Из смерти в жизнь - Стэплдон Олаф (библиотека электронных книг TXT) 📗
Пока дух человеческий наблюдал за медлительным распространением этого нового Евангелия, человечество охватила неизбежная война. Под тяжестью этой войны старый порядок так пошатнулся, что в одной огромной стране мира вовсе рухнул. Поднялся другой пророк, последователь новой веры, способный к решительному действию и движимый (как чудилось поначалу духу человеческому) праведной ненавистью к властям, убившим его брата и угнетавшим весь народ. Последователи пророка, немногочисленные и связанные строгой самодисциплиной, давали народу возвышенный пример самоотречения и добились его верности. Шторм снес в этой стране старый порядок, основанный на деньгах, и основал новый порядок.
С безумной надеждой и с опасением наблюдал дух человеческий родовые схватки этого нового общества. За всю его жизнь подобного еще не случалось. Никогда еще не бывало, чтобы великая идея не просто завоевала сердца, но и успешно воплотилась в новое общественное устройство на половине континента. Не станет ли это великое событие первым шагом к исцелению его тела? Пророк-государственник и его последователи отстаивали новое общество с самозабвенной яростью. Они не стеснялись уничтожить многие тысячи человеческих существ, враждебных революции. Мало-помалу заботливо посаженные ими семена пустили надежные корни. Новое государство набирало силу.
Дух человеческий, памятуя неудачу прежнего пророка любви, теперь смеялся над своим юношеским простодушием.
— Моя болезнь, — рассуждал он, — зашла слишком далеко, чтобы излечить ее великодушными словами и нежными чувствами, и даже мученичеством великого пророка. Не медлительное распространение любви от сердца к сердцу излечит отравленные связи между людьми, но только великий взрыв насилия в научно обоснованной и подготовленной революции. Только нож хирурга способен меня спасти.
Но уже при этих словах его охватил холод. Ведь природой его, что ни говори, была любовь, а не ненависть. И не беспощадная дисциплина, а только радостное, свободное самовыражение всех членов могло дать ему процветание.
Он глубже задумался над великим событием, глубже вгляделся в сердца пророка и его последователей. Теперь он распознал, что истинным мотивом революции и обороны нового государства была не просто ненависть к угнетателям, а еще и новая страсть к товариществу угнетенных; те ради товарищей-рабочих, ради их жен и мужей, детей и любимых отдавали себя общему делу. Сам пророк-государственник, хоть и ужаленный ненавистью, вдохновлялся прежде всего любовью: любовью к убитому брату и к угнетенным рабочим. Вся громада революции, выглядевшая на первый взгляд проявлением чистой ненависти, была по сути мощным движением оскорбленной любви, и достойна была любви того великого пророка, который в давние времена умер ради спасения людей.
Очень странным показалось это духу Человеческому.
— Отчаявшись в любви, — рассуждал он, — я решил побуждать свои члены примитивной яростью и ненавистью, но в конечном счете ими движет любовь, и она подстегивает в них ненависть.
Но стоило ему задуматься о расстрелянных мятежниках и инакомыслящих, об изгнанниках и замученных рабским трудом противниках, о том, как затыкали рты критикам и запугивали свидетелей, как вынуждали людей к самооговорам и как насильно внедряли в умы юных верность новому писанию, как холодок сомнения вернулся. Дух напоминал себе, что, не будь революционеры столь беспощадны в защите нового государства, оно бы наверняка погибло, и что основание этой новой человеческой общности — самый яркий светоч надежды во всем современном мире. Но вспоминал он и о том, что каждый его член, даже мельчайший и уродливый — тем не менее, личность, и что даже защитники революции обязаны обращаться с врагами революции как с личностями, а не как с обычными паразитами.
Тем временем, поклонники денег и их последователи по всему миру всеми силами стремились уничтожить революционное государство. И многие, искренне верующие в евангелие любви, разгневавшись на революционное насилие, поддерживали деньгами врагов нового порядка.
В самом разоренном из денежных государств в умах людей зародилось новое настроение — слепая ярость к губительной власти денег и к лживости торговцев. Дух человеческий видел, что сам он отчасти повинен в этой слепой ярости, ведь он сам сделал все, чтобы разъярить людей против старого порядка. Однако он не предвидел, к чему приведет их слепая ярость.
Кризис болезни
Ложный пророк, порожденный общим отчаянием, но готовый использовать силы старого порядка ради собственных честолюбивых целей, приобрел власть над великим и отчаявшимся народом. В нем истинный огонь духа смешался с жаром личных обид на презревшее его общество. Он горячо ощущал, что отдельные мужчины и женщины должны стать орудием чего-то большего и более глубокого, чем они сами, но его оскудевшее, покореженное сердце постигало все лишь в понятиях собственной извращенной природы. И такая извращенная истина оказалась тем самым евангелием, которого жаждал измученный народ. Они были разбиты в войне — он обещал им завоевание мира. Они глубоко сомневались в себе — он сказал им, что они по рождению принадлежат к высшей расе, расе господ. Они жестоко страдали от банкротства своего, построенного на деньгах, общества — он разбил чары денег и обещал им надежность, процветание, изобилие. Они были парализованы безработицей — он заставил промышленность заработать, направив ее на изготовление оружия. Они были бесплодны, утратив идеалы — он дал им, что любить и за что умирать: мистическую расовую теорию, объединившую всех людей истиной крови. Они были истощены многолетними поисками себя — он приказал им забыть о себе и объединиться в мыслях, чувствах и поступках, установленных для них расой, глашатаем которой объявил себя. Они научились презирать культ холодной логики — он призвал их мыслить кровью. Их ожесточило зрелище бессильной религии любви — он проповедовал не любовь, но ненависть; не мягкость, но мощь и жестокость.
Дух человеческий видел, как этот великий народ в отчаянии цепляется за призраки, пробужденные лжепророком им на погибель. Он видел, как молодые люди, мужчины и женщины, опьяняются этим диким евангелием — и тем, что было в нем истинно, и тем, что ложно. Он присутствовал в каждой юной душе, которая по доброй воле вырывала из себя природные цветы личности, чтобы жить согласно безумным предписанием ложной веры ложного пророка. Он смотрел, как тысячные колонны в одинаковой форме маршируют под пламенеющими знаменами; как детей издевками приучают к жестокости, как готовят их пытать людей, поощряя мучить собак и кошек. Он ощущал, как драгоценные клетки его тела — нет, много больше, чем просто клетки, ведь каждая была личностью — разлагаются ядом. Так что целое поколение становилось опухолью на его теле, и только смерть поколения могла удалить эту опухоль.
Яд действовал не только на этот великий народ, но и на другие. Он проявлял себя в каждой стране мира — здесь, как неявное, но хроническое заболевание, там — угрожая гибелью. С горечью и отчаянием дух человеческий различал даже в новорожденном народе, где победившие революционеры основали новый порядок, подспудную работу яда, хоть и сдержанную влиянием нового общества.
Наконец, лжепророк, полностью вооружив свой народ, всей силой нанес удар. Ему помогали могучие союзники из тех народов, где еще правили деньги, а обескураженные последователи истинного духа были парализованы прошлыми неудачами. И снова весь род человеческий забился в судорогах. В первые мгновенья духу показалось, что этот припадок смертелен, что он, еще юный, хоть и проживший миллион лет, будет уничтожен. Его плоть, человечество, конечно, восстановится и после великой войны, но его, дух человеческий, вполне возможно убить. И тогда его животное тело, не управляемое больше разумной и любящей душой, продолжит механическое существование, пока и его не погубит следующая, еще более безумная война.
