Город и город - Мьевиль Чайна (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗

— Да, инспектор, я… Пожалуйста, примите мои извинения. Я собиралась вам перезвонить, но это было так, всё это, мне очень жаль… — Она говорила то на английском, то на хорошем бещельском.

— Понимаю, профессор. Я тоже сожалею о том, что случилось с мисс Джири. Должно быть, это очень плохое время для вас и всех ваших коллег.

— Я, мы, мы все в шоке здесь, инспектор. Просто потрясены. Не знаю, что вам и сказать. Махалия была замечательной молодой женщиной и…

— Конечно.

— Где вы сейчас? Вы… это местный звонок? Не хотели бы встретиться?

— Боюсь, что звонок международный, профессор; я всё ещё в Бещеле.

— Ясно. Так… чем я могу помочь вам, инспектор? Есть ли проблемы? Я имею в виду, любые проблемы, за исключением всего, всего этого, я имею в виду… — Я слышал её дыхание. — Жду со дня на день родителей Махалии.

— Да, я, сказать по правде, только что от них. Здешнее посольство готовит им документы, и скоро они должны к вам приехать. Нет, я потому звоню, что хотел бы побольше узнать о Махалии и о том, чем она занималась.

— Простите, инспектор Борлу, но я была под таким впечатлением от… этого преступления… я думала, не следует ли вам призвать здесь Брешь?..

Успокоившись, она теперь говорила только по-бещельски, так что, какого чёрта, я отказался от своего английского, который был не лучше, чем её бещельский.

— Да. Комитет по надзору… извините, профессор, я не знаю, насколько вы разбираетесь в том, как решаются такие вопросы. Но — да, ответственность за это будет передана. Вы понимаете, что это означает?

— Думаю, да.

— Хорошо. Я лишь занимаюсь кое-какой завершающей работой. Мне интересно, вот и всё. Мы здесь слышим о Махалии прелюбопытные вещи. Хочется узнать кое-что о её работе. Не могли бы вы мне помочь? Вы были её руководительницей? Не найдётся у вас несколько минут, чтобы поговорить со мной об этом?

— Конечно, инспектор, вы ведь так долго ждали. Не понимаю только, что именно…

— Хотелось бы узнать, над чем она работала. И об истории её взаимоотношений с вами и с вашей программой. А ещё расскажите мне о Бол-Йеане. Как я понимаю, она изучала Оркини.

— Что? — Изабель Нэнси была потрясена. — Оркини? Абсолютно нет. Это же археологическое отделение.

— Простите, у меня сложилось впечатление… Что значит «археологическое»?

— Я имею в виду, что если бы она изучала Оркини, а для этого могли бы быть веские причины, то писала бы диссертацию по фольклору, антропологии или, может, по сравнительной литературе. Безусловно, границы дисциплин становятся расплывчатыми. К тому же Махалия была из тех молодых археологов, которых больше интересуют Фуко и Бодрийяр, нежели Гордон Чайлд или мастерки [11]. — В голосе её звучала не злость, но печальное веселье. — Но мы не приняли бы её, не будь тема её диссертации связана с подлинной археологией.

— И что же это было?

— Бол-Йеан — это давние раскопки, инспектор.

— Расскажите, прошу вас.

— Уверена, вы в курсе всех споров вокруг ранних артефактов в этом регионе, инспектор. Бол-Йеан открывает предметы, возраст которых составляет добрую пару тысячелетий. Какой бы теории вы ни придерживались касательно Кливажа, теории раскола или конвергенции, то, что мы ищем, ему предшествует, предшествует Уль-Коме и Бещелю. Это корневые вещи.

— Необычно, должно быть.

— Конечно. А ещё крайне необъяснимо. Мы почти ничего не знаем о культуре, которая всё это произвела, понимаете?

— Полагаю, да. Отсюда и весь интерес, верно?

— Ну… да. Это, а ещё и вид предметов, которые здесь имеются. Махалия как раз и пыталась растолковать то, что в заглавии её работы именуется «герменевтикой идентичности», на основе наборов приспособлений и так далее.

— Не уверен, что понимаю.

— Она проделала хорошую работу. Цель диссертации состоит в том, чтобы никто, включая руководительницу, не понимал, что он делает, после первых двух лет. Шучу, вы понимаете. То, чем она занималась, должно было бы иметь последствия для теории двух городов. Их истоки, знаете ли. Она играла, держа свои карты закрытыми, поэтому я из месяца в месяц не была уверена, где именно она стоит в отношении означенного вопроса, но у неё оставалась ещё пара лет, чтобы составить своё мнение. Или просто прийти к каким-то выводам.

— Значит, она помогала разобраться с этими раскопками.

— Совершенно верно. Как и большинство наших аспирантов-исследователей. Кто-то — для основного исследования, кто-то — для частичного обеспечения своей стипендии, кто-то — немного того, немного другого, а кто-то — просто чтобы нас подоить. Махалии платили совсем немного, но ей в награду за работу в основном требовалось иметь доступ к артефактам.

— Понимаю. Мне очень жаль, профессор, у меня сложилось впечатление, что она работала над Оркини…

— Раньше её это занимало. Она сначала приехала на конференцию в Бещеле, несколько лет назад.

— Да, я что-то такое слышал.

— Верно. В общем, это вызвало кое-какой шум, потому что тогда она была очень увлечена Оркини, полностью, была немного боуденисткой, и доклад, который она представила, был воспринят не очень хорошо. Вызвал кое-какие упрёки. Её мужество меня восхитило, но в итоге она просто получила взбучку ни за что. Когда она подала заявление на написание диссертации — если честно, я крайне удивилась, что под моим руководством, — мне пришлось убедиться, понятно ли ей, что будет и что не будет… приемлемо. Но… То есть я не знаю, что она читала в свободное время, но то, что она писала в развитие своей диссертации, это было, это было прекрасно.

— Прекрасно? — переспросил я. — Вы же вроде…

Она замялась.

— Ну… Честно говоря, я бывала немного, немножко разочарована. Она была умна. Знаю, она была умна, потому что, понимаете ли, на семинарах и так далее она была потрясающа. И работала — усерднее некуда. Мы бы сказали, «грызла гранит», — эти слова она произнесла по-английски, — из библиотеки не выходила. Но её главы были…

— Не хороши?

— Прекрасны. Да, они были хороши. Степень она получила бы без проблем, но работа её мир бы не потрясла. Довольно тусклая, понимаете? А с учётом того количества часов, что она на неё потратила, её работа была ещё и жидковатой. Ссылки и так далее. Но я поговорила с ней об этом, и она заверила, что продолжит, понимаете? Работать над ней.

— Мог бы я её увидеть?

— Да, конечно. То есть я так полагаю. Не знаю. Надо разобраться с вопросами этики. У меня на руках те главы, что она мне дала, но они в значительной мере не завершены, она хотела работать над ними дальше. Если бы она закончила, то без проблем, был бы доступ общественности, но в таком виде… Имею ли право я передавать их вам? Ей, наверное, следовало опубликовать некоторые из них в качестве статей в журналах — те, что закончены, — но она не успела. Мы говорили и об этом; она сказала, что собирается что-то с этим сделать.

— Кто такие боуденисты, профессор?

— А! — Она рассмеялась. — Простите. Это источник всего ажиотажа вокруг Оркини. Бедный Дэвид не поблагодарил бы меня за использование такого термина. Это те, кого вдохновляет раннее творчество Дэвида Боудена. Вы знакомы с его произведениями?

— …Нет.

— Он написал книгу, много лет назад. «Между городом и городом». Никакой струнки не затрагивает? То была огромная вещь для поздних хиппи. Впервые за поколение кто-то воспринял Оркини всерьёз. Думаю, неудивительно, что вы ещё не видели этой книги, она до сих пор вне закона. В Бещеле и в Уль-Коме. Не найти даже в университетских библиотеках. В некотором смысле это было блестящее произведение: он проделал несколько фантастических архивных исследований, увидел некоторые аналогии и связи, которые… ну, всё-таки просто замечательно. Но при всём при том — бред и околесица.

— Как так?

— Потому что он поверил в это! Тщательно проверил все эти ссылки, нашёл новые, сложил их вместе в нечто вроде урбанистического мифа, который потом переосмыслил как запретную тайну. Он… Ладно, здесь мне надо быть немного осторожной, инспектор, потому что, честно говоря, я никогда по-настоящему, вправду, не думала, что он в это верит — всегда считала это какой-то игрой, — но книга утверждала, что он таки в это поверил. Он приехал в Уль-Кому, откуда отправился в Бещель, умудрился, не знаю как, перебраться между ними — законно, уверяю вас — несколько раз и стал утверждать, что нашёл следы самого Оркини. И пошёл ещё дальше, заявил, что Оркини не просто располагается где-то в промежутках, существующих между Комой и Бещелем с тех пор, как их основания то ли сближаются, то ли разделяются (не припомню, какой точки зрения он придерживался по вопросу Кливажа), заявил, что тот по-прежнему и здесь, и там.