Град огненный (СИ) - Ершова Елена (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Бун отворачивается, трет пальцами глаза.
— Соринка попала, — словно оправдываясь, говорит он. На меня не смотрит. Может, опасается насмешки в моем взгляде, и, возможно, так оно и было бы лет десять назад. Но — не теперь. — Я сначала не знал, как себя вести. И думаю, хорошо, что у Доны были девчонки, а не мальчики. Мальчиков я бы не смог воспитать — слишком напоминало мне это о жизни в Улье. Анфиска полюбила меня сразу. Ходила за мной хвостом. А вот Василина долго дулась и не принимала меня. Ревновала к матери. К памяти погибшего отца. Сначала, когда Доны не было дома, обзывала меня по-всякому. Насмехалась. И тогда я видел в ее глазах отражение той, давно умершей и приходившей ко мне из болот. Но я терпел, старался не сорваться. А когда разбирало зло — уходил в лес и бил пушнину. А дома тоже не сидел сложа руки. Без мужика изба совсем разваливалась. Хозяйство приходило в упадок. Я починил дом. Построил баню. Поставил на ход заброшенную технику. А потом начал лечить людей. Вот когда пожалел, что не сержант! — Бун растягивает губы в ухмылке. — Первой была моя младшенькая, Варенька. Она родилась преждевременно, совсем слабенькой, так что пришлось побороться за ее жизнь. И это оказалось труднее, чем ставить на ноги неофитов. Тогда я понял, что страшнее всего потерять того, кого пытаешься спасти. Но мы с Доной справились. Потом Анфиса подхватила ангину. Потом соседский Фомка сломал руку. Потом старый Кузьмич спьяну пальнул себе в ногу дробью. Так и пришла ко мне слава лекаря. И Василинка, глядя на меня, подобрела, и не насмешничала больше, и не смотрела букой.
— Они не знали, кто ты? — перебиваю я не очень вежливо, но этот вопрос не дает мне покоя. Скребется и мучает с того момента, как Бун рассказал о своем спасении на болотах. А теперь он качает головой и снова отводит глаза, хмурится, словно вспоминать об этом ему неприятно.
— Сначала не знали, — говорит он. — Никто не знал, кроме Доны. А я скрывался. Начала курить табак, чтобы отбить навий запах. Уходил в лес, когда накатывала тоска. А она накатывала — словно огненной волной обдавало. Я чуял запах крови: от хлеба, от молока, от волос собственной жены. Смотрел на людей — а видел мертвецов, и у каждого в горле зияла рана. Тогда я запирался в мастерской, брал крестовую отвертку и втыкал ее в ногу. Сюда, — Бун слегка приподнимается и указывает на бедро. — Это отрезвляло. Или уходил в тайгу с одним ножом и охотился на волков и кабанов. И этим утолял свою жажду. Но уже тогда понимал — так долго продолжаться не может.
"Не может", — эхом повторяю про себя.
И эти слова пульсируют в голове, словно внутренние нарывы. Пододвигаю к себе стакан и наполняю его до краев. Одолеваю в два глотка, но даже не морщусь. Только горло опаляет огнем, и комната плывет передо мной, наполненная водой и туманом. Расплывается и фигура Буна, а я не могу понять — как он прожил все это время среди людей? Как он сумел вытравить из своего сердца кровавую науку Улья? Да и удалось ли вытравить ее вообще? И я смотрю на его руки — изуродованные обрубки, похожие на птичьи лапы. И Бун понимает меня без слов. Поднимает правую руку и до меня доносится его спокойный голос:
— Это я сделал после первого приступа. Вообще, Дона научилась распознавать, когда мне становилось нехорошо. Она запирала меня в дальнюю комнату избы или в мастерскую, и убирала все острые предметы, чтобы я не мог поранить себя. Зато оставляла мне бутылку водки, чтобы хоть немного притупить психоз. Это время надо было просто пережить. И видит Бог, я пытался, — Бун крестится, но я не знаю, действительно ли он верит в Бога или только копирует привычки людей. — Некстати пришел староста. Искал меня: у него приболела жена и требовалась моя помощь. Но какой из меня помощник? "Пьет, что ли?" — помню, спросил Захар. А Дона не знала, что ответить, и испуганно просила не ходить в мастерскую, потому что я болен и пьян. "То-то я гляжу, что ты с ним какая-то дерганая стала, — сказал тогда староста. — Ничего, Авдотья! Поможем всем миром! — и зашел со словами: — Долго ты еще будешь бабу обижать? Ведь хороший мужик, а ведешь себя, как нелюдь!" Держу пари, он и не предполагал, насколько близко оказался к истине, — Бун морщится, трет пальцем переносицу, вздыхает.
— Ты его ранил? — спрашиваю я. И вспоминаю Захара — крепкого и кряжистого мужика, такого с одного щелчка не свалишь.
— Себя я ранил, — отвечает Бун. — Дрались мы. И думал — убью. Но если бы убил — не простил бы. Поэтому сначала я сломал себе палец, а потом отхватил его садовыми ножницами.
К горлу подкатывает тошнота. Я стискиваю зубы, пытаясь справиться с новым приступом слабости, но Бун замечает мою реакцию, и буркает под нос:
— Когда внутренние демоны раздирают тебя на куски, какая разница, чью кровь ты им дашь. Свою или чужую. Зато Захару удалось связать меня. И он держал меня так, пока психоз не прекратился. А Дона все это время плакала и упрашивала пощадить меня. Ведь я ей — муж, а девочкам — отец. Вот Захар и пощадил. И это стало нашей общей тайной. Правда, покрывал он меня недолго. На свете много доброхотов, желающих испортить чужую жизнь. А слухи — такая штука, они распространяются, как зараза. И поползли шепотки за спиной, пересуды на кухнях, подозрения и слежка. Пока однажды люди не взяли ружья и вилы и не пошли на мой дом приступом.
Некоторое время мы молчим. Не смотрим друг на друга. Я вспоминаю атаку на Улей и васпу, чью лицо превратили в кровавое месиво. Вспоминаю визгливый хохот охотника за головами и его страшные слова: "Правильно, паскуда! Людей бойся!". А он чем думал Бун? Вспоминал первую любовь и первое убийство? Или видел в окне, истекающим сейчас потоками ливня, отсветы огня от факелов и силуэты разъяренных людей?
— Меня спас Захар, — наконец, снова говорит Бун. — Когда я стоял на крыльце и видел ненависть в глазах тех, кого еще недавно лечил. Когда Дона испуганно прятала девочек в подполье, когда моя судьба перевернулась с ног на голову. Словно я сам был человек. А люди превратились в монстров. И они угрожали моей семье, а я думал, скольких могу уложить прежде, чем убьют меня. О, они знали, как расправиться с монстром! У многих мужиков я заметил топоры. Тогда Захар вышел вперед и начал говорить. "Посмотрите на себя, — говорил он. — Вы называете его нелюдем. Но чем вы лучше? Бун живет в нашей деревне больше года. И за это время никого не обидел, никого не оскорбил, и уж тем более никого не убил. Вы хотите сжечь его дом — а ведь он выстроен его руками. Сироты Евдокии подняты им и приняты, как родные. Тебя, Ефим, он лечил от горячки. Тебя, Анна, от воспаления легких. Ты, Серафима, доверяла своих детей, пока отправлялась на заработки, и он заботился о них не хуже, чем о собственных падчерицах. Каждый из вас, стоящих тут, обязан ему. Каждый из вас называл его другом. За что теперь называете чудовищем?" Тогда другие начали кричать, что я мертвяк, что я нечисть, что я достоин смерти, что я обязательно кого-нибудь зарежу, и прежде всего — свою же семью. Тогда я не выдержал и закричал, что никогда, никогда, даже если Королева сама придет в деревню и прикажет мне — то и тогда не убью свою Дону, и свою Василину, и Анфису, и младшую Вареньку. А Захар начал убеждать снова. И говорил, и просил, и обращался к каждому.
— И они поверили?
— Поверили, — медленно кивает Бун. — Не сразу. Был совет. И были споры. И был испытательный срок. Захар ездил в Нордар и привез мне лекарства — не знаю, как они назывались, но Захар говорил, что эти препараты выдаются только по рецепту и он с большим трудом достал их через десятые руки. В клинике, где лечат буйных помешанных. И я принимал их. И делал отвары. И так же, как раньше, уходил в лес, когда тьма и тоска становились совсем невыносимыми. Захар иногда уходил со мной и следил, чтобы я не натворил глупостей. А потом и остальные стали поддерживать меня, ведь я продолжал их лечить и не делал ничего предосудительного. И знаешь, — Бун глубоко вздыхает, — оказалось, что и монстры могут ужиться с людьми. Если у тебя есть поддержка. И друзья. И любящие тебя люди. Тогда можно бороться со своей внутренней тьмой. И победить ее.