Шестые врата (СИ) - Русуберг Татьяна (чтение книг TXT) 📗
спутались наши речи
нечем нечем нам дышать?[1]
Выходит, вот что меня ждет, если я останусь тут? Но ведь я уже сделал выбор, когда согласился на предложение Шивы. Значит ли это, что все бессмысленно? Что никто не пройдет во Врата? И что все, написанное мной, действительно говно, годное только на оклейку стен под обои?»
Он зажмурился так крепко, что под веками замигали красно-лиловые рекламы. Открыл глаза, встретил взгляд отражения. Оно криво усмехнулось.
- Ты прав, брат, - прохрипел Край, обретая голос. – С толчком в обнимку далеко не уедешь. Надо разыскать ребят. Что там плел этот маразматик? Река, кран, бесконечность... Не знаю, насчет первой и последней, но вот кранов тут полно в каждой квартире, а наверху только что хлопнула дверь, так что...
Он вышел из ванной, чтобы найти фонарь.
Луч света украл у темноты кусок обшарпанного коридора, дверной проем, который паутина украсила мохнатыми занавесками, и пустоту давно нежилой комнаты за ним. Забытый или брошенный в спешке палас покрывал густой слой пыли. Мелкие ее частицы толпились в ярком голубоватом конусе, будто потревоженная на месте преступления и спешившая сбежать от облавы шпана.
Фактор сделал шаг вперед. Луч мазнул по краю круглого стола, поймал желтоватый бок телефонного аппарата на нем. Федор решительно устремился через нетронутые пылевые барханы, чувствуя себя караванщиком, спешащим к оазису. Долгожданная влага оказалась миражом. Телефон – древний мастодонт с дисковым набором - молчал, мертво и определенно. На всякий случай Фактор подергал провод и вытащил на свет обрывок, щетинящийся бахромой. Пожал плечами: это всего лишь значит, что звонило не отсюда.
Вернулся в коридор и тут снова услышал: кап. Кап. Кап! Зажал руками уши. Свет заскакал по стенам в пятнах от снятых календарей и дешевых плакатов. Капель пропала. Выходит, это не галлюцинация? Да, вот снова – стоило отнять ладони от ушей. Кап. Кап. Но ведь в доме давно отключена вода. Или нет? Все-таки в этом подъезде пост охраны.
Фактор знал, что надо искать телефон, надо звонить 03. А еще 02... и даже, пожалуй, 01. Но что, если он будет слышать капель и потом – когда Края увезет дискотека[2], когда спасатели отыщут остальных горе-сталкеров, заблудившихся в тумане или переломавших себе ноги на темных лестницах, когда его, добропорядочного гражданина, скорее всего, закатают-таки в кутузку?! Может, его признают невменяемым? Нет уж, скорее он, как Брайвик, согласится на срок! Кровоточащие утопленницы существуют только в его одурманенном снотворным воображении, а капель – она на самом деле. Вот сейчас он войдет в ванную и завернет кран.
На плотно прикрытой двери висела маленькая бронзовая табличка – нагая женщина под душем расчесывает длинные волосы, пыльные, как и она сама. За ней было тихо, только вода отсчитывала гулко секунды, преодолевая расстояние между зевом трубы и медленно наполнявшимся резервуаром. Фактор коснулся пальцами грязно-розовой поверхности, ощутил неровности халтурно нанесенной краски. В подушечках колотился пульс, будто просил впустить. Во рту было сухо, а на лбу, пощипывая кожу, проступал пот.
«Ты просто обезвожен, - пытался успокоить внутренний голос. – Вспомни, когда ты в последний раз пил. А тут еще эта ненормальная вколола тебе неизвестно что. Ты же знаешь, там никого нет. Давай, ну что ты, не мужчина, что ли?!»
Пальцы нашли ручку двери и потянули на себя. Голос лгал.
- Ты чо, блин, совсем психованная?!
Динго была слишком занята, чтобы ответить: выкашливала воду из легких.
- Не, ну ни хрена се ириска – хоть бы предупредила, прежде чем вот так сигать! Теперь фонарь в лодке остался... Сигаретам писец. И сменка у меня в рюкзаке, а дубак – просто досвидос!
Динго растерла сопли и воду по лицу, осторожно ощупала горящую скулу:
- Зачем ты меня так?
- А как?! – Еретик хлюпающим пятном возился рядом, очевидно, избавляясь от мокрой одежды. – Не, вот как мне такого головастика спасать – я ее к берегу, а она – лягаться и рукой за шею!
- К берегу? – Опять было темно, и Динго рукой пощупала то, на чем сидела. Каменистая земля, что-то мокрое, что-то мягкое.
- Ага.
Зажурчала вода – это Еретик отжимал рубашку. Его широкая грудь белела в темноте, подсвеченная туманом. Динго смутилась и отвела взгляд.
- Нырнул за тобой, вынырнул – а берег вот он, рукой подать. Только ночь снова. И лодка – тю-тю.
Лодка... Фродо!
- Корзинка! – Динго вскочила, точнее, плюхнулась на четвереньки, разъезжаясь коленями в натекшей с нее луже. – Надо ее достать!
- Щас! – Еретик прыгал на одной ножке, стягивая штаны. – Я ж говорю – лодка тю-тю. Да даже если б нет – оружие тебе в руки давать нельзя. Да что оружие – я бы такой... ундине за фикусом покойной бабушки присматривать не доверил! Ты даже за собой присмотреть не можешь.
- Ну, пожалуйста! Дело не в пистолете. Это очень важно, – она осознала, что практически стоит на коленях перед почти голым парнем, и резко отвернулась, чувствуя, как полыхает уже и вторая щека.
- Важно? – Судя по звукам, Еретик снова облачался. – Что может быть так важно для почти состоявшейся утопленницы? Предсмертная записка? – Скрипнула натужно застежка-молния. – Дневник, обсасывающий раны уязвленного самолюбия за последние эдак десять лет? Любимая кукла?
- Там Фродо, - выдавила Динго сквозь закипающие на глазах слезы. – Он мой друг.
Мама лежала в ванне, откинув голову на холодный край, разметав по нему волосы, будто черный шелк по постаменту. Мраморное горло белело лебединым изгибом, голубая жилка на нем застыла, как прочерченная художником. Раскинутые обнаженные руки плавали под бурой поверхностью – того самого цвета, какой выхлестывает с шипением из крана после того, как в очередной раз перекрывали воду. Он так и подумал, когда нашел маму: зачем она стала мыться, не спустив ржавчину, да еще и заснула прямо в ванне? Это потом он разглядел через муть намокший до черноты ситец платья и разбухшие раны на внутренней стороне предплечий. И понял, что запачкало воду.
Фонарь выпал из разжавшихся пальцев, покатился по кафельному полу и погас. Федор не уловил звука падения. Поле его слуха сузилось до набатного кап-кап-кап, поле зрения – до ленивых капель, игриво пускающих круги по бурой жидкости; до прядей черных волос, покачивающихся на искусственных волнах. Одинокая электрическая лампочка освещала сцену – мертвая женщина, старая ванна, голые стены в испарине и подросток, только что вернувшийся из школы.
Он тогда не закрутил кран. Да и никто не закрутил – не до того было. Но ругал отец именно его, когда пришел счет за воду. И много еще за что ругал, а Федор не обижался. Он знал, что отец прав. Знал, что сам во всем виноват – ведь мама бы никогда этого не сделала, если бы он не был таким плохим. Если бы больше времени проводил с ней, если бы не прогуливал уроки, прячась от своих обидчиков, если бы не скандалил из-за давно желанного, но так и не купленного спиннинга. Если бы, играя во взрослость, не уклонялся от мягких, пахнущих чайными розами поцелуев.
Он сделал шаг вперед и протянул руку. Это была рука мужчины – бледная, широкая, с короткими, но крепкими пальцами без обручального кольца. Они сомкнулись на пластиковой головке крана. И перекрыли воду.
Еретик хохотал, захлебываясь смехом, который согнул его пополам.
- В-всякого я сегодня навидался, - прохрипел он, пересилив очередной приступ, - но ч-чтоб хоббиты в лукошках прятались!
Ей удалось наконец убедить ноги выпрямиться и поддержать вес тела. Пошатываясь, Динго направилась к воде:
- Тогда я сама.
Ее обхватили сзади, развернули. Лицо, на котором ясно видны были только глаза, совершенно серьезные, приблизилось. Пахнуло табаком и илом:
- Да что же это за Фродо такой, что ты второй раз топиться хочешь?
И она сдалась, обмякла в его стальной хватке:
