Подмастерье. Порученец - Хотон Гордон (читаем книги бесплатно txt) 📗
— Знаю-знаю. — Тварь отмахнулась от него короткой ручонкой. — Дашь слово отныне вести себя хорошо. Можно забрать у тебя машину, дом и жену, да и душу свою ты мог бы мне продать. Ты не заслужил смерти, ты мало пожил, тебе еще столько всего надо сделать, бу-бу-бу… — Тварь глянула на него с чем-то таким, что могло бы сойти за сострадание. — Все так, но, увы, поздно. Не ты виноват, конечно, — не хотелось бы, чтоб ты так думал, — но у меня правда нет выбора. Осталось лишь выбрать метод. — Горгулья уставилась ему на шею и облизнулась. — Саранча — мой любимый: опрятно, пусть и чуточку старомодно… Но, вероятно, в данном случае не годится.
Винсента вырвало.
Горгулья похлопала его по плечу.
— Приношу извинения. Попросту ошибка установления личности.
И с этими словами тварь порвала Винсента в клочья.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Пусть все от меня отстанут
Подробности моей смерти и воскресения сейчас несущественны. Значимо лишь одно: я ходячий мертвец.
Сколько прошло времени с тех пор как меня вынудили жить вновь? Не помню. Дни проходят в одно движение моих век, месяцы растворяются в хрипе моих легких. Я впитываю годы столь же безразлично, как почва — дождь. Живцы отмечают время у себя на коже, в глазах, линией волос, а я — все то же землисто-желтое морщинистое существо, каким был в день своего рождения. Иногда мое бытие видится таким бессмысленным, что хочется лечь, свернуться клубком и плакать.
Так было не всегда. Недели сразу после моего воскрешения меня переполняли пробужденные чувства. После замкнутости гроба ничего не хотелось мне сильнее, чем впустить в себя мир, утонуть в его красоте. Эти мгновения блаженства давным-давно утекли и оставили лишь опивки чувства; нынче я вряд ли чувствую хоть что-то, кроме одного: словно громадный черный камень висит надо мной на тончайшем волоске.
И все же случаются минуты — даже под этой угрожающей тенью, — когда я заново переживаю восторг перерождения: свободу, чистую радость, невероятную легкость живого бытия. Эти мгновения навещают меня во сне, и у снов этих кошмарная цена: когда просыпаюсь, я полон неукротимой жажды, которую не могу ни определить, ни утолить.
Я бы желал, чтобы жажда эта унялась.
Я один из многих ходячих, что болтаются в наши дни по Земле. Не тревожьтесь: мы одинокие неприметные существа и потому почти незаметны для живущих. Да и не стремимся себя обнаруживать: ожидаем враждебности на каждом углу и потому научились обрывать разговоры, избегать прямых взглядов в глаза, уклоняться от прикосновений. Мы и не такие зловредные, как рассказывает фольклор. Мало кто из нас станет нападать на живца без провокации; еще меньше нас наделено неукротимым аппетитом на теплую плоть. Но замкнутость не делает нас безобидными. Нарушайте главную установку кредо ходячих на свой страх и риск.
Пусть все от меня отстанут.
Я один. Я был один и до смерти, но то был вопрос выбора. Ходячие — одиночки по необходимости. Мы считаем, что это попросту дело выживания — сводить к минимуму физические и эмоциональные связи с живыми существами. Когда эти правила соблюдаются, мы кое-как способны сосуществовать с живцами; если их нарушают, никто не застрахован.
Я следую правилам. Живу один в городе, который что-то для меня значил до того, как я умер, но теперь я к нему не ощущаю никакой особой привязанности. Факт: я здесь жил, здесь был похоронен, здесь воскрешен, и идти мне больше некуда.
Мой дом — комнатка в двухэтажном краснокирпичном доме на окраине этого города. Поскольку я не нуждаюсь ни в роскоши, ни в компании, она скудно обставлена диваном, телевизором, в ней простенькая кухня, есть место для сна; поскольку денег у меня мало и я не располагаю знанием, сколько еще продолжу существовать, комната съемная. Своего домохозяина я никогда не видел, никогда не говорю с ним по телефону, хотя прожил здесь уже много лет. Все дела ведутся письменно, через агента. Такая дистанция удобна.
Вот еще что: у меня есть работа. Она обеспечивает меня деньгами, нужными для выживания, и несколько разбавляет отупляющую скуку бытия. И с нее как раз начинается эта история — моя история. Это сказ о трех странствиях и обстоятельствах, какие привели меня к ним.
Это повесть о том, как я вновь встретил Смерть.
Я грезил наяву.
Размышлял о зеленом луге, что сбегает к темной реке, и о женщине, которую когда-то знал, пока был жив. Мы гуляли вдоль берега и говорили ни о чем, обо всем, что бы ни приходило нам в голову. Иногда брались за руки или останавливались и целовались, но обычно нам хватало просто идти рядом — мы радовались быть, и всё. У нас имелась общая тайна: болтали мы или нет, соприкасались или нет, между нами существовала незримая связь, неразрывная до самой смерти.
Пальчик!
Но она не длилась вечно — ничто не длится вечно, — однако эхо того чувства осталось, словно память следа на песке, давным-давно смытого морем.
— Пальчик!
Я вскинулся и увидел младшего управляющего. Форма на нем сидела безупречно, от жесткого желтого воротничка до начищенных черных ботинок; но лицо у него было цвета сырого мяса, и он смотрел на меня так, будто я только что сожрал его мать. Я быстро отвел взгляд.
— Соберитесь, а?
Он отвернулся и сердито ринулся к стойке обслуживания, а затем исчез за дозаторами напитков. Миг спустя поверх капели и плюх коктейльного аппарата я услышал тоненький подростковый голос, пищавший дополнительный заказ.
Я глянул вниз. Моя правая рука вцеплялась в ручку холодильника. Совершенно непонятно зачем.
Я работаю в закусочной быстрого питания. Называется «Бургер Бургер». Один из ее многочисленных рекламных девизов — «Сочнейшие бургеры в свежайших булочках».
Это неточное утверждение. Бургеры состоят из восстановленного мяса, переработанного, приготовленного и замороженного фабрично, они готовы за месяц до подачи; их размораживают в микроволновке, обжаривают на плите и подают в булочках, которые, вероятно, были свежими, когда их герметически запечатывали в полиэтиленовые мешки, но теперь это уже не так. У меня по этому поводу нет никаких особых чувств — вся еда для меня одинаковая, — но это объясняло, почему я стоял у холодильника. Меня попросили достать дополнительные пятьсот бургеров под обеденный ажиотаж.
— Не обращай внимания. Он чокнутый шибздик, — произнес голос за моей спиной. Он принадлежал единственному человеку, ближе всего соотносимому для меня с понятием «друг» в последние несколько лет. Я обернулся и пробормотал ответ ей под ноги.
— Просто делает свое дело.
— Ну конечно. А я — королева вампиров.
Что недалеко от истины. В рабочие часы, как и все мы, мой друг был обязан облачаться в предписанный компанией солнечный комбинезон, но в обычной жизни она одевалась сумрачно, подчеркивала глаза и губы косметикой исключительно темных оттенков и имела привычку носить на цепочке никелевый анкх. Вдобавок бледная кожа, черные волосы и статная фигура вдохновили других сотрудников звать ее Мортишей [49]. На самом деле ее звали Зоэ, и, насколько мне было известно, она мне нравилась. Я бы не сказал, что между нами существовало пылкое взаимное притяжение, но она, казалось, довольно часто стремилась со мной разговаривать; я же со своей стороны был рад, что по крайней мере больше не воняю, как труп.
— Стой за себя, — добавила она.
— Предпочитаю не.
Она нахмурилась, темно-карие глаза сузились в глазницах.
— Не выношу эту работу. Не выношу, что она делает с людьми. Не выношу этот смрад, яркий свет и эти дурацкие тряпки. — Он подергала свой комбинезон за пояс. — Не выношу еду, и клиентов, и декор, и все эти идиотские названия блюд. И вообще всех тут не выношу. — Она глянула на меня и чуть улыбнулась. — Почти всех, так или иначе… А ты?
