Полдень, XXII век - Стругацкие Аркадий и Борис (е книги txt) 📗
Красный купальник на ней казался черным, а ноги и руки – неестественно белыми. Она подняла руки и бесшумно соскользнула в воду.
– Пойду-ка я тоже, – сказал Белов.
Он разделся и сполз в воду. Вода была теплая. Белов сплавал к корме и сказал:
– Замечательно. Ты прав, Кондратьев.
Затем он вспомнил лиловое щупальце толщиной с телеграфный столб и поспешно вскарабкался на субмарину. Подойдя к люку, на котором сидел Кондратьев, он сказал:
– Вода теплая, как парное молоко. Искупался бы.
Они молча сидели, пока Акико плескалась в воде. Голова ее черным пятном качалась на фоне светящихся волн.
– Завтра мы перебьем их всех, – сказал Кондратьев. – Всех, сколько их там осталось. Нужно торопиться. Киты подойдут через неделю.
Белов вздохнул и ничего не ответил. Акико подплыла и ухватилась за край люка.
– Товарищ субмарин-мастер, можно, завтра я опять с вами? – спросила она с отчаянной смелостью.
Кондратьев сказал медленно:
– Конечно, можно.
– Спасибо, товарищ субмарин-мастер.
На юге над горизонтом поднялся и уперся в небо луч прожектора. Это был сигнал с «Кунашира».
– Пошли, – сказал Кондратьев, поднимаясь. – Вылезайте, Акико-сан.
Он взял ее за руку и легко поднял из воды. Белов мрачно сообщил:
– Я посмотрю, какая получилась пленка. Если плохая, я тоже спущусь с вами.
– Только без коньяка, – сказал Кондратьев.
– И без духов, – добавила Акико.
– И вообще я попрошусь к Хен Чолю, – сказал Белов. – Втроем в этих кабинах слишком тесно.
ЗАГАДКА ЗАДНЕЙ НОГИ
– Ваша первая книга мне не понравилась, – сказал Парнкала. – В ней нет ничего, что могло бы поразить воображение серьезного человека.
Они лежали в шезлонгах под выцветшим горячим тентом на веранде поста Колд Крик – биотехник Гибсонского заповедника Жан Парнкала и корреспондент Европейского информационного центра писатель Евгений Славин. На низком столике между шезлонгами стоял запотевший пятилитровый сифон. Пост Колд Крик располагался на вершине холма, и с веранды открывался отличный вид на знойную сине-зеленую саванну Западной Австралии.
– Книга обязательно должна будить воображение, – продолжал Парнкала, – иначе это не книга, а дурной учебник. Собственно, можно выразиться так: назначение книги – будить воображение читателя. Правда, ваша первая книга была призвана выполнить и другую, не менее важную задачу, а именно: донести до нас точку зрения человека вашей героической эпохи. Я много ждал от этой книги, но – увы! – видимо, в процессе работы вы утратили эту самую точку зрения. Вы слишком впечатлительны, друг Женя!
– Все проще, Жан, – сказал Женя лениво. – Гораздо проще, мой друг. Мне ужасно не хотелось предстать перед человечеством этаким Кампанеллой навыворот. А в общем-то все правильно – книжица серая…
Он свесился с шезлонга и набрал в длинный узкий бокал пенистого кокосового молока из сифона. Бокал мгновенно вспотел.
– Да, – сказал Парнкала, – вам очень не хотелось быть Кампанеллой навыворот. Вы слишком спешили сменить психологию, Женя. Вам очень хотелось перестать быть чужим здесь. И напрасно. Вам следовало бы побольше оставаться чужим: вы смогли бы увидеть много такого, чего мы не замечаем. А разве это не важнейшая задача всякого писателя – замечать то, что не видят другие? Это будит воображение и заставляет думать.
– Пожалуй, – сказал Женя.
Они замолчали. Глубокое спокойствие царило вокруг, дремотное спокойствие полуденной саванны. Наперебой трещали цикады. Пронесся легкий ветерок, зашумела трава. Издалека донеслись пронзительные звуки – это кричали эму. Женя вдруг сел и вытянул шею.
– Что это? – спросил он.
Мимо поста, ныряя в высокой траве, неслась странная машина – длинный вертикальный шест, видимо, на колесах, с блестящим вращающимся диском на конце. У машины был на редкость нелепый вид. Подпрыгивая и раскачиваясь, она уходила на юг.
Парнкала поднял голову и посмотрел.
– А, – сказал он. – Я забыл вам рассказать. Это уродцы.
– Какие уродцы?
– Никто не знает, – сказал Парнкала спокойно.
Женя вскочил и подбежал к перилам. Длинный нелепый шест быстро удалялся, раскачиваясь, и через минуту скрылся из глаз. Женя повернулся к Парнкале.
– Как же это так – никто не знает? – спросил он.
Парнкала пил кокосовый сок.
– Никто не знает, – проговорил он, вытирая губы. – Это очень забавная история, она вам понравится. Впервые они появились полторы декады назад – вот такие шесты на одном колесе и ползучие тарелки. Их часто видят в саванне между Колд Криком и Роальдом, а позавчера один шест пробежал по главной улице Гибсона. Одну тарелку растоптали мои эму. Я видел – большая куча осколков плохой пластмассы и остатки радиомонтажа на совершенно отвратительной керамике. Похоже на школьные модельки. Мы связались с Гибсоном, но там никто ничего не знал. И вообще, как выяснилось, никто ничего не знает.
Парнкала снова поднес бокал к губам.
– Удивительно спокойно вы об этом рассуждаете, друг Жан! – не вытерпел Женя. В его воображении возникали картины, одна фантастичнее другой.
Парнкала улыбнулся:
– Да вы сядьте, Женя. Оснований для беспокойства нет никаких. Вреда уродцы никому не приносят, эму и кенгуру их не боятся, и, кроме того, вы не дали мне докончить – ими уже занимаются товарищи в Джакое. Они… Куда вы, Женя?
Женя торопливо собирался. Он рассовывал по карманам диктофонные обоймы, футлярчики с микрокнигами и свои потрепанные записные книжки.
– Джакой – это, кажется, центр австралийской кибернетики, – произнес он. – Там построили какую-то интересную машину, правда?
– Да, машину КРИ, – сказал Парнкала обиженно. Он был очень огорчен, что корреспондент Славин уезжает так скоро. С Женей было приятно беседовать – он очень любил слушать.
– Почему КРИ?
– Коллектор Рассеянной Информации. Машина-археолог, как я слыхал.
Женя остановился.
– Так, может, эти уродцы оттуда?
– Я же говорю – ничего не известно, – с досадой сказал Парнкала. – Никто ничего не знает. Ни в Джакое, ни в Гибсоне, ни во всем мире… Хоть ужин возьмите, Женя…