Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
– Откуда тебе все это известно? – спросила я.
– Летала. – Одной рукой она коснулась лба, а второй изобразила трепетание крыльев. – Ты знаешь, как. Да? – Она следила за моей реакцией.
Я испытывала целую бурю чувств.
– Значит, ты… психозотерик?
Она наклонилась ближе к огню. Я видела европейский абрис ее носа и подбородка.
– Большое слово, мистер! – Ну да, я ведь тогда была в мужском теле Пабло Антея Маринуса. – Я мало говорю по-английски. Забываю слова. Но пятно моей души светится ярко. – Она слегка похлопала себя по лбу. – У тебя тоже так. Boylyada maaman. И с духом юрра ты говоришь.
Я старалась сохранить в памяти каждую мельчайшую подробность. Четверо воинов рылись в заплечном мешке Уоррена. Пес с обрубленным хвостом продолжал все обнюхивать. Кусок плавника, горящего в костре, плевался искрами. Значит, я в обличье Пабло Антея Маринуса совершенно случайно наткнулась на западном краю малоизученного Австралийского континента на женщину-аборигена, которая, безусловно, является одаренным психозотериком! Ничего себе! А эта загадочная полукровка сунула в рот кусок колбасы, прожевала, рыгнула и спросила:
– Как называется эта… палка из свиного мяса?
– Колбаса.
– Колбаса. – Она словно пробовала это слово на вкус. – Мик Литтл делал колбасу.
Подобное заявление тут же вызвало у меня вопрос:
– Кто такой Мик Литтл?
– Отец этого тела. Отец Эстер Литтл. Мик Литтл убивал свиней и делал колбасу, но он умер. – Она изобразила сильный кашель и вытянула вперед руку. – Кровь. Много крови.
– Значит, отец твоего тела умер от туберкулеза? От чахотки?
– Да, так это называли. Потом люди продали ферму, и мать Эстер, женщина из племени нунгар, вернулась обратно в буш. И взяла с собой Эстер. Эстер умерла, и я вошла в ее тело. – Она нахмурилась, покачиваясь взад-вперед на пятках.
Некоторое время я молчала, потом сказала:
– Имя этого тела – Пабло Антей Маринус. Но мое настоящее имя – Маринус. Зови меня просто Маринус. А у тебя есть настоящее, истинное, имя?
Она грела руки над костром.
– Мое нунгарское имя – Мумбаки, но у меня есть и более длинное имя, которое я никому не скажу.
Теперь я понимала, как Кси Ло и Холокаи чувствовали себя, когда – за пятьдесят лет до этих событий – вошли в гостиную семейства Косковых в Санкт-Петербурге. Вполне возможно, что эта Вневременная личность, приспособившая данное тело для своего временного пребывания, не захочет иметь с Хорологами ничего общего и ей будет совершенно безразлично, что существуют и другие, такие же, как она, тонким слоем разбросанные по всему миру; но меня согревала мысль, что мы с ней принадлежим к одной разновидности живых существ и теперь мне грозит, пожалуй, уже меньшая опасность, чем пятнадцать минут назад. Я задала своей гостье следующий вопрос, на этот раз мысленно: Так как мне называть тебя: Эстер или Мумбаки? Прошло какое-то время, ответа так и не последовало. Огонь перебирал догорающие кости плавника, и время от времени вверх спиралью взмывали искры; воины, устроившись неподалеку, разговаривали друг с другом тихими голосами. И как раз в тот момент, когда я окончательно решила, что даром телепатии эта женщина не наделена, она мысленно ответила мне: Ты – wadjela, белый человек, так что для тебя я – Эстер. Будь ты из народа нунгар, я для тебя была бы Мумбаки.
– У меня это тридцать шестое тело, – сказала я Эстер уже вслух. – А у тебя?
Те вопросы, которые Эстер считала, так сказать, несущественными, она попросту игнорировала, и на этот вопрос я ответа не получила. После чего мысленно спросила: Когда ты впервые прибыла в эту страну? В Австралию?
Она погладила собаку и сказала: Я всегда здесь.
Даже Вневременным, тем, кто является на Земле, так сказать, постоянным резидентом, иногда выпадает подобная роскошь. Значит, ты никогда не покидала Австралию?
– Да. Я всегда оставалась на земле Нунгар, – сказала она вслух.
Я ей позавидовала. Для таких, как я, разведчиков, каждое новое возрождение – это лотерея и в выборе точки на земном шаре, и демографии, и пола. Мы умираем и пробуждаемся, невинные как младенцы, через сорок девять дней и чаще всего – в совершенно ином месте и окружении. Я попыталась представить себе, что всю свою метажизнь проведу на одном месте, мигрируя из одного тела, старого или умирающего, в новое, молодое и здоровое, но никогда не нарушая связь с неким кланом, с определенной территорией.
– Как ты меня нашла? – спросила я.
Эстер отдала последний кусок колбасы собаке.
– Буш говорит, разве ты не знаешь? А мы слушаем.
Я заметила, что четверо воинов снимают с мула седельные сумки.
– Вы что, крадете мой багаж?
Женщина-полукровка встала. Мы понесем твои сумки. В наш лагерь. Ты идешь?
Я посмотрела на Калеба Уоррена и с тревогой сказала ей мысленно: Кто-нибудь его съест, если мы оставим его здесь.
– Или, – сказала я уже вслух, – на нем может от костра вспыхнуть одежда; или он просто растает на солнце.
Эстер изучала свою руку. Вскоре он проснется, и голова у него будет как улей с пчелами. Он подумает, что уже убил тебя.
Мы шли большую часть ночи, пока не достигли скалистого выступа, название которого на языке народа нунгар означало «пять пальцев»; неподалеку находился нынешний Армадейл. Сопровождавшие нас воины были уроженцами этих мест, ну а Эстер прибыла туда только на лето. Уже со следующего утра я очень старалась принести хоть какую-то пользу своим хозяевам, но хотя в своих прошлых жизнях мне довелось быть членом племен ицекири, кавескар и гуредж, я все же успела привыкнуть к более обеспеченной жизни, будучи Лукасом Маринусом, Кларой Косковой и Пабло Антеем; прошло уже как минимум два века с тех пор, как я со своими соплеменниками добывала себе пропитание охотой и грабежами. От меня было больше толку, когда я помогала женщинам скоблить шкуры кенгуру, или лечить кому-то сломанную руку, или собирать в буше мед. Я также развлекалась тем, что с наслаждением удовлетворяла свое любопытство протоантрополога: мои дневники сохранили записи о том, как очищали землю, выжигая кустарник; как тем же способом выкуривали из чащи дичь; как нунгары почитали тотемных животных; как с юга явились пятеро мужчин, чтобы выменять красную охру на ценное дерево burdun; как происходил торжественный обряд родительства, учрежденный Эстер, которая, покинув свое тело, проникала в зародыш и осуществляла психозотерический тест ДНК. Группа племенных сородичей Эстер продемонстрировала мне пример сострадательного отношения к слабоумному дядюшке; они, правда, с большим недоверием относились к моему европейскому происхождению, но все же оказывали должное уважение как «коллеге» Мумбаки, Boylyada maaman. За детьми практически никакого присмотра не было. Один мальчик по имени Кинта любил, позаимствовав у меня куртку и шляпу, важно во всем этом разгуливать; а еще дети очень любили демонстрировать мне – точнее, тогдашнему Пабло Антею, неуклюжему бледнолицему европейцу, – свои многочисленные умения коренных жителей буша. Мои попытки разговаривать с ними на их языке вызывали бесконечное веселье, но с помощью соплеменников Эстер мне все же удалось составить словарь языка нунгар, безусловно, далекий от совершенства, но лучший из существующих в настоящее время.
Нунгары не считали Мумбаки божеством; ее воспринимали как хранительницу племени и его коллективной памяти, как целительницу, как самое надежное оружие и как главного судью. Она постоянно перемещалась с места на место и жила то в одном поселении сородичей, то в другом, отводя на пребывание в каждом несколько месяцев из шести нунгарских времен года и помогая каждой из этих больших семей всем, чем только могла; одновременно она старалась внушить соплеменникам мысль, что чересчур яростное сопротивление европейцам может привести лишь к еще большему количеству жертв среди аборигенов. Она сама призналась мне, что из-за этого некоторые называют ее предательницей, однако в последнее время, к началу 1870-х, ее доводы оказались вполне доказаны конкретными примерами. Европейцев было слишком много, они обладали поистине ненасытным аппетитом, чрезвычайно неустойчивой моралью и очень метко стреляющими ружьями. Хрупкая надежда племени нунгар на выживание могла быть связана только с тем, что они сумеют как-то приспособиться к новым условиям, и любые негативные перемены во взаимоотношениях с европейцами означали бы, что у аборигенов этой надежды больше не осталось. Впрочем, нунгары и теперь толком не знали, что на уме у этих «людей-с-кораблей», именно поэтому Мумбаки когда-то и выбрала для своего нынешнего пребывания десятилетнюю девочку-полукровку. С той же целью она пригласила и меня, то есть Пабло Антея, в стойбище Пять Пальцев – ей хотелось, чтобы нунгары получили возможность узнать о широком мире и населяющих его людях что-то еще.
