Подмастерье. Порученец - Хотон Гордон (читаем книги бесплатно txt) 📗
Я архивирую воспоминание и оборачиваюсь. В зазоре между деревьями вижу холмик снега. Вздымается как волна, как дюна.
— Мост.
Она следует взглядом за моим указательным пальцем и кивает, но отчаяние остается. Мы — личности, разделенные временем и пространством. Она была одинокой свечкой в темной комнате, сияла, как звездный свет, была смерчем летящим, была морем и берегом, птичьей песней — и я был для нее всем этим. И я — задутая свеча, черная дыра, слабеющий ветер, пересохшее русло реки и долгий, громкий стон.
И она для меня — все это.
Бледная болезненная фигура Глада быстро шла по снегу у меня в голове. Сухие сосновые иглы усыпали его майку. Его появление застало меня врасплох. Я шагнул назад и вверх по склону и споткнулся о корень.
— Незачем так нервничать, — отметил он, протягивая мне руку.
— Незачем подкрадываться к людям, — возразил я.
— Нашли что-нибудь?
— Нет.
— И я нет. — Он остановился и коротко вгляделся в меня. Открыл и закрыл рот, как рыба. — Не читали Дело жизни, верно?
Я покачал головой.
— Не беда. Не очень-то и нужно, в самом деле. Простое похищение с выкупом. — Он поджато улыбнулся. — Нам главное добиться, чтобы все пошло не так.
— Я устал от всех этих смертей, — пожаловался я.
— Всегда непросто… Но привыкаешь. — Взмахом руки он позвал меня с собой по тропе. — Сегодня, к примеру, мне предстоит наблюдать процедуру уморения голодом. Убедиться, что тело истощило все запасы гликогена и жира. Если клиент выказывает серьезное истощение, под угрозой оказываются тканевые белки. Хороший признак. — Желтые глаза разъехались в разные стороны, как у ящерицы, затем вернулись на место. — И придется удостовериться, что воды она не получает… И что голод она действительно ощущает. — Он остановился. — Не любите все это, но и не отвергайте — делать все равно придется. Приказы Шефа.
— Смерть, похоже, думает так же, — предположил я.
— Ему, Смерти, — как мне, а возможно, даже хуже. Устал от всего этого. — Он умолк и вздохнул. Мы присели на клочок травы под плакучей ивой. — Работать на Агентство непросто. После первой тысячи лет начинаешь распознавать закономерности. Закономерности, что затем повторяются, и повторяются, и повторяются тысячелетиями. Трудно не заскучать напрочь. — Он вновь вздохнул. — Все прекращения разные, но все, по сути, одинаковы. Все, чего мы добиваемся творчески, — приятное дополнение… Но у Смерти нагрузка серьезнее. Не сами особенности работы допекают его, а причина ее. — Он поскреб безволосую голову длинными черными ногтями. — Мор и Раздор — другие. Всегда от своей работы получают удовольствие. Не задумываются.
— А Дебош?
— Новенький. Все еще задорный. С большими затеями. — Глад улыбнулся. — Может быть опасен.
Мы пошли по тропе обратно к тому месту, где исчез Смерть.
— Шеф пытается устраивать нам прекращения поувлекательнее… Но ему недостает сострадания. Никакого опыта взаимодействия с живцами лицом к лицу. — Он нахмурился. — Если б прочитали Дело жизни, как я, вы бы знали, что сегодняшнее прекращение нашему клиенту совершенно не подходит. Она не прожила свою жизнь так, чтобы подобную смерть заслужить. — Мы остановились в затененной живописной точке над сонной серой рекой. — Такое чувство, что Шеф режиссирует прекращения. Мухлюет с данными, какие мы собрали, чтобы получалась работа, удовлетворяющая его на личном уровне. У такого могут быть очень серьезные последствия.
— Почему вы с ним об этом не поговорите?
— Я бы хотел. Но ни разу с ним не разговаривал. Я никогда его не видел. — Он кратко хихикнул. — Иногда сомневаюсь, что он существует.
Издали донесся возглас:
— Сюда. — Вниз по склону, левее от нас, у реки.
Смерть стоял у размытого участка берега, окруженного деревьями. Узкий бурый бумеранг илистой воды изгибался к нам и от нас гладкой дугой, ее концы изрыгал и заглатывал лес. Приблизившись, мы увидели тонкую пластиковую трубочку, торчавшую над низким холмиком сырой земли.
— Еще жива? — спросил Глад.
— Едва, — ответил Смерть.
Он полез в передний карман джинсов и достал оттуда три пары солнечных очков, похожих на те, что я видел у него на рубашке-поло в понедельник утром. Вручил по паре мне и Гладу, последнюю оставил себе.
— А это зачем?
— Примерьте, — предложил он.
Я оглядел очки, держа их в руке. Толстый пластик, черные линзы. Простая оправа. Ничего необычного. Я пожал плечами и надел их.
Снял их тут же — испугался увиденного.
— Все в порядке, — успокаивающе сказал Смерть. — У всех так поначалу.
— Что произошло?
— Наденьте. Не снимайте. Поймете.
Я нацепил очки еще раз, и снизошел мрачный полусвет. Двое серых пришельцев лыбились среди смутного пейзажа призраков. Все было тенью, ничто не имело плотности. Я взбудораженно снял очки.
— Я не понимаю…
— Они помогают нам наблюдать, — пояснил Смерть. И на нем, и на Гладе очки были, и глаз их за черными линзами я разглядеть не мог. — В таких вот случаях очень полезны — когда нужно записывать точный миг прекращения. Но в целом мы применяем их, чтобы убедиться, что нашли правильную могилу, когда людей выкапываем. Взгляните сами. — Он показал на холмик.
Я надел очки в третий раз, и мир утратил цвета, скользнул в измерение мерцающих призраков. Словно верхний слой бытия содрали и явили угрюмую серую архитектуру под ним. Я посмотрел на скелета-великана рядом с могилой. Просвечивающие насквозь слои переменчивых узоров плавали по всему его телу: сумрачные одежды трепетали над пепельной плотью, плоть скользила по бледным мышцам и жиру, бесцветные органы висели внутри сетчатых корзин кровеносных сосудов. Пасмурный остов жемчужных костей скреплял все это существо воедино.
— У нас их в конторе целая коробка, — объявил он с гордостью.
— Как они действуют? — спросил я.
— Кто знает?..
Стоявшая рядом с великаном фигура была по сравнению с ним крошечной, но ее прозрачная хрупкость оказалась не менее неприятной. Он болталась передо мной, рот открыт в зубастой ухмылке. От складок белого мозга и от чахлого биения изможденного сердца мне стало мерзко.
— Потрясающе, верно? Смотрите дальше. Привыкнете.
У пейзажа не было глубины. Его черты лежали поверх друг друга внахлест чередой плоскостей. Я обернулся. Испещренная рыбой река оказалась грязно-серой тряпкой, скользившей меж двух плоских берегов. Я снова повернулся. Увидел тысячу футов склона холма и леса, смутно плававших в пространстве. Глянул вниз. Показалось, что я стою на воздухе. Сделаю шаг — и провалюсь к центру Земли.
Видение было отчетливее, чем на рентгене, но темнее дневного света. Чем дальше от меня, тем размытее.
Все равно что смотреть в прошлое.
Наконец я повернулся к могиле. Увидел земляной холмик, шесть футов почвы, деревянные стенки гроба. Увидел семь футов пластиковой трубки — от головы в гробу до скелетных стоп Глада. Увидел тело высокой молодой женщины, одежду, укрывавшую его, панику у нее на лице, тяжкое биение ее темного сердца сквозь водянистые прутья ребер. Увидел руки, сжатые в кулаки. Увидел серых червей, копавшихся в почве под нею, выжидавших.
И сквозь путаницу кожи, почвы и скелета я осознал — с ужасом, — что мы знакомы.
Мой мозг неупокоенного отказался усваивать эти данные и вновь переключился в режим выдачи фактов. Напомнил мне, что я когда-то параноически боялся быть похороненным заживо, поскольку такой вид смерти не оставлял возможностей побега: те, кто тебя хоронит, считают, что делают доброе дело, и обычно не выкапывают тебя каждую четверть часа, чтобы удостовериться, не ошиблись ли. Не я один боялся такой участи. Я знал, что существует около двадцати запатентованных приборов, разработанных, чтобы избежать неприятностей случайного погребения.
Я никогда не мог понять психов, которые в самом деле желали быть похороненными заживо — ради какого-нибудь рекорда. Такие люди есть. Они выработали два строгих правила, чтобы им во время подземного заключения было как можно менее уютно: гроб должен находиться не менее чем в двух метрах от поверхности и иметь максимальный объем в полтора миллиона кубических сантиметров; чтобы претендент на рекорд выжил, позволительна трубка для сообщения и питания с диаметром не более десяти сантиметров.
