Голос неба - Лем Станислав (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Мы ползали по поселку как мухи, а тем временем Армия все сбрасывала с неба свои, казалось, нескончаемые отряды и снаряжение. Эту операцию наверняка не импровизировали в последнюю минуту: ее подготовили заранее в каких-то общих чертах – ведь они не знали, что именно выскочит из Проекта. Им потребовалось всего три недели, чтобы непосредственно приступить к серии микротонных взрывов; меня нисколько не удивило, что мы и о результатах узнавали лишь благодаря тому, что просачивалось от младшего технического персонала, который соприкасался с нашими людьми. Впрочем, когда ветер дул в сторону поселка, взрывы слышны были всем. Из-за их ничтожной мощности радиоактивных осадков практически почти не было. Не приняли даже каких-нибудь особых мер предосторожности. К нам уже никто не обращался; нас игнорировали так, будто мы вообще не существовали. Раппопорт объяснял это тем, что мы с Дональдом нарушили правила игры. Возможно. Ини пропадал по целым дням, курсируя со сверхзвуковой скоростью между Вашингтоном и поселком.
В первых числах декабря, когда начались бури, установку в пустыне разобрали и упаковали; четырнадцатитонные вертолеты-краны, вертолеты пассажирские и всякие прочие в один прекрасный день поднялись в воздух, и Армия исчезла так же внезапно и слаженно, как появилась, забрав с собой нескольких научно-технических сотрудников, получивших лучевое поражение во время последнего испытания, когда был взорван заряд, эквивалентный, как утверждали, одной килотонне тротила.
И сразу же, словно с нас сняли заклятье, мы начали суетиться; в скором времени произошло множество событий. Бэлойн подал в отставку, мы с Протеро потребовали, чтобы нам разрешили выйти из Проекта, Раппопорт из лояльности – очень неохотно, по-моему, – сделал то же самое. Один лишь Дилл не устраивал никаких демонстраций, а нам советовал расхаживать по улицам с плакатами и выкрикивать лозунги, – наше поведение казалось ему легкомысленным. В известной мере он был прав.
Нашу мятежную четверку немедленно вызвали в Вашингтон; с нами разговаривали поодиночке и чохом; кроме Раша, Мак-Магона и нашего генерала (с которым я только теперь познакомился), тут были также советники президента по вопросам науки; и оказалось, что наше дальнейшее пребывание в Проекте прямо-таки необходимо. Бэлойн, этот политик, этот дипломат, во время одной из таких встреч заявил, что раз Ини пользовался полным доверием, а он лишь четвертью, то пусть теперь Ини и вербует подходящих людей и сам руководит Проектом. Когда подобные высказывания повторялись часто, с нами обращались как с избалованными, капризными, но любимыми детьми.
Однажды вечером в гостинице ко мне в номер пришел Бэлойн, который в тот день неофициально, с глазу на глаз, встречался с Рашем; он объяснил мне причины, крывшиеся за этими настойчивыми уговорами. Советники пришли к выводу, что Экстран – всего лишь случайная осечка в начавшейся серии открытий, что по существу это прямое указание на перспективность дальнейших исследований, которые являются теперь проблемой государственной важности, вопросом жизни и смерти. Я счел эти рассуждения бессмысленными, но, пораздумав, пришел к выводу, что мы действительно можем вернуться, если только администрация примет наши условия (которые мы тут же начали разрабатывать). Ибо я уяснил себе, что если эта работа будет продолжаться без меня, то я никогда уже не смогу со спокойной душой вернуться к своей чистой, незапятнанной математике. Ведь моя вера в полную безопасность, сопутствующую звездному сигналу, была только верой, а не абсолютно надежным знанием. Впрочем, Бэлойну я объяснил это короче: будем следовать афоризму Паскаля о мыслящем тростнике. Если уж мы не можем противодействовать, то будем хотя бы знать.
Посовещавшись вчетвером, мы докопались и до того, почему Проект не был отдан Армии. Военные воспитали для своих целей особый тип ученого – дрессированных специалистов, таких, которые решают элементарные задачи и способны к ограниченной самостоятельности; они делали свое дело превосходно – но только «от» и «до». А космические цивилизации, мотивы их действий, жизнетворное влияние сигнала – все это было для них черной магией. «Как и для нас, положим», – с обычным ехидством заметил Раппопорт.
В конце концов мы согласились продолжать работу. Доктор юриспруденции Вильгельм Ини исчез из Проекта, но его тут же заменили другой личностью в штатском, мистером Хью Фэнтоном. Иными словами, мы поменяли шило на мыло. Бюджет был увеличен, сотрудников Контрпроекта (мы о нем напомнили несколько смутившимся попечителям) включили в наши коллективы, а сам Контрпроект перестал существовать, – хотя по официальной версии он вроде никогда и не существовал. Накричавшись, насовещавшись, поставив условия, которые подлежали скрупулезному соблюдению, мы вернулись «к себе», в пустыню – и так начался, уже в новом году, очередной, последний этап Проекта «Голос Неба».
XVI
Все пошло по-старому – только на заседаниях Совета появилось повое лицо, Хью Фэнтон; мы его прозвали невидимкой, потому что он существовал каким-то неприметным образом. Не то, чтобы он был очень маленький, но как-то умел держаться в тени.
Зима ознаменовалась частыми бурями – песчаными; а дожди выпадали крайне редко. Мы без труда включились в прежний ритм работы – точнее говоря, в ритм существования. Я снова заходил к Раппопорту, мы вели разговоры; иногда я снова встречал у него Дилла. Мне стало казаться, что Проект – это, собственно говоря, и есть жизнь, что одно кончится вместе с другим.
Единственной новинкой были еженедельные конференции – деловые, совершенно неофициальные по тону; на них мы поочередно обсуждали различные темы – такие, например, как перспективы аутоэволюции (то есть управляемой эволюции) разумных существ.
Что это сулило? Казалось бы – подход к определению анатомии, физиологии, а отсюда и цивилизации Отправителей. Но в любом обществе, достигшем сходного с нами уровня развития, появляются две противоположные тенденции, отдаленные последствия которых предвидеть невозможно. С одной стороны уже сформировавшаяся технология оказывает нажим на существующую культуру и как бы заставляет людей адаптивно подчиняться потребностям технических процессов. Так появляются симптомы интеллектуального соперничества человека с машиной, а также различные формы их симбиоза, а инженерная психология и физиоанатомия выявляют «слабые звенья», неудачные параметры человеческого организма; и отсюда уже прямой путь к разработке соответствующих «усовершенствований». А на этом пути рождается мысль о создании киборгов, то есть людей, у которых многие части тела и органы заменены искусственными; такие киборги предназначались бы для исследований в космосе и для освоения планет, где условия резко отличаются от земных. Появляется также мысль о прямом подключении человеческого мозга к резервуарам машинной памяти, о создании таких устройств, в которых достигался бы невиданный доселе уровень механического или интеллектуального сращивания человека с машиной.
Эта тенденция потенциально угрожает разрушить прежнюю однородность человеческого вида. Под влиянием таких перемен не только единая, общечеловеческая культура, но даже и единый, универсальный телесный облик человека может стать реликтом мертвого прошлого. Человек сумел бы превратить свое общество в психозоическую разновидность муравейника, где анатомия подчинена специализации.
С другой стороны влияние культуры, то есть обычаев, может подчинить себе сферу технических процессов. Могут появиться, например, биотехнические методы, расширяющие область воздействия моды. До сих пор вмешательство косметологов не шло глубже человеческой кожи. Кажется иногда, будто влияние моды простирается и дальше, но эта иллюзия порождена тем, что в разные времена объявляется модным тот или иной тип физической красоты. Достаточно вспомнить различие между рубенсовским идеалом красоты и современной женщиной. Непредубежденному наблюдателю земных обычаев могло бы показаться, что в соответствии с диктатом сменяющихся сезонов у женщин (которые более явно подчинены требованиям моды) расширяются то бедра, то плечи, увеличивается или уменьшается грудь, ноги становятся то полными, то длинными и тонкими – и так далее. Но все эти «приливы» и «отливы» телесных форм – лишь иллюзия, порожденная тем, что из разнообразия имеющихся физических типов отбираются именно те, которым отдается предпочтение сегодня. И как раз биотехнические методы могли бы исправить такое положение. С помощью генетического контроля диапазон видовой разнородности можно было бы сдвинуть в любом избранном направлении.
