Из смерти в жизнь - Стэплдон Олаф (библиотека электронных книг TXT) 📗
И потому дух человеческий провозглашал свое новое послание в сердцах истерзанных войной людей всех стран.
— Вспомните великого пророка Любви, — говорил он. — Вы понемногу начали перерастать границы его учения, но одновременно забыли истину. Бесспорно, он внушал вам сомнительные догмы, заявляя, что человек бессмертен и что Бог — его любящий отец — что совершенно непостижимо для человека. Но в то же время он помог иным из вас увидеть, что все люди — части друг друга, и что лишь в деятельной любви к ближнему, к товарищу, спасение человека. А потому будьте нежны — о, всегда нежны к отдельному человеческому существу. Вам придется планировать, потому что ваш мир в беспорядке. Вам придется управлять, в нынешней крайности вам не приходится даже чураться применения бомб, танков и пулеметов, поскольку иные из врагов Духа очень сильны и слишком извращены, чтобы прислушаться к иным средствам убеждения. И порой вы, обладая силой, чувствуете, что не применить ее в полной мере — предательство. Но пусть ваша твердость пребудет в вечном браке с нежностью. Даже повергнутый, но все еще опасный враг — человек и сломанное орудие Духа. И маленький безымянный человек, работающий на заводе и возвращающийся домой измученным и безрадостным, имеет право на бесконечную нежность даже тогда, когда по глупости или из слепого самолюбия сопротивляется вашим благодетельным планам. И пусть все правители огненными буквами выжгут у себя в памяти, что если их планы не дадут безымянному человеку крылья и свободу их использовать, планы эти напрасны.
Миллионы за миллионами смутно отзывались новому вдохновению. Люди, подавленные большими и малыми, злобными и благонамеренными тираниями, как никогда жаждали свободы. Их смертельно измучила дисциплина, приказы, структуры, номера и правила. Они желали одного — покончить с войной, вернуться к мирной жизни, к хорошей работе, заработать деньги на удовольствия. Те, кто обладал властью денег, еще сильнее мечтали о свободе от тех ограничений, которых требует поиск себя. И эта огромная жажда свободы только здесь и сейчас оборачивалась желанием свободно служить Духу в единстве индивидуальностей, в целом же, то было желание наслаждаться жизнью, ни за кого не отвечая.
Большинство людей охотно принимали смутные послания духа. Их ждали и люди доброй воли, и те, кто желали вернуть свои прежние неограниченные вольности. И последние перекраивали новое писание под собственные цели. Тогда верные обществу, требующие плана, осудили новую жажду свободы как уловку врагов общества. Очень немногие принимали ее как завершение их личного евангелия.
И в который раз, дух человеческий не сумел вдохновить свои члены — отчасти, быть может, из-за слабости и недомыслия новых пророков, но больше из-за непреодолимого сопротивления тех общественных сил, которые неумолимо перемалывали человечество, выстраивая из него жестокий безжизненный муравейник.
Конец войны
Звонили победные колокола. Трубили трубы и развевались флаги. Войска проходили парадами по всем городам. Толпа ликовала. Люди приветствовали золотое, но призрачное будущее. Прошлое осталось лишь болью в памяти. Никто, кроме калек и сирот, не хотел о нем вспоминать.
Колокола звонили о победе, о мире, о том, что черная полоса жизни миновала, о возвращении на гражданку, о приближении чертовски хороших времен; и о торжестве Духа (так говорили победители) над силами зла, едва не завоевавшими планету.
Но дух человеческий не слишком ликовал — ведь вслед за одной доблестно отраженной угрозой надвигалась новая. Один приступ болезни отступил, но болезнь не прошла. Куколка готовилась к великому преображению, но мотылек был еще скован коконом и в каждой клетке его ослабленного лихорадкой тела таился паразит.
Дух человеческий, вопреки надежде, с опасением взирал в будущее.
Сегодня! Завтра!
Сегодня являет всю нынешнюю вселенную в бесконечных подробностях, в немыслимом изобилии. Сегодня — это поля, дом и огромное небо. Сегодня зачинают человека, сегодня он рождается, любит, ненавидит, умирает. Бесчисленные электроны с протонами деловито выполняют повсюду свои невообразимые фокусы. Планеты притягиваются к своим солнцам. Плывут, вращаются галактики.
Сегодняшний день содержит в себе и все прошлое: королеву Викторию, Вавилон, ледниковые периоды, зарождение звезд из первичных туманностей и первый взрыв творения.
А завтра? Там непроглядный туман, из которого может появиться что угодно.
Вспоминая или открывая прошлое, мы сталкиваемся с тем, что существует вечно, хотя бы и в прошедшем времени. Оно такое и никакое иное. Наш взгляд на него может быть ошибочен, но оно само таково, каково есть, хоть и отделено от нас темным занавесом. Ни людские законы, ни сам Всемогущий не в силах сделать прошлое иным, чем оно есть и вечно останется. Сам Бог, существуй он, не очистит меня от поступков, о которых я теперь сожалею.
А будущее? Оно не за туманом, оно — ничто. Оно еще не создано. Мы сами, предпочитая тот путь этому, участвуем в его создании. Хотя мы сами, быть может, лишь проявления живого прошлого, действующего в нас, но мы, такие как есть — творцы будущих событий, которых нет в сегодня. Сегодня будущее — не что иное, как одна из бесконечного множества возможностей, латентно присутствующих в настоящем. Или, может быть (откуда нам знать?) даже не латентных, а совершенно уникальных и неопределенных.
Вчера осязаемо, оно здесь, за моей спиной, хотя отступает все глубже в прошлое, пока я ухожу вперед через ряд сменяющих друг друга сегодня.
А завтра?
Вчера у меня на завтрак была каша и поджаренный хлеб, как и накануне и за день до того. Вчера я, как мне было указано, сел на поезд в Престон. Я рассчитал, как добраться до станции в нужное время. И, поскольку тысячи других нитей плана сошлись без ошибки, машинист, ожидавший свистка и сигнала кондуктора, перевел рычаги. Поезд тронулся. В этом поезде я оказался сидящим напротив милой незнакомки — не по инструкции и не по плану. Мы скоро разговорились, заглядывая друг другу в глаза — не о любви, а о работе сиделки в госпитале, и о желательном планировании общества, и о ее христианском боге, и о будущей жизни, и вечности. До нашей встречи, до того, как столкновение наших умов высекло искру, наш разговор нигде не существовал. Но здесь, в мимолетном настоящем, мы начали его создание. И теперь вселенная навсегда обогатилась, потому что наш разговор теперь содержится в прошлом, в отступающем вчера, со всем его неожиданным и неповторимым теплом и светом.
С ней у меня не было прошлого, кроме вчера, и не было будущего, но с тобой, знакомая и любимая, мои корни глубоко в прошлом, а цветы — в будущем.
Примерно на пятнадцать тысяч вчера назад ушел день, где ты — маленькая девочка с ручками-палочками и водопадом волос. Ты, в зеленом шелковом платьице входишь в дверь, греешь руки у огня и поглядываешь на меня. И теперь та минута кажется такой реальной, словно это вчера! Ведь эта частица вечной реальности, как ни странно, всегда доступна мне через пятнадцать тысяч вчера.
А завтра?
Успею ли я завтра, как планирую, на автобус до Честера? Или опоздаю? Или он не возьмет меня, или вообще не приедет? Или, приняв меня, столкнется с катафалком или фургоном зверинца? И не начнут ли вырвавшиеся на свободу тигры и львы охоту на прохожих? Не почувствую ли я огромных когтей в своем теле, не почую ли их дыхания, не пойму ли, что для меня нет больше завтра? Или, может быть, неизвестная болезнь одолеет меня за ночь? Или упадет бомба? Или законы природы вдруг переменятся так, что камни сорвутся с земли, дома обратятся в столбы щебня и пыли, море ринется в небеса. Или само небо распахнется как занавес, открыв Господа на престоле его, и обвиняющий палец укажет прямо на меня? Или в какой-то миг завтрашнего дня все просто закончится? И больше ничего не будет, никакого будущего.
