Пещное действо - Етоев Александр Васильевич (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
– У кого карта, Зискинд? У тебя карта? Здесь развилка. – Пучков остановил «самоедку». – Не понимаю, как она работает без бензина. Двигатель вроде как двигатель.
– Едет и едет, тебе-то что? – невесело сказал Жданов.
Зискинд вытащил из-под сиденья портфель, отколупнул замок и, копнув пятерней в требухе, выволок на свет карту.
– Так. – С минуту он вострил палец, наскабливая ноготь о зуб. Ткнул им в бледную зелень карты. – Так. – Подумал, двинул палец вперед, в сторону, отбил им барабанную дробь. Сказал: – Так.
– Ну и? – Пучков ждал ответа.
– В этом месте на карте дырка.
– Дай сюда. Не было дырки. Почему дырка?
Зискинд передал карту Пучкову. Жданов равнодушно зевнул. Анна Павловна протирала стаканы, готовясь к близкому чаепитию. Капитан улыбался.
Теперь водил пальцем Пучков. Вперед, в сторону, молчание, барабанная дробь.
– Не понимаю. Погоди-ка. Точно – края горелые. Зискинд, твоя работа. Ты ж сигаретой и прожег. – Пучков достал штангенциркуль и сделал замер дыры. – Ноль восемь, все правильно. С учетом обгорелых краев.
Зискинд наморщил лоб.
– Я вспомнил, надо направо.
– Послушайте: налево, направо – мы что, спешим? – Жданов перегнулся через борт и сорвал с земли одуванчик. Десница его с одуванчиком сотворила перед Пучковым крест, перед Зискиндом звезду Давидову. Белые, цвета Преображения, пушинки с копейцом на конце улеглись перед Пучковым крестом, перед Зискиндом звездою Давидовой. В воздухе загрохотало. Шла туча. Ворочались в животе у тучи голодные агнцы-ангелы. Ветер дунул – смел крест и звезду. Анна Павловна зябко поежилась. Жданов дал ей пиджак. Он был еще горячий. Капитан глубже уткнулся в рукав и сопел, как телка. Зискинд посмотрел на Пучкова. Пучков думал: «Одиноко, когда ночь, когда не в дороге, когда небо с тучей, как ночь. А Анна стала другая, совсем другая, и не узнать. Я сзади к капоту трубку из дюраля ей привернул полотенце сушить – спасибо сказала. Нет, как же она работает без бензина… болотная вода, болотный газ, зажигание…»
– Налево нельзя – «кирпич», – сказал Зискинд, – а на карте был восклицательный знак.
– К черту «нельзя»! Сейчас хлынет, сворачивай по дороге в лес! – Жданов замахал руками. – Сволочи! Хоть бы тент какой выдали, чертова бюрократия!
Он зачем-то выскочил из машины и вприпрыжку через предгрозовые сумерки настиг столб с «кирпичом», уперся в него с разбегу и повалил на землю.
– Свободно! Давай, Пучков.
Он стал пятиться в чащу, расплывался, делался дымом, от него остался лишь голос, обезьяной мечущийся в стволах. Скоро не стало и голоса.
«Самоедка», как перегруженная шаланда, медленно повернула в лес. Он был тих и огромен, больше тучи и выше неба. Ровными прореженными рядами здесь рос корабельный дуб. На многих деревьях лыко было содрано дочиста, и когда Зискинд бросил в одно такое спичечный коробок, могучий лесной басилевс ответил тонким сопрано, словно где-то глубоко в сердцевине под ребрами годичных кругов тосковало сердце дриады.
– Жданов!!! – закричал Пучков в рупор, который свернул из ладоней. Зискинд зашептал на него: «Да тише же». Он слушал дерево.
– Красиво, – сказала Анна Павловна. Зискинда обожгло. Он представил себя с Анной Павловной, как они сидят в Большом зале на Михайловской площади, четвертый ряд, правая сторона, места крайние от прохода, огни приглушены, публика полудышит, он держит ее руку в своей, чтобы она не взлетела на воздушном шарике Шумана, и буря от плещущих рук, которая вот-вот грянет, не унесла ее в заоблачье, далеко, где вороны похотливые рыщут, навроде безбилетного Жданова.
Кончилась музыка. «Самоедка» ворочалась на корнях. Скрипели пружинные рессоры. Дорога сползала в низину, косила на одну сторону. Пучков сплюнул: «Валахия!» – и вывернув к обочине, стал.
То ли туча клочьями грязной ваты залепила в кронах прорехи, то ли сами кроны сплотились вверху, чтобы выдержать грозовую брань, – но схмурилось в одночасье.
– Репино? – почувствовав, что машина остановилась, вскинулся Капитан. Анна Павловна погладила ему лоб рукой, и он жалобно зачмокал губами. Успокоился.
– Жданов! – орал Пучков и давил на резиновую пищалку. Жданов не отзывался. – Хватит уже, выходи! Знаем, ты за дерево спрятался.
– Вон, – сказал Зискинд, – там.
Неподалеку в промежутке между дубовыми башнями что-то тускло отсвечивало. Зискинд первым соскочил на обочину и подал Анне Павловне руку. За ними вылез Пучков, а четвертым, пошатываясь спросонья, – Капитан. Пучков поставил пищалку на автомат, чтобы ее позывные заменяли им ариаднину нить.
Это был никакой не Жданов. Это был высокий железный ящик, вроде тех, что на городских улицах торгуют шипучей водой. Пучков оценил его профессиональным прищуром, поскреб кожух и успокоился. Он всегда успокаивался, когда рядом имелась техника.
Сверху на аппарате стояла механическая птица, которую Зискинд после короткого совещания с Пучковым определил как кукушку.
– Так-с, – Пучков почесывал руки, – что тут у нас… «Опустите монету в щель», понятно. «Нажмите…»
Пальцы механика уже примеривали монету Кишкана к щели над черной кнопкой. Зискинд сделался очень бледный. Волнуясь, он оттирал Пучкова от аппарата.
– Кто его первый нашел? Ты?
– Ты, – соглашался Пучков, но место не уступал.
Зискинд стал наседать, в его фосфорных пальцах, словно бритва, была зажата монета; чья – чью? – две их монеты танцевали смертельный танец; щель была равнодушна к обеим; монеты терлись, разлетались и сталкивались, череп бился о череп, и в глазницах бурлила ночь.
Капитан, улыбаясь, смотрел на механическую кукушку. Анна Павловна стояла, смотрела, потом сказала:
– Послушайте, джентльмены, я не знаю, чего вы стараетесь, но дамам обычно принято уступать.
– Эта мертвая птица, Анечка, она умеет гадать, – сказал Капитан. – Я видел таких в Уэльсе, тамошние валлийские шарлатаны…
– Ну мальчики, ну пожалуйста.
– Анна Павловна, какие могут быть возражения, – сказал Зискинд.
– И я говорю. – Пучков освободил ей дорогу.
Монета Анны Павловны провалилась в щель.
– Кнопку, – напомнил Пучков и показал на кнопку.
Где-то над головами плыла ворчливая туча. Автомат молчал. Капитан отыскал в темноте обросший мохом бугор и сел, вытянув ноги. От него осталась одна улыбка и тихое телячье причмокивание.
Анна Павловна стукнула по кожуху кулаком, по лбу ее проползла морщина. Пучков со знанием дела давил на кнопку возврата. Зискинд тихо переживал.
И тут выкрашенная в серебро кукушка, приподняв раздвоенный хвост и низко опустив крылья, задергала головой и выдавила хриплое «ху» – одно-единственное.
– Год, – едва слышно прошептал Зискинд.
– Да уж, – Пучков надул небритые щеки.
Анна Павловна посмотрела на одного, на другого, потом на птицу, потом себе под ноги.
– Зискинд, теперь ты, – сказал Пучков.
– Я уступаю.
– Была не была, – Пучков опустил монету.
И снова – хриплое «ху», одно-единственное. Пучков пожал плечами и отошел. Зискинд медленно заносил руку над щелью, долго держал ее в воздухе – примеривался, потом так же медленно провалил кружок в аппарат. И замер, уставившись на кукушку. Та выхрипела свое «ху» и безжизненно свесила голову.
Капитан засмеялся. Зискинд с обидой посмотрел в его сторону.
– Я вспомнил… – начал говорить Капитан, но Зискинд его оборвал:
– Твоя очередь.
– Мне не на что, я свою потерял.
– Так несправедливо. Мы знаем, а у тебя, может быть…
– Здесь твоя. – Пучков достал кошелек. – Случайно нашел, на.
– Пучков, чтобы мне не вставать, брось за меня, пожалуйста.
– Нет, все слышали?
– Я брошу, – сказала Анна Павловна и опустила монету.
Кукушка продолжала молчать.
– Наелась, – сказал Капитан.
– Господа, – взял слово Зискинд, – что же это такое? – Он оглядел всех нехорошим взглядом. – А тот год, который мы заплатили?.. Если из этого, – он показал на кукушку, – вычесть этот, – он помахал билетом, – получается…
