Голос неба - Лем Станислав (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗

У стены стоял табурет, я присел на него и еще раз просмотрел все результаты. Вдруг бумага потемнела: что-то застлало мне глаза. Приступ слабости длился несколько секунд. Когда он миновал, я был весь в холодном липком поту. Дональд встревоженно посмотрел на меня, но я заявил, что все уже прошло.

Чем больше была энергия, тем менее точно локализовался взрыв. Хотя четырех опытов было еще недостаточно для статистической обработки, эта зависимость бросалась в глаза. По-видимому, при зарядах больше микротонны (мы уже запросто оперировали единицами ядерной баллистики) разброс становился равным половине расстояния между местом детонации заряда и намеченной целью.

Теперь хватило бы еще трех, максимум четырех опытов, чтобы уточнить этот результат, – чтобы бесполезность Экстрана как оружия стала очевидной. Но я уже в этом не сомневался, ибо тотчас же необычайно отчетливо припомнил все предыдущие результаты и мою борьбу с формулами феноменологической теории. Передо мной замаячило невероятно простое соотношение, дающее подлинное решение проблемы в целом; это был принцип Неопределенности, обыкновеннейшим образом перенесенный на эффект Экстран: чем больше энергия, тем меньше точность фокусировки, чем меньше энергия, тем точнее можно сфокусировать эффект. На расстоянии порядка километра эффект можно было сфокусировать даже на участке величиной с квадратный метр, если взрывать всего лишь несколько атомов; никакой разрушительной мощности, никакой поражающей силы, ничего.

Подняв глаза, я понял, что Дональд все это уже знает. Нам хватило нескольких слов. Оставалось еще одно затруднение: дальнейшие опыты с увеличенной на порядок энергией, необходимые, чтобы бесповоротно перечеркнуть карьеру Экстрана, были уже опасными, ибо неопределенность места, где высвобождалась энергия, ее совершенно непредвидимые перемещения ставили под угрозу самих экспериментаторов. Нужен был какой-то специальный полигон, аппаратура, управляемая с большого расстояния. Дональд и об этом уже подумал. Мы говорили, сидя под запыленной голой лампочкой. За все это время Мак-Хилл не проронил ни слова. Мне показалось, что он не столько потрясен, сколько разочарован, – но, возможно, я обижаю его таким суждением.

Мы еще раз, очень тщательно все обсудили; голова теперь у меня была такая ясная, что я сразу же набросал примерный вид зависимости и даже экстраполировал ее на более мощные заряды – порядка килотонны, а потом назад – на наши предыдущие результаты. Совпадение было вплоть до третьих десятичных знаков.

Дональд взглянул на часы. Было почти пять. Он разомкнул главный рубильник, отключив питание от всех агрегатов, и мы вместе вышли из лаборатории. На улице уже рассвело. Воздух был холоден, как лед. Мак-Хилл ушел, а мы еще постояли перед входом в гостиницу – в нереальной тишине и такой мертвенной пустоте, словно, кроме нас, никого в живых не осталось; подумав об этом, я вздрогнул, – но это был уже рефлекс памяти, обращенной к прошлому. Мне хотелось сказать Дональду что-нибудь такое, чтобы подвести всему итог, чтобы выразить свое облегчение, радость, но я вдруг заметил, что ни облегчения, ни радости на самом деле не испытываю. Я был лишь опустошен, ужасающе обессилен и так равнодушен, словно ничего уже не должно было и не могло произойти. Мы пожали друг другу руки, хоть обычно этого не делали, и разошлись.

Когда наносят удар кинжалом, а клинок скользит по скрытой под одеждой кольчуге, в этом нет заслуги того, кто нанес безрезультатный удар.

XV

Историю эффекта Экстран мы собирались доложить на Научном Совете только через три дня – нужно было время, чтобы систематизировать результаты, подготовить более детальные протоколы наблюдений и увеличить некоторые снимки. Но уже назавтра в полдень я отправился к Бэлойну. Он принял новость удивительно спокойно; я недооценивал его выдержку. Больше всего он был задет тем, что мы хранили от него нашу тайну до конца. Я много распространялся на эту тему, словно поменявшись с ним ролями – ведь когда я приехал в поселок, то именно Бэлойн тогда изо всех сил старался объяснить, почему меня не пригласили раньше. Но теперь речь шла о деле, несравненно более серьезном.

Я попытался подсластить пилюлю всевозможными доводами; Бэлойн на все отзывался ворчанием. Он долго сердился на меня – и его можно было понять, – хотя под конец разговора будто бы согласился с нашими доводами. Дональд таким же неофициальным образом предупредил Дилла; и единственный, кто обо всем узнал только на заседании, был Вильгельм Ини. Хоть я его терпеть не мог, но невольно восхищался – он и глазом не моргнул во время сообщения Дональда. Я непрерывно наблюдал за ним. Этот человек был прирожденным политиком. Только, пожалуй, не дипломатом, ибо дипломат не должен быть слишком злопамятным. А между тем Ини почти через год после этого заседания, когда Проект уже перестал существовать, передал в печать через подставное лицо целую кучу сведений – и в первую очередь о нашей с Дональдом затее, в соответствующем свете и с соответствующими комментариями. Если б не Ини, эта история вообще не приобрела бы того сенсационного характера, который заставил различных высокопоставленных людей, включая Раша и Мак-Магона, взять меня и Дональда под защиту.

Читатель мог убедиться, что если мы и были в чем виноваты, то лишь в непоследовательности, ибо наша секретная работа в конечном счете так или иначе должна была пройти через жернова Проекта. Но дело изобразили как весьма опасный саботаж с гнусной целью повредить Проекту – мы-де не обратились сразу к компетентным специалистам (то бишь к ядерным баллистикам Пентагона), а работали кустарными средствами, в малом масштабе, и тем самым давали «противнику» возможность обогнать нас.

Я забежал столь далеко вперед, чтобы показать, что Ини был совсем не таким безобидным, каким старался выглядеть. Во время заседания он позволил себе лишь бросить несколько взглядов в сторону Бэлойна, которого он наверняка считал соучастником нашего заговора; хоть мы и старались сформулировать предварительное сообщение так, будто секретность нашей работы была продиктована требованиями методики и неуверенностью в успехе (под «успехом», понятно, подразумевалось то, чего мы больше всего боялись); однако все эти оправдания ни чуточки не обманули Ини.

Затем завязалась дискуссия, в ходе которой Дилл довольно неожиданно заявил, что осуществление Экстрана могло принести человечеству не гибель, а мир, ибо тогда рухнула бы доктрина «своевременного предупреждения», которая базируется на существовании интервала между запуском межконтинентальных ракет и появлением их на экране оборонительных радаров. Глобальное оружие, разящее со скоростью света, исключало возможность «своевременного предупреждения» и ставило обе стороны в положение людей, которые приставили друг другу револьверы к виску. Это могло бы привести к всеобщему разоружению. Дональд ответил ему, что с равным успехом это может закончиться и совершенно иначе.

С этого момента Ини перестал притворятся, будто он всего лишь нейтральный представитель или наблюдатель от Пентагона; это проявлялось по-разному, но всегда самым неприятным образом. Так, нашествие армейских специалистов-ядерщиков и баллистиков, начавшееся сутки спустя и походившее на оккупацию вражеской территории (вертолеты налетели, как саранча), было уже в полном разгаре, когда Ини наконец удосужился известить об этом Бэлойна по телефону. Вместе с тем приезд обещанных сотрудников Контрпроекта отсрочили. Я был абсолютно уверен, что армейские ядерщики, которых я учеными ни в каком смысле не считал, только подтвердят наши результаты на опытах в масштабе полигона, но бесцеремонность, с которой у нас изъяли все данные, забрали аппаратуру, ленты, протоколы, развеяла остатки моих иллюзий, если я их вообще питал.

Дональд, которого едва пускали в собственную лабораторию, относился к этому философски и даже объяснял мне, что иначе и быть не может; в лучшем случае могли бы соблюсти внешние приличия, а это ничего не меняет – ведь подобные действия логически вытекают из положения дел в мире… и так далее. В определенном смысле он был прав; но человека, который явился ко мне поутру (я еще лежал в постели) и потребовал все мои расчеты, я все-таки спросил, есть ли у него ордер на обыск и не собирается ли он меня арестовать. Это несколько умерило его прыть, и я хоть смог почистить зубы, побриться и одеться, пока он ожидал в коридоре. Все это было порождено ощущением полнейшего бессилия. Я только твердил себе, что должен радоваться – каково бы мне было, если б пришлось отдавать расчеты, предсказывающие finis terrarum [28].