Охота на дракона (сборник) - Бритиков Анатолий Федорович (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
А когда бабка с посудиной полной прибежала, да Шайтан принялся жадно хватать из нее, то дедок и носом зашмыгал и решил:
— Вот чо, девонька. Жалко нам, конешно, со старухою и кормильца такого от себя отрывать, однако твой он по всем правам. Бери его себе. При нем и Дорофей с Харитою будут с тобою потише… Бери.
— А еще б лучше остаться тебе у нас, — вставилась в дедово рассуждение со своей крайней охотою его хозяюшка. — Вот уж тогда и мы немного еще пожили…
— Не морочь девке голову! — засторожился шорник. — Это он Володея Куманя побаивался. А нас с тобою Дорофей Ипатыч, опомнится, да таких оставаний накладет, таких оставаний — аж до самых расставаний. Забудешь, куда и прятаться бежать.
— Дорофей еще опомнится или нет, — хотела заспорить старая, но Свирид ее перебил.
— А Харита На что? — спросил. — Она и сама, безо всякого Дорофея… не свихнет, так вывихнет…
Прав был Свирид. Только старая надеялась на то, что ее доброта правее. Потому и не захотела так просто уступать своему деду, раскудахталась. Оттого и Свирид разошелся… Санька же на огородок коровьих яселек присела и стала думать о том, что с Шайтаном, после того, как потерял он в зыбунах Володея Куманя, вообще случилась большая перемена. Пес и до этого был дивно умен, а теперь… эти слезы. А его позавчерашний вой? А чем объяснить мертвецкий сон? А как понять появление оборотня с голосом тетки Андроны?! А Никиткова пропажа?! Пресвятая богородица! Сколь вопросов безответных! А что сам непроглядный туман над Куманько-вой дрягвою? Это ли не первейшая загадка? Чье логово укрывает он? Какая еще беда-морока вызревает за его кисельной густотой?! Не-ет! Столь вопросов никакими думами не одолеть. Так ведь не зря же пословица русская подсказывает: не достал умом, дотянись делом…
Надо идти на болото!
Вот в каком чистом виде и предстала перед Санькою ее многосложная истина.
Сумеет ли только она истину эту оправдать на болоте? Вот это вопрос, так вопрос — ажио выше волос!
Изо всей Санькиной правды выходит какая догадка? А такая, что поселилась на Куманьковых зыбунах нечистая сила! Поселилась для того, чтобы заманивать на болото да перекидывать в оборотней добрых людей…, для какой-то непонятной надобности. Должно быть, и Никиток за тем же самым уведен. Потому и нет больше у Саньки ни поры, ни времени надеяться на то, что болотная затея уляжется сама собой. Зато имеется у девчаточки опаска, что на медлительность ее возьмет да и выползет из дрягвы какая-нибудь здоровенная гусеница-змея с Никитковой головою…
“Не-ет! При живой при мне такому не бывать! — сказала себе Санька и наметила. — Ночь переждем, а поутру надо идти…”
— Чо же вы меня-то не угощаете? — встрепенулась она после этого на ясельной огородке. — Я ить, гляньте-ка, отощала хужей Шайтана…
От ее правильных слов старики и спорить забыли, заторопились печку топить.
Только вот не успелось согласным путем и поужинать — Хариту Мокрую дурная сила в дверь сует. Похоже, кто-то услужливый ухитрился подслушать у сараюшки стариков спор, насчет Шайтана да Саньки, и перенес его в хоромы лавошника. Вот она, Харита, и прикатила на двух резвых — неотложно требовать братанку обратно в свое хозяйство.
А то шляется по чужим дворам, что Колобкова корова, — оправдала она свой приход громкой руганью.
Санька же мигом сообразила: при таком теткином нетерпении быть ей непременной запертой сегодня в кладовухе. И улизнуть едва ли придется. Это уж как пить дать. Вон как теткины-то глаза выкатывает на лоб озлоблением.
— Не пойду! — отрезала Санька столь бесповоротно, что Харита сперва на полуслове клекнула горлом, будто заглотнула целиком куриное яйцо, потом кинулась в чужом дворе смотать дерзкую за косы.
Да Саньке было не впервой увертываться от длинных рук. В минуту она уже стояла в сараюшке да под Шайтановой защитой. И хотя пес всего-то и делал, что знаменито улыбался, однако жаль — не было поблизости Чувалова Коськи. Лавошница в этот миг ейбо не пожалела бы накинуть сверх им просимого еще золотой.
Того охотного парнягу черти, видать, где-то по другим потребным волочили. Потому и пришлось Харите Мокрой, с угрозами да криком, поворотить оглобли…
А Санька пока осталась у Свиридов.
Определилась она спать в застенье на лавке, на Никитковом месте; как была — в кофтенке немудрящей своей, в старенькой юбке. Прикорнула она на лавке, только уснуть путем не уснула. Сперва, вроде, маленько закимарила, да вскорости ее как домовой под бочину шурнул. “Вдруг да впрямь, — подумалось ей, — Харита с Коськой Чуваловым сумели договориться?! Не пойти ли мне лучше ночевать в пригон!
Встала, пошла. Не побоялась.
Вытемнила она во двор и что видит?! Пригон настежь распахнут, Шайтан стоит и натянут весь чуткостью, как струна. Космы его по хребту — дыбрем, глаза безо всякого до посторонних дел внимания… Весь как есть он уже находится на Куманьковом болоте — одним только телом еще тут. И вот это его тело дергает и туда, и сюда непонятной силою. Ровно бы кто упорный да на долгой веревке намерен подтянуть пса до зыбунов, а он упирается…
Опять… новое чудо.
И все-таки тот, кто на болоте, пересилил Шайтана — сдернул с места. Нехотя да с натугою пошел косматый мимо Саньки. И хотя весь он был уже отдан колдовской силе, а не забыл заскулить напоследок. Вроде хотел сказать девчатке: прощай, дескать, товарищ мой верный, ухожу я в тайность болотную, равно, что в смерть неминучую…
Ну уж, коне-ешно! Нашел кому такое говорить…
Санька и пригона не стала затворять; метнулась следом за Шайтаном — удержать друга. Она так и повисла кулем у его на шее, да только зря коленями глубокие борозды по морковной грядке пропахала. Вот какой силы налит был косматун чужою волей! Он даже не обернулся на ободравшую колени Саньку.
Однако же девка не зря звалась Выдергой. Не в ее понимании было ухватить да не выдернуть. В конце огорода она догнала Шайтана, ухватилась опять, да уперлась голыми пятками в плетешок…
Но такой же давнишний, как и его хозяева, предел этот хрупнул и повалился навзничь. Санька проехала по нему животом, от бедра до самого низа располосовала юбку, от досады выпустила уходящего, полежала на земле, покорчилась от боли, затем непонятно на кого озлилась, вскочила, бегом опять догнала космаря, завладела его хвостом и… такой вот недолгой цепочкою оба они вошли в болотный туман…
Санька скоро поняла, что Шайтан распрекрасно знает Куманьковы топи. В такой сплошной непроглядности их ни разу не занесло в трясину, хотя кругом, прямо вот руку протяни, кипела пучина. Она отдавала какими-то вздохами, бульканьем, пошлепками. А то вдруг оживила огромными вонючими пузырями…
Чистыми водьями да кочкарником, а где и вовсе суховинами, пробиралась оборванная Санька вперед и вперед. Она не отрывалась от хвоста своего по-прежнему безучастного к ней друга; даже на сухих местах она лишь меняла руку на руку, но Шайтана не отпускала.
А под ногами все чаще болотная хлябь пересекалась травянистыми валунами, и скоро вовсе перешла в сплошную крепь, поросшую довольно густой гривою вовсе незнакомых растений.
Ну, скоро, не скоро, а стало Саньке казаться, что кисельное марево редеет перед глазами. Вот, вроде бы сквозь запотелые его промоины, да при каком-то голубоватом свете, уже и мерещатся ей чужие вовсе травы да цветы нездешние. Прикинуть, так вроде бы получается, что среди Куманьковых топей чудом-дивом образована совсем какая-то неопределимая земля…
Голоногая, ободранная, чумазая, вошла Санька не в свои заросли, задела рукой один, другой цветок очень даже интересной красоты, узрела над головою в полете противную, с какими-то серыми тряпками взамен крыльев, птицу. Она разевала налету свой могучий клюв — похоже, каркала, но голоса ее Санька не услыхала и скоро потеряла бесперую в совсем уже поредевшем тумане. Не услыхала Санька и пения малой золотистой птахи, что на ветке невысокого, с долгими плодами дерева, явно вымолачивала трепетным горлышком заливистые трели. Чисто голубой ее клювик мелькал в пении быстрее, чем у старательного зяблика…
