Дверь в лето (сборник) - Хайнлайн Роберт Энсон (книги полностью .txt) 📗

Во всяком случае, здесь я мог быть уверен, что этот прибор не украден у меня: уверен в той же степени, как и в том, что Фрэнка у меня бессовестно сперли — ведь моя чертежная машина существовала только в виде отрывочных рассуждений. Кому-то пришла в голову та же идея и он развил ее. Настало время чертежных автоматов — и они незамедлительно появились.

Конструкторы “Аладдина”, той самой фирмы, что выпускала работягу, создали Чертежника Дэна, одну из лучших машин этого рода. Я разорился на новый костюм и новый кейс. Последний я набил старыми газетами и явился в торговый салон “Аладдина”, изображая потенциального покупателя. Я попросил показать чертежный автомат в работе.

Увидев Чертежника Дэна я обмер. Психологи называют такое явление “deja vu” — “уже виденное”. [30] Чертов прибор был точно таким, какой сделал бы я, если бы меня силком не отправили в анабиоз. Не спрашивайте, отчего я так в этом уверен. Человек всегда узнает свой. Искусствовед безошибочно определяет Рубенса или Рембрандта по манере письма, композиции, светотени и дюжине других признаков. Проектирование — тоже искусство: любую задачу можно решить десятью разными способами. У каждого конструктора есть “своя манера” и он узнает ее так же уверенно, как живописец свою картину.

Чертежник Дэн был сделан настолько по-моему, что я даже расстроился. Поневоле поверишь в телепатию!

Я пожелал узнать номер исходного патента и уже не удивился, когда мне сказали, что он был выдан в 1970 году. Я решил разыскать изобретателя. Это мог быть кто-нибудь из моих учителей, от которых я, собственно, и усвоил “свой стиль”. Или кто-то из инженеров, с которым я вместе работал.

Изобретатель мог быть еще жив. Если так, в один прекрасный День я разыщу его… и познакомлюсь с человеком, чей мозг работал в унисон с моим.

Я набрался наглости и позволил продавцу показать мне, как обращаться с машиной. Ему не пришлось долго объяснять — мы с Чертежником Дэном были созданы друг для друга. Минут через Десять я управлялся с прибором лучше, чем любой из продавцов. Наконец, скрепя сердце, я оторвался от Дэна и, получив проект с Ценами, скидками и перечнем дополнительного оборудования, ушел, пообещав продавцу вскоре позвонить — в тот самый момент, когда он был уже готов получить от меня подписанный чек. Это бы, подлый обман, но, в конце концов, я отнял у него не более часа.

Из салона я направился на головной завод “Горничных, Инкорпорейтид” — искать работу.

Я уже знал, что ни Белл, ни Майлза там больше нет. Все время что у меня оставалось от работы и наверстывания того, что я про спал, я тратил на поиски Белл, Майлза и особенно Рикки. Никто из них не значился в числе абонентов телефонной сети ни в Большом Лос-Анджелесе, ни в Соединенных Штатах вообще — за эту “информацию” национальное бюро в Кливленде содрало с меня как за четверых — ведь Белл разыскивалась под двумя фамилиями “Джентри” и “Даркин”.

Список избирателей округа Лос-Анджелес тоже ничего мне не дал

“Горничные, Инкорпорейтид” в письме, подписанном семнадцатым вице-президентом, в чьи обязанности входило отвечать на дурацкие вопросы, осторожно сообщало, что служащие с такими фамилиями работали в корпорации тридцать лет назад и что сейчас корпорация не располагает никакими сведениями о них.

Розыск тридцать лет спустя — работа не для любителя, тем более небогатого. Будь у меня их дактилограммы, я бы мог обратиться в ФБР. У меня не было ни одной зацепки. Моя Благословенная Отчизна еще не дошла до того, чтобы заводить досье на каждого своего гражданина. Но даже если бы такие досье были, я наверняка бы получил бы к ним доступа.

Сыскное агентство, субсидированное должностным образом, на верное могло бы отыскать их след, опираясь на косвенные данные газетные статьи и бог знает, что еще. Но я не мог никого субсидировать должным образом, а на то, чтобы заняться этим самому, меня не было ни способностей, ни времени.

Наконец, я плюнул на Майлза и Белл, но пообещал себе с первых же путных денег нанять профессионалов и бросить их на розыск Рикки. Я решил не искать ее среди акционеров “Горничных, Инкорпорейтид” и обратился в Американский Банк с просьбой сообщить открывали ли они когда-либо счет на ее имя. В ответ я получил официальное письмо, в котором уверяли, что сведения такого рода хранятся в секрете. Я написал им снова, сообщив, что был в анабиоз и что она — единственная моя родственница. Вскоре пришло вежливое письмо, подписанное одним из иерархов банка: он сожалел что не может сообщить такие сведения даже родственнику и даже в таких исключительных обстоятельствах; извинялся, что вынужден дать мне отрицательный ответ, но сообщал, наконец, что ни одно и отделений банка никогда не открывало счета на имя Фридери, Вирджинии Джентри.

Это могло означать только одно. Каким то образом, эти стервятники умудрились отнять у маленькой Рикки ее деньги. Деньги должны были пройти через Американский Банк, дождаться там Рикки. Но что-то сорвалось. Бедная Рикки! Нас обоих обокрали.

Но кое-что я все-таки нашел. В архиве Департамента Просвещения была отмечена ученица по имени Фридерика Вирджиния Джентри… но названную ученицу забрали из школы в Мохаве в 1971 году. Куда — неизвестно.

Кто-то, где-то допускал, что Рикки вообще когда-то существовала — меня и это утешило. Но она могла перевестись в любую из многих тысяч школ, иже еси в Соединенных Штатах. Сколько времени понадобится, чтобы написать в каждую из них? Предположим, где-то найдутся сведения о Рикки, но имеют ли школьные чиновники право сообщать их кому бы то ни было?

Маленькая девочка затеряется среди четверти миллиарда людей легче, чем камешек в океане.

Поиски мои провалились, зато, узнав, что Майлз и Белл не числятся в “Горничных, Инкорпорейтид”, я решил сам туда устроиться. Я мог выбрать любую из сотни фирм, занимающихся автоматикой, но “Горничные, Инкорпорейтид” и “Аладдин” занимали в своей области такое же положение, как “Форд” и “Дженерал Моторс” во времена расцвета автомобильного производства. Была еще одна причина, чисто сентиментального свойства — мне хотелось посмотреть, что стало с моим старым детищем.

Пятого марта 2001 года, в понедельник, я пришел в бюро найма, встал в очередь к клерку, заполнил дюжину анкет, никак не связанных с инженерией и еще одну, связанную… и мне сказали: “Не звоните нам, мы сами вам позвоним”.

Я не отступился и сподобился предстать перед очами заведующего бюро. Он неохотно просмотрел единственную путную анкету и объявил, что мое инженерство ничего не значит, ибо с тех пор прошло тридцать лет.

Я объяснил, что пролежал это время в анабиозе.

— Это еще хуже, — ответил он. — Мы не нанимаем людей старше сорока пяти лет.

— Но мне нет сорока пяти. Мне только тридцать.

— Извините, но вы родились в 1940 году.

— И что же мне теперь делать? Застрелиться?

Он пожал плечами.

— На вашем месте я бы попросил пенсии по возрасту.

Я поспешил выйти прежде, чем сформулировал достойный ответ. Затем прошел три четверти мили до главного входа и вошел в него. Генерального директора звали Куртис; я объявил, что желаю встретиться с ним.

Двух первых клерков я оставил позади, просто объявив, что у меня есть дело к директору. “Горничные, Инкорпорейтид” не пользовалась своими клерками-автоматами, здесь предпочитали плоть и кровь. Всеми правдами и неправдами я пробился, наконец к двойным дверям, что вели (как мне показалось) в кабинет босса и здесь натолкнулся на главную цербершу. Она пожелала узнать суть моего дела.

Я огляделся по сторонам. В большом зале было человек сорок живых людей и столько же машин.

— Ну? — резко сказала она. — Выкладывайте ваше дело и я доложу о нем секретарю мистера Куртиса.

Громко, чтобы все слышали, я сказал:

— Мне хотелось бы знать его дальнейшие планы относительно моей жены!

Шестьдесят секунд спустя я уже был в кабинете босса. Он поднял глаза от бумаг.