Двойник. Дверь в лето - Хайнлайн Роберт Энсон (читать книги без сокращений .txt) 📗

Миры Роберта Хайнлайна

Том 05

Двойник

Глава 1

Когда в кабак входит некто, похожий на расфуфыренную деревенщину, и при этом держится так, будто он пуп земли, значит, это не кто иной как космолетчик.

Это уж по логике вещей так выходит. Профессия заставляет его чувствовать себя как бы творцом всего сущего, а когда он попадает на нашу вшивую планетишку, ему представляется, что окружают его одни олухи. Что же до отсутствия портновской элегантности, то от человека, девять десятых своего времени носящего форму и более привычного к глубокому космосу, нежели к цивилизованному обществу, вряд ли можно ожидать умения одеваться со вкусом. Он — легкая добыча портных-халтурщиков, которые толкутся вблизи любого космопорта и навязывают прибывшим «последний писк» земной моды.

Похоже, что этот рослый широкоплечий парень одевался у самого Омара-Палаточника [1] — слишком широкие, подбитые ватой плечи, шорты, ползущие вверх по его волосатым ляжкам, когда он садился, плоеная шелковая сорочка, которая шла ему как корове седло.

Однако свое впечатление я вслух высказывать не стал и на последний полуимпериал поставил ему выпивку, рассматривая это как неплохое помещение капитала, ибо знал, как космолетчики относятся к деньгам вообще.

— Спокойной плазмы! — сказал я, когда мы сдвинули стаканы.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

Именно с этой ошибки и началось мое знакомство с Даком Бродбентом. Вместо того, чтобы ответить «Чистого космоса» или «Мягкой посадки», как следовало бы, он оглядел меня с ног до головы и очень тихо произнес:

— Хорошо сказано, да только ко мне не относится. Никогда не бывал в космосе.

Тут мне бы опять придержать язык. Не так уж часто космолетчики посещают бар «Каса-Маньяна» — этот отель не соответствует их привычкам, да и от космопорта далеко. А уж если какой и пришел сюда в штатской одежде, да сел в самом темном уголке бара, да еще не признается, что он космолетчик, значит, зачем-то так нужно. Я и сам выбрал этот столик, чтобы видеть все, не будучи увиденным — я тут хожу в должниках, и хоть долг не бог весть какой, все же неприятно. Мне бы сообразить, что у него есть свои причины, и отнестись к ним уважительно… Но мой язык жил какой-то независимой от меня жизнью.

— Бросьте врать, дружище, — ответил я. — Если вы жукземлеед, то я — мэр Тихо-Сити. Держу пари, вам пришлось опрокинуть больше стаканов на Марсе, — добавил я, отметив ту осторожность, с которой он поднимал стакан — явный признак привычки к малой силе тяжести, — нежели на Земле.

— А ну-ка, засохни, — прервал он меня, почти не шевеля губами. — Откуда ты взял, что я вояжер [2]? Ты ж меня в первый раз видишь.

— Извините, — ответил я. — Вы можете выдавать себя за кого угодно. Но глаза-то у меня есть. Вы засветились сразу же, как вошли в бар.

Он что-то пробурчал себе под нос. Потом спросил:

— Чем же это?

— Не тревожьтесь. Сомневаюсь, чтобы еще кто-нибудь обратил на это внимание. А я замечаю вещи, которые другим не видны. — Тут я вручил ему свою визитную карточку, проделав это, может быть, с излишней помпой. Ведь Лоренцо Смизи единственный в своем роде — Труппа из Одного Актера. Да, я тот самый «Лоренцо Великолепный» — стерео, «мыльная опера», драма… Имитатор и Мим Невиданных Возможностей.

Он прочел карточку и опустил ее в нарукавный карманчик (меня это слегка разозлило — карточки обошлись мне в хорошую денежку — прекрасная имитация ручной гравировки).

— Понятно, — сказал он тихо. — Но что именно необычно в моем поведении?

— Я покажу вам, — ответил я. — Я пройдусь до двери походкой настоящего жука-землееда, а вернусь — вашей. Смотрите. — Так я и сделал, только на обратном пути почти незаметно утрировал его походку, чтобы его нетренированному глазу было яснее — ступни чуть скользят по паркету, будто по металлическим плитам палубы, центр тяжести тела слегка смещен наклоном туловища от бедер, руки немного расставлены и чуть-чуть вытянуты вперед, будто вечно готовы за что-нибудь ухватиться.

Было там еще с полдюжины деталей, которые трудно выразить словами. Надо быть космолетчиком, чтобы так двигаться, надо обладать настороженным телом космолетчика и бессознательной готовностью к сохранению равновесия, готовностью, ставшей частью его существа. Горожанин — тот всю жизнь шляется по гладким полам, полам неподвижным, да еще при земной силе тяжести, и все же падает, споткнувшись об окурок сигареты. А космонавт — ни за что!

— Понятно, что я имел в виду? — спросил я, опять усаживаясь в кресло.

— Боюсь, что да, — признал он без всякого удовольствия. — Неужели я так хожу?

— Да.

— Хмм… Может, взять у вас несколько уроков?

— Мысль недурна, — отозвался я.

Он сидел, оценивающе разглядывая меня, хотел было что-то сказать, передумал и сделал знак бармену наполнить наши стаканы.

Когда выпивку принесли, он заплатил, залпом прикончил свою порцию и выскользнул из кресла каким-то необычайно гибким движением.

— Подождите меня тут, — сказал он тихо.

С оплаченной выпивкой, еще стоявшей перед моим носом, я не мог отказать ему в этом одолжении. Да и не хотел — он меня заинтриговал. Пожалуй, он мне даже успел понравиться, хотя наше знакомство продолжалось всего десять минут. Он был из тех мужиков, в чьей внешней непривлекательности есть своеобразная красота, мужиков, которым женщины вешаются на шею, а мужчины беспрекословно повинуются.

Танцующей походкой он пересек зал и прошел мимо стола четырех марсиан, приткнувшегося у самого выхода. Не выношу марсиан. Мне противны эти типы, что выглядят как древесные пни с напяленными на них противосолнечными шлемами, а еще требуют человеческих привилегий. Мне не нравится, как у них растут псевдочлены — мне это напоминает змей, выползающих из норы. Мне отвратителен и тот факт, что они могут одновременно смотреть во всех направлениях, не поворачивая головы, разумеется, если допустить, что у них есть голова, чего на самом деле не наблюдается. А еще я не выношу их запах.

Никто не посмеет обвинять меня в расизме. Мне дела нет до того, какого цвета кожа у человека, какова его расовая принадлежность или религия. Но люди — это люди, а марсиане это просто существа. По моему мнению, они даже не животные. В любую минуту готов сменить их общество на компанию самой что ни на есть грязной свиньи. То, что им разрешили посещать бары и рестораны, где бывают люди, кажется мне просто чудовищным. Но Договор есть Договор, и я против него бессилен.

Этих четырех не было, когда я вошел в бар, иначе я почуял бы их запах. По той же причине их не могло быть и несколькими минутами раньше, когда я прошелся до дверей и обратно. А теперь они торчали тут у стола, покоясь на своих пьедесталах и притворяясь людьми. Я даже не слышал, чтобы систему кондиционирования включили на большую мощность.

Даровая выпивка, что стояла передо мной, сразу потеряла для меня интерес. Я просто дожидался своего благодетеля, чтобы вежливо с ним распрощаться. Неожиданно я припомнил, что он пристально посмотрел в направлении марсиан, прежде чем внезапно встать и уйти, и я подумал, не имеют ли они отношения к этому уходу. Я снова оглядел их, пытаясь подметить, не проявляют ли они повышенного интереса к нашему столику, но как можно определить, на что смотрит марсианин или о чем он думает?

В течение нескольких минут я сидел, поигрывая своим стаканом и размышляя, что могло случиться с моим другом космолетчиком.

Раньше я надеялся, что его гостеприимство распространится на ужин, если мы окажемся достаточно simpatico, а возможно, и на небольшой денежный заем. Ибо мои перспективы (признаю это!) были весьма непрезентабельны.