будет несколько пакетов супового набора с фаршем пополам. Но медведь теперь спать должен, если же бодрствует, то копец, впрочем, не стал бы он в невыспавшемся состоянии под елочкой в вуайера играть. А барс или там росомаха – это вообще непредставимая вещь, я не знаю, чего с ними делать. Волк же по большому счету та же собака, только дикая и отмороженная. С собаками-то я пару раз по нужде спарринговал – с переменным успехом: добермана вырубил, а от питбуля удрал, и сухожилие оказалось не задето. Кошка, по-моему, – штука, с нормальным мужиком слабо сочетаемая – если он не Кун-цзы и не древний фараон. А я ж не египтянин и не китаец, я здоровый рослый мужик, хоть и покесанный, тренированный царь зверей и слуга одной только физики. И чего мне бояться?

Барса.

Поэтому будем считать, что там волк. Один. От которого можно отмахаться. Тотемный зверь татар, в конце концов.

Иначе вообще неинтересно.

Представлять траекторию полета волчьей туши с двумя смрадными пилами впереди было тоже не слишком интересно, зато освежало.

Я вгляделся в искорки под елкой, оценил ширину и глубину снежного поля, прикидывая подлетное время, расстояние, с которого можно выпрыгнуть на высоту человеческого горла (а она у меня сегодня невеликая) и угол контратаки – палкой и ногой. Репетировать не стал – не то чтобы спалиться перед заинтересованным зрителем боялся, просто силы не хотелось расплескивать. И так было понятно, что если волк не один или там если это не волк – волк, Гали, волк, – то ничего я не сумею: один в ноги, второй в лицо, и привет, порвут, как воблу.

Одного все равно порешу.

Я встал, поправил локтями ребра, взял палку наперевес, опустил клешни в карманы и крабом побрел туда, где сходятся нутро и поверхность земли.

Смотреть приходилось одновременно вперед, вправо и под ноги. Впереди была перина голубой парчи, под ногами – черная рыхлая пустота, справа – широкие полосы тьмы разной насыщенности, а наверху – плотное одеяло без дырок, просветов и луны. Одеяла и подушки дождались, значит, можно и не смотреть, но привычка, блин.

Привычка отмерзла на трехсотом шагу – я считал зачем-то. Я замер, тупо глядя вниз, и некоторое время пытался понять, почему нельзя согнуть колени, плавно, как кошка, перелиться в клубочек, – и тогда наверняка будет хорошо и спокойно. Хотя бы тепло. Тепло. По-настоящему тепло и покойно.

Я опустил теплые, оказывается, веки, на остывшие глаза, стремительно полетел куда-то вбок, испугался, что расшибу голову, но глаза открывать не стал, и правильно, не расшиб же – летел и не падал, было чудесно и гораздо лучше, чем идти, может, так до Союза и долечу, а волки пусть бешено подпрыгивают и зубами щёлк.

Щёлк.

Я дернулся, беззвучно охнул и проснулся от ужаса и дикой боли в боках. Это, к счастью, не волки вгрызлись, просто выскочил из сна слишком активно, когда, оступившись, сам родными зубами и клацнул. Я поспешно огляделся, хищников вокруг не обнаружил, а обнаружил только совсем непроглядную муть, почти неотличимую от обратной стороны век, я закрыл глаза, чтобы проверить, – ну да, разницы никакой, только чуть теплее. Яблоки на снегу. Я их согрею кровью.

Только тут я додумался включить обогрев. Сперва толку не было, я даже решил, что копец, соврал Валенчук, не держит теплоодежда полярных режимов, – и тут благость брызнула сразу в мышцы, к суставам и заиндевевшим костям, я зашипел от наслаждения и, наверное, обоссался бы, кабы было чем. Под кожей сверху вниз пробежали крупные ежи, опять тряхануло до обморочной боли в ребрах, а пофиг, зато тепло.

Поживем.

Плохо только, что теплая лавина вымыла из тела остатки сил, то есть их хватило, чтобы стоять и радоваться тому, что жив, греюсь и никем не сгрызаюсь, а для возобновления хода совсем не хватало.

А вот сейчас посмотрим.

Я несколько раз вздохнул, переступил с ноги на ногу – удалось, осмелел и решительно шагнул вперед. Сразу стало плохо, совсем, пустой желудок смялся гуттаперчевым шариком и скакнул под кадык, а шею и низ лица свела гнусная судорога. Но я сделал второй шаг, третий, судорога ушла, на седьмом желудок стек на место, на десятом я двинулся, уже не озираясь и не отвлекаясь на мелочи типа волков за ребрами и под елками.

Удалось досчитать вроде бы до семисот – правда, я пару раз сбивался и возвращался к началу сотни, в которой был уверен, – когда завыл желудок. Сперва тихо, потом трубно, развернув напрягшийся пищевод к спрятанной луне. Примеряем, значит, волчью долю разными долями организма. Отогрелись, значит. Кушать, значит, наконец-то захотели. А я уж думал, совсем отвык. Плохие новости, товарищи волки: кушать нечего.

Товарищей волков это не убедило, но и меня не остановило – разве что заставило чуть замедлить гусеничный ход. Я сбросил подогрев до четверти мощности и озаботился процессом затыкания трубы. Выбор в любом случае был невелик, и толку с того мало, зато какое-никакое развлечение. Вот я и развлекался: на ходу черпал палкой снег, плавно подтягивал его к пасти и ссыпал в рот (в первый раз разодрать губы оказалось непросто, потом все разлезлось). Зачерпывалось, понятно, с мышкин коготь, так и ладушки. Чем меньше захвачу, тем меньшего размера фолликулы выращу. Или фолликулы бывают только от вирусов? Тут-то вирусы точно не выживут. Но все равно не будем спешить с выравниванием температуры и среды внутри и вне организма.

Собрать и закинуть в организм удалось всего две горсточки ледяного праха. Тут желудок сменил тональность на совсем горестную и так заворочался на дне оббитого колодца, что я решил не дразниться и ускорил шаг, пытаясь высмотреть наконец финишный подъем. Ничего не увидел – то есть совсем ничего, нигде. Только чуть выше левой брови образовалось плоское размытое пятно, которое было чуть светлее, чем все вокруг. Сперва это показалось даже удобным – было о чем размышлять. Но размышления быстро превратились в мучительное трепыхание посреди трех вешек, первая из которых была – глюк вследствие отслоения сетчатки, вторая – проявление контузии, нанесенной взрывом, третья – это огонь возле яранги или фары автомобиля, который стоит, заинька, и тихо урчит двигателем в ожидании пропащего меня. Я настолько осатанел от невозможности немедленно проверить справедливость любой версии, что в сотый раз сбился со счета шагов.