Последний хранитель (СИ) - Борисов Александр Анатольевич (мир книг .txt) 📗
Нет, это же надо, сколько удивительных фокусов я наворотил в этом году! Дождь в гостиничном номере, это уже что-то! Жаль, что не помню. Пора прекращать пить.
— Александр! — внезапно спохватился отец, — где свежее пиво?
— Где яблоки, где пожрать, где высшая справедливость? — тем же тоном продолжил я, подражая его голосу, и заржал.
В округе стало спокойней. Улетучились наши добровольные соглядатаи, и я получил возможность бывать на улице. Вернулись с лихого промысла люди Мордана. Принесли недельную выручку, выпивку и закуску. Прощальный ужин затянулся до позднего вечера.
К торжественному столу пригласили не всех. Уважили только Контура и еще одного бригадира — очень своеобразного человека по кличке Штос. Еще его, за глаза, почему-то называли Угором. Такие люди как он, нужны в любом коллективе., как в доме громоотвод. У каждого в жизни случаются черные дни. Но глянет страдалец на, вечно унылую, физиономию Штоса и, вроде как, полегчает: «Ты смотри, а этому еще хуже!»
Угор наверное и родился несчастным. Его нормальное состояние — с глубокого бодуна. И сколько бы он ни выпил, похмелье не проходило. Бригадир оставался в одной поре, с вечным желанием «подлечиться». А потом, неожиданно для окружающих, и для него самого, в организме отрубался какой-то рубильник, и он припадал к столу, так и не придя в заветную «норму».
— Вот увидишь, когда проснется, обязательно и спросит: «А какое сегодня число?» — прояснил для меня Мордан, когда Штоса отправили баиньки.
— Неужели опять забудет?
— Для него, если хоть часик поспал, значит, настало утро нового дня. Весь коллектив знает, что стрелку забили вчера, и только Угор — что неделю назад.
— Кстати, о стрелке! — вдруг, спохватился Контур и вышел из-за стола.
— Ик! — отозвался «спящий» в подтверждение этих слов.
— Но в драке не заменим! — Мордан, как рачительный командир, отмечал также и все «плюсы» в развернутых характеристиках на своих подчиненных. — Даст, бывает, человеку по кумполу — сотрясение мозга. Захочет — черепушку провалит. А может и так долбануть, что стоит бедолага вроде при памяти, а под ним половицы — хрясь!!!
Все засмеялись. До сих пор обходились только общими фразами. Темы для разговора, если они и были, не входили в категорию «для общего пользования».
Я знал, что Мордану нужно подаваться в бега. Он метил на юг. После того, что случилось, упрятать его за решетку — дело чести местного ОВД. А кроме того, где-то там проявились следы нашей сестренки Наташки. Воровской телефон указывал на Кавказ. Вот он и хотел оградить ее от возможной беды. Хотел, но не мог. Наряду с прочими «непонятками», я, как гипс на обеих ногах, тормозил ему «всю мазуту». И ведь, не снимешь эти оковы без высшего дозволения!
— Давеча слышал, как поезд гудит, — двинул я пробный шар, — и такая тоска меня одолела! Плюнуть на все, рвануть на юга, «оторваться» по полной программе... ты как, Сашка?
Мордан чуть не подавился соленой рыбой.
— Это тебе-то рвануть на юга?! — вымолвил он с презрением. — Весь город в твоих портретах. Чтоб они референдум так рекламировали, мать их с субботы на воскресенье. На-ка вот, полюбуйся: у проходной пивзавода с десяток таких же висит.
Он достал из-за пазухи сверток из плотной бумаги, развернул и бросил на стол.
— Ого! — изумился я, — с трудом сам себя узнаю: вот это рожа! А надпись вполне удалась. Гудит, как набат: «Обезвредить преступника!» Но, все равно, без души поработала типография. По этим же самым приметам, можно разыскивать и Угора.
Это работа на подсознание, — пояснил отец. — Человека, хлебнувшего зоны, с первого взгляда определит даже начинающий мент. Взгляд у него настороженный, волчий, неискренний. Портретные фотографии выдают только на руки участковым и оперативникам, но редко когда помещают на уличные плакаты. Это чтобы преступника не спугнуть, не заставить его поработать над изменением внешности. Здесь черной краски не пожалели, чтобы страшней вышло, чтоб в подсознании гражданина портрет отпечатался, чтоб даже не сомневался: если встретят нечто, хоть отдаленно похожее, сразу бежал стучать. Статистика утверждает, что с помощью неравнодушных граждан, по одним и тем же приметам, милиция задерживает от двух до трех человек, разыскиваемых по другим делам.
— Вы слышали, волки?! — мгновенно отреагировал Сашка, — с завтрашнего дня будем учиться улыбаться глазами! А ты говоришь «на юга!», — Мордан повернулся ко мне, — какие там на хрен юга?! Дороги, вокзалы, аэропорт — все перекрыто, мышь не проскочит! Вон, у Штоса спроси, как ему дежурилось вчера в Мурмашах. Бедные пассажиры! Детские коляски — и те проверяли. Так что, думать забудь!
— Спросишь его! Да, кстати, а что он там делал? — спросил я на всякий случай.
Сашка с опаской взглянул на отца. Тот укоризненно покачал головой:
— Ладно, чего уж там, говори.
— Да, тут вот... Евгений Иванович просил проследить за покойниками. Ну, за теми, которых ты в гостинице покрошил. И, если удастся, сфотографировать это дело: кто привез, кто сопровождает...
— Удалось? — я чуть не подпрыгнул от радости.
— Куда там! — скривился Мордан, — проще самому застрелиться! Сделали исподтишка несколько смазанных кадров: спины, очки, поднятые воротники...
Интересно, — подумалось мне, — это уже интересно:
— А гробы они не вскрывали?
— Ты... ты это что, совсем ненормальный?! — округлил глаза Сашка. — Крыша поехала в этих твоих видениях? Да разве такое возможно?! Какой идиот будет тебе покойников беспокоить?! Это уже... это даже не беспредел, а самое натуральное варварство! За такие дела убивать надо!
— А точнее?
— Естественно, гробы не вскрывали. Ну, может быть, пропускали через металлодетектор, да и то вряд ли. Вот проснется Угор, уточню.
«Жить захочешь — помрешь», — как то сказал дед. Многие его изречения с логикой не дружили, казались мне спорными. Но только сейчас дошло, что, конкретно, это — пророчество.
Помирать — не умирать, это нетрудно, не навсегда. Я уже трижды проделывал подобные фокусы и, должен признаться, смерть — это самый действенный способ спутать все карты на жизненном поле.
Я выбрал из вазы самое красивое яблоко, налил полноценный стакан водки и сказал в качестве тоста:
— Эх, рванем на юга! Завтра же и рванем!
— Ты что это там задумал? — спросил отец перед сном, когда мы остались наедине.
— Я полечу в гробу, в запаянном цинке, а Сашка Мордан будет меня сопровождать.
— Антон, ты в своем уме? Без доступа кислорода? Ты хоть представляешь, насколько это опасно?!
— Не намного опасней, чем оставаться здесь, — сказал я, как можно уверенней. — Я уже пробовал существовать вне тела и могу это повторить хоть сейчас. А кислород — зачем мне кислород, если я почти не буду дышать? Двести грамм воздуха хватит почти на неделю, а того, что останется в домовине, как минимум, на полгода.
К тому же, всего через три с половиной часа самолет долетит до Ростова. Там горы недалеко. Я обязательно найду нашу пещеру и еще раз пройду Посвящение.
Он долго молчал, взвешивал шансы на выживание. Мой план, от начала и до конца, казался ему глупостью и мальчишеством.
— Отец, в любом случае, завтра ты улетишь, а я поступлю, как задумал. Не хочу отпускать тебя с этой тяжестью на душе. Как тебе доказать, что это не авантюра? Хочешь дождь, хочешь ливень с градом: во дворе, в комнате, над пивзаводом? И потом, разве я похож на самоубийцу? Мне еще сестренку надо найти. Твой сын давно уже взрослый и отвечает за слова и поступки, — слегка надавил я, — ты в мои годы был уже дважды ранен.
Упоминание о Наташке, выбило шефа из колеи. Можно только догадываться, сколько бессонных ночей он думал о ней. Наконец, я его дожал, и понял это после того, как мы перешли к проработке деталей:
— Ты же знаешь, что Сашка во всесоюзном розыске. В любой момент его могут арестовать. Это ты не учел. Я, конечно, сделаю все, что могу, но нет стопроцентной гарантии. Поэтому надо послать в Ростов кого-то из тех, кто знает и тебя, и его. Ну, ладно, ложись спать, а мне еще нужно в город. По вновь открывшимся обстоятельствам.
