Град огненный (СИ) - Ершова Елена (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Над нашими головами проносится автоматная очередь. Я перекатываюсь через труп. Запах крови и дыма щекочет ноздри, и я вижу, как из разлома в стене появляется еще одна фигура в противогазе. На этот раз я не медлю и расстреливаю военного в упор. Он валится на спину и бьется затылком о край обрушенной балки, но я не хочу проверять — мертв он или только ранен. Перекидываю через плечо автомат и тяну Тория за плечо.
— Уходим!
В последний момент я подбираю пистолет убитого васпы и сую его за пояс — оружие лишним не бывает.
Морташ говорит, у васпов отсутствует инстинкт самосохранения. Нас создавали как идеальных солдат, камикадзе, на момент инициации уже познавших, что такое смерть. Это соответствовало действительности, пока жила Королева. Тогда ни один васпа не задавался вопросом своей значимости, потому что был частью роя. Но Королева погибла, и некому было создавать новые особи, и наряду с угрозой исчезновения всей популяции пробудился инстинкт самосохранения.
А вместе с ним пришел страх.
Страх — это диверсант, ломающий твой мир изнутри. Когда нажата большая тревожная кнопка, понимаешь, что некие важные элементы твоего существа разрушены, и сражаться больше нечем и незачем, поэтому остается одно — отступать.
Во время бегства из разрушенного Улья Торий доверял мне, своему палачу, куда больше, чем своим соплеменникам. Для него военные Южноуделья, стреляющие в спину, не разбирающиеся, кто перед ними, человек или васпа, не были спасителями — только угрозой.
Я подстрелил еще троих у спуска в катакомбы. И видел облегчение на лице Тория — смерть каждого из преследователей увеличивала его собственные шансы на выживание.
Потом Торий не раз скажет, что почти ничего не помнит из происшедшего. Но это выглядит, как оправдание. С его точки зрения — неправильно радоваться смерти людей. Мне кажется, он винит себя за это. Но я — не виню.
"Не ты — так тебя", — гласит закон самосохранения.
И в ту ночь я понял, что тревожная красная кнопка одинакова у людей и у васпов.
Облава продолжается еще несколько дней.
Мы прячемся на болотах, выхаживая раненых и откачивая отравленных сонными дротиками. Время от времени до нас доносится лай собак, специально обученных распознавать запах васпы. Но мы обмазываемся грязью и перегноем и уходим дальше в болота — туда собаки не суются. А ночью прячемся в чащу, за бурелом и наблюдаем, как по кронам сосен и кедров шарят прожектора вертолетов.
Питаемся плохо — в Дарских лесах мало дичи, лишь иногда удается подстрелить утку, а чаще — ворону. Костер разводим в крайних случаях. Наша одежда пропитана сыростью и потом — из-за недостатка глюкозы мы ходим мокрые, как мыши, и к концу первой недели вместе с чувством постоянного голода наступает слабость и раздражительность. Офицеры больше обычного срываются на молодняке. Солдаты выглядят заторможенными и отупевшими. Меня после контузии мучают головные боли и приступы тошноты, и это напоминает время, когда Королева допустила меня до претории, накачав двойной порцией яда.
Но хуже всего приходится Торию: он человек и он болен. И тем глупее выглядят его попытки быть полезным.
— Хочу честно отрабатывать свой кусок воронятины, — шутит он.
С юмором у васпов хуже, чем с едой. Но в моменты, когда у Тория спадает температура, а сил достает на то, чтобы хоть как-то самостоятельно передвигаться, он собирает ветки для шалашей и готовит ужин, и перевязывает раненый молодняк. Но моменты просветления случаются нечасто.
Большую часть времени Тория лихорадит. В бреду он бормочет что-то о своей вине за все, что творилось и продолжает твориться в Даре. Он говорит, что теперь все будет по-другому. Королева мертва — и больше нет смысла следовать устаревшим правилам. Это шанс измениться, перестать жить по заложенной программе разрушения. Если мы согласимся, если разбудим спящую человечность — то человечество повернется к нам лицом.
— Чушь, — говорю я ему в раздражении. — Бред. Мы давно не люди. Возврата нет и быть не может.
— Не возврат, — шепчет он. — Новая жизнь.
Он продолжает говорить о том, что проект давно вышел за рамки секретности, что прогрессивное общество не одобряет Дарский эксперимент, что все чаще устраиваются пикеты за прекращение травли и убийства васпов, что люди хотят выслушать и другую сторону конфликта — нас…
— Меня не волнует мнение горстки идеалистов, — перебиваю я. — Мне нужен "код смерти". Нужна армия. Если ты не знаешь формулу — ты найдешь того, кто знает.
Торий не отвечает — погружается в беспамятство. А я в бессилии сжимаю кулаки. Я не для того тащил его по лабиринтам подземелья, чтобы он умер здесь, на болотах, продолжая упрямиться и смущать неокрепших умы неофитов сказками о сладкой жизни.
Но, пожалуй, это тот самый момент, когда от меня ничего не зависит.
Нам удается оторваться от преследования, сохранив порядка двухсот особей. Отряды рассредоточиваются по лесу, днем мы продвигаемся вглубь, а по ночам выставляем дозорных. Мы истощены и обессилены. Единственная надежда — набрести на любой населенный пункт, где мы могли бы найти пищу, лекарства и оружие. Но разведданные неутешительны — на многие мили простирается тайга. Отклоняться к западу нельзя — там болота становятся глубже и в сумерках фосфоресцируют странным зеленоватым свечением. Мой отряд идет параллельно двое суток, и к концу вторых к нашему лагерю подходит что-то огромное, черное — чернее ночи и застывших искореженных деревьев. Оно принюхивается, и я чувствую запах мокрой шерсти и нагретого железа, но знаю, что это существо — не болотник. Болотники так не пахнут и не вырастают до таких размеров, и не носят на голове широкие серповидные рога. Я выхватываю маузер, но понимаю, что даже очередь из автомата будет не способна сдержать такую махину.
— Стой, — раздается рядом тихий голос.
Мне не нужно поворачиваться, чтобы узнать, кому он принадлежит: у больного, давно не мывшегося человека — свой специфический запах. Пахнет Торий отнюдь не цветами.
— Не стреляй, — продолжает он и хватает меня за руку, а я вздрагиваю от его прикосновения, но маузер не опускаю. Спрашиваю шепотом:
— Что это?
— Рованьский зверь, — спокойно отвечает Торий. — Судя по описаниям, это он. Я читал о нем в отчете о второй Дарской экспедиции. Ареал обитания. Размеры. Рога… Запах описан совершенно точно. Не стреляй, он сейчас уйдет.
Тень нетерпеливо маячит за деревьями. Шуршит опадающая хвоя. Воздух с хрипом выходит из легких существа. А я медленно поднимаю руку и вполголоса командую:
— Не стрелять. Ждать.
А потом задаю Торию вопрос, волнующий нас больше какого-либо другого:
— Он съедобен?
Торий мотает головой.
— Я бы не стал рисковать. Во-первых, он слишком большой, чтобы уложить с одного выстрела. А патроны надо беречь. Во-вторых, нет нужды его провоцировать, если не хотите понести очередные потери. Потерпите. Он сейчас уйдет.
Тень еще некоторое время переминается за деревьями, потом вздыхает — протяжно и глубоко, словно разочарованно. Качаются и разворачиваются ребром два серповидных рога. Земля под нами плывет — это зверь начинает медленно и вальяжно удаляться от лагеря, а мы переводим дух. Кто-то из неофитов испускает нервный смешок, но тут же получает по лицу и умолкает. Торий опускает голову: ему не нравятся наши замашки и наши методы воспитания, но не в его силах изменить этого, потому молчит и, пошатываясь, бредет обратно к своей подстилке из еловых лап.
— Погоди! — окликаю я. И когда он останавливается, спрашиваю:
— Откуда знал? Что он просто уйдет?
Торий смотрит на меня спокойно. В сумерках его лицо кажется бледным, ввалившиеся щеки покрыты неопрятной щетиной, глаза — как черные провалы. И я думаю о том, что теперь он по виду не отличим от васпы.
— Не нашел еды по вкусу, — произносит Торий. — Он пришел потому, что почуял живого человека. Но запах мертвечины оказался сильнее. А рованьский зверь — не падальщик.
