Сатанбургер - Меллик-третий Карлтон (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Мадам Смерть приступает к обеду.
Мистер Смерть еще не вернулся, и мадам обеспокоена. Он ужасно опаздывает, на самом деле на четыре часа, а подавать обед в необеденный час просто неприлично. Так что у нее не остается выбора.
Поскольку это обед в День Звука, он состоит из еды, которая производит звуки. В качестве холодной закуски она подает хлюпающий звук фаршированных грибов. Любимое блюдо Чарли. Она любит все с грибным вкусом, я думаю. Она также подает салат-оркестр, с хрустящими овощами, хрустящими сухариками и чавкающим соусом. Они внимательно слушают пищу, когда едят. Это традиция Дня Звука.
Я возвращаюсь в свое тело. Радостно трепеща при мысли о девушке, которая спит рядом. Моя рука сжимает голубую щеку, потом нежно гладит. Она не просыпается.
Голубые женщины крепко спят. Для выживания им нужен секс, для наслаждения – сон. Поэтому их жизни представляют собой полное совершенство. Я бы хотел, чтобы культура человечества больше походила на их культуру. К тому же голубые женщины – это роботы, а люди – скорее антироботы (что бы это ни значило). У людей так много эмоций и недостатков.
Скребущий звук не прекращается. Он сосредоточен в углу стены, у которой стоит кровать. Голубая женщина не просыпается, хотя кто-то скребется прямо у нее под ухом. Очень, очень глубокий сон…
Царапанье/шорох переходит в скрежет, потом в рвущиеся звуки и в конце концов в буханье/грохот. Он старается попасть через стену в мою каморку, в мою постель, к моей голубой женщине. Потом раздается треск. В углу стена трескается, вот сейчас проберется… Я вижу черноту. Вижу, как она лезет из стены. Может быть, это крыса или тысячная армия жуков. Прорывается из своего мира в мой.
Трещина расширяется, чернота разливается. Но в ней ничто не движется…
Мистер Смерть входит как зомби, той походкой, какой, по моему мнению, приходит смерть. Но это не засохший скелет, а мужчина в обычном костюме, среднестатистический американец. День пасмурный, но он мокрый от пота, нервный. На лице застыло выражение ужаса.
Мадам Смерть улыбается и говорит:
– Здравствуй, дорогой. – Но остальные – мои друзья и две девочки – хмурятся и ничего не говорят.
Приносящий смерть, по сути, обычный человек, хорошо одетый, ухоженный, хорошо образованный, средний. Этого я не ожидал. Он совсем как любой другой отец, ну, кроме отца Нэн, алкоголика.
Все осторожно наблюдают за тем, как он садится за стол и начинает плакать, увлажняя скатерть, издавая хныкающие звуки.
Мадам Смерть улыбается, так беззаботно – естественная реакция на что бы то ни было. А может быть, она уже потеряла свою душу.
Мужчина ничего не говорит. Он просто плачет.
И плачет.
Мое тело:
Что-то появляется из дыры около моей кровати. Это маленький человечек, размером с игрушечного солдатика, похожий на таракана. Человек-таракан. Смотрит на меня, держа кирку, которой он и проломил мою стену. Мелкие паучьи глазки.
Люди-тараканы выглядят как люди, но обладают многими признаками тараканов. Они такого же размера, тоже питаются дерьмом и живут в стенах. Миллионы особей живут буквально друг на друге, потому что их племена ОГРОМНЫ. Одна самка может родить минимум сотню детей зараз, а размножение – это их основной вид деятельности. Каждый человек-таракан живет сто – двести лет и, как правило, дает жизнь двум тысячам детей.
Все самцы бросают партнерш после соития, и все матери бросают детей после родов. Пока дети маленькие, их воспитывает школа, на протяжении двадцати лет. Тараканьи люди обладают тем же уровнем интеллекта, что обычные люди, но не используют его в интеллектуальной сфере. Они предпочитают докучать более крупным существам, есть говно и трахаться, чтобы еще больше тварей расселялось по стенам.
У них долгие, но пустые жизни. Весь смысл их существования заключается в ведении образа жизни насекомого. Но в измерении людей-тараканов млекопитающие имеют размеры насекомых, а насекомые – размеры млекопитающих, так что у них, видимо, нет стимула самосовершенствоваться.
– Надвигается гроза, – говорит мне мужичок-насекомое. – Плохая гроза.
Я киваю ему, и маленький человечек улыбается.
Он забирается ко мне на кровать, затем по волосам моей голубой женщины ей на плечо, потом через шею на грудь. Тут он усаживается, опираясь спиной на мягкую округлость безбрежной груди, ее механическое сердце пульсирует прямо под ним, массажируя спину и ягодицы. Он урчит:
– Как уютно.
Я не знаю, стоит ли мне говорить с этим человечком, вкатившимся в мой мир на колесах. Он говорит:
– Прошу прощения за стену, но мы искали выход.
– Вы живете в стене?
Он не отвечает. Говорит:
– Будет много молний, много ветра и огня, много людей сойдет с ума, много людей умрет.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Деточка Земля хочет поиграться.
Голубая женщина просыпается оттого, что маленький человечек сидит у нее на груди, не испугавшись его появления. Она спокойна. Она берет его в руки, смотрит, изучает.
– Невинное и любопытное дитя, – говорю я про себя. Вдруг она швыряет человечка об стену. Крик, у него ломается шея, позвоночник, отрываются внутренности, и маленькое тело плюхается на пол, обмякшее и мертвое.
Ее голубое лицо опускается мне на руку. Ее рот широко открыт. Жидкость, которая изливается из него, холодна как лед и дурно пахнет.
Божье око:
Мистер Смерть перестает плакать. Он смотрит на своих зрителей, на бесчувственные улыбки детей и жены. Водка молчит и тоже не выражает никаких чувств. Нэн и Джин, кажется, обеспокоены, но, возможно, лишь потому, что он – единственная надежда Джина. В комнате тускло. Вокруг всегда тускло, когда сидишь за столом лицом к смерти.
Смерть говорит:
– Я убил его… Своего собственного сына. – Он под нимает глаза на Джина, кривя губы. Его слова превращаются в неясные причитания, черные слезы катятся из глаз. – Его чуть не сбила машина, и я оттолкнул его с дороги… Я пытался спасти ему жизнь… Я не хотел… Но мое прикосновение его убило.
Он снова начинает плакать. Жена проявляет немного сочувствия – вне обыкновения, – но не так много, как должна бы. Она не пролила ни слезинки.
Джин говорит:
– Но я был убит, а до сих пор не умер. Как мог умереть твой сын?
Смерть отвечает:
– Ты не умер, потому что я не прикасался к тебе. Бог, мой отец, уволил меня и приказал мне никогда больше не прикасаться ни к чьему телу. Именно мое прикосновение убивает тело и посылает душу к месту назначения. Без моего прикосновения умершие становятся зомби, как ты. Когда мое прикосновение убило моего сына, его душа покинула тело и попала в Волм, чтобы стать энергией. Он ушел от нас. В забвение.
– Кстати, – Джин прерывает его, как будто Смерть говорил о погоде, и показывает на беднягу Завтрак, которая покачивается синхронно с дредами на его голове. – Твой брат-близнец прикоснулся к моей руке. Ты можешь тоже прикоснуться к ней, чтобы забрать жизнь обратно?
– Я не могу вам помочь, – хнычет Смерть. Потом он встает и показывает свои руки. Их нет. Они не отрезаны, их просто нет. Ни следов крови, ни ран. Это просто культи, как будто он таким родился.
Смерть говорит:
– Я больше никогда ни к кому не прикоснусь.
Одна из его дочек хихикает.
В момент, когда Джин протягивает руку с тарелкой, запястье, соединяющее его с Завтраком, догнивает и кость ломается под тяжестью Завтрака. Она падает в тарелку с праздничным обедом Джина и начинает танцевать от счастья.
Сначала обе девочки смеются, за ними мадам Смерть, все друзья Джина и даже несчастный мистер Смерть начинают подхихикивать – все из-за танцующей руки-демона.
Джин не отвечает. Его глаза застыли, как будто он в трансе.
