Город Улыбок (СИ) - Гринь Роман Андреевич (читать книги бесплатно txt) 📗
-- Вот только мы оба хотели создать нечто большее, чем тот искривленный мир, в котором родились сами, об этом мы мечтали! -- С грустью заметил Марк. -- Помнишь, как мы с тобой читали "Марсианские хроники" Брэдбери и мечтали, что уже в две тысячи двадцатом году у человечества будут города на Марсе, а в итоге...
-- На дворе две тысячи сто пятьдесят первый, -- ответил Джим, -- и все что у нас есть -- этот город-купол, хранящий остатки человечества от ядерной зимы.
-- И эти остатки человечества продолжают истреблять друг друга, все уменьшая популяцию.
-- Это не так уж и страшно, -- сказал Джим, -- люди всегда истребляли друг друга, но и договариваться они умели. Война - трагедия для индивидуума, для народа, но для человеческого вида в целом, это не сильно ощутимое потрясение. Она окончится, люди сядут за стол переговоров и как-то по-новому обустроят жизнь, а из черепов павших воинов прорастут цветы. Победа жизни над смертью в ее непрекращающейся цикличности, только так мгновение может обыграть вечность! И вот когда волны хаоса успокоятся, и на море будет штиль, ты снова понадобишься им, наш вечный смотритель порядка! А я вот уже слишком устал жить!
-- Нет! -- Покачал головой Марк. -- Дальше они без меня! Я тоже слишком устал! Ты пришел сюда сразиться?
-- Я всю жизнь сражаюсь, предпочту свой конец встретить как-то по-другому! -- Ответил Джим с улыбкой.
Следующий слайд. Марк и Джим сидят на крыше "Цитадели" и созерцают город в огне, агонию своего собственного детища. Но их сердца не щемит од боли в груди, как это было бы с матерью, наблюдающей смерть ребенка. Они знают -- город возродится. В конце концов, они оставили людям самое важное наследие -- надежду, Купол! Он не клетка, он -- плацдарм возрождения цивилизации, более мудрой и великой, чем была до катастрофы, умеющей учиться на своих ошибках. А может и нет, может эта цивилизация будет еще более глупой, алчной и жестокой. Старшие Архитекторы этого уже не узнают, но в последние мгновения своей столько долгой и утомительной жизни, посвященной человечеству и надежде (несмотря на все кровавые жертвы), они будут верить в лучшее.
-- А помнишь горы? -- Тихо спросил Джим. -- А леса, джунгли, прерии, пустыни?
-- Быстрые реки, -- ответил Марк, -- северные фьорды, вулканы.
-- А величие океана, -- Добавил Джим, -- никогда его не забуду! Думаешь, они смогут вернуть нашу планету? -- Он кивнул вниз, в сторону людей.
-- Надеюсь, смогут! Через десять лет или десять тысяч лет, но они не сдадутся, сталкеры и дальше будут ходить за пределы Купола и пытаться отвоевать наш мир. Лишь бы люди не перебили друг друга раньше.
-- Вот и я об этом беспокоюсь, впрочем, нам уже будет все равно! -- Джим протянул Марку небольшую коробочку с двумя черными таблетками. -- Припас на случай, если все закончится именно так! -- Объяснил он. -- Мы просто уснем, навсегда!
Марк с удивлением посмотрел на него:
-- Двойное самоубийство? -- Улыбнулся он. -- Такие с возлюбленными совершали!
-- Ну уж прости, -- пожал плечами Джим, -- я такой старый хрыч, что уже пережил всех своих женщин, а у тебя их никогда и не было! Нет, ну если ты передумал, то можешь отказаться, или ты просто хочешь как-то драматичнее? Прыгнуть на меч, например?
-- Давай уже сюда, -- улыбнулся Марк, -- и взял одну таблетку.
Джим сделал так же. Он вспомнил свою Джанет. Нет, она не была слабой, или же он тоже слаб, ведь так же решил самостоятельно прервать свою жизнь. Джим достал из кармана небольшой пульт дистанционного управления, с одной лишь кнопкой, которую зажимал его большой палец.
-- Что ты уже заминировал? -- С интересом спросил Марк.
-- Эту крышу! -- Ответил Джим с улыбкой. -- Когда я умру, и мой палец разожмется -- БАБАХ! Не хочу, чтобы мое тело пинали повстанцы и жрали черви, огонь все очистит.
Марк лишь кивнул и, посмотрев на таблетку, сказал:
-- Мы сделали все что могли, ведь так?
-- И мы слишком устали! Теперь это их забота! -- добавил Джим. -- Спокойной ночи, друг!
-- Спокойной ночи, друг!
И каждый проглотил свою таблетку. Палец Джима соскользнул с кнопки и громкий взрыв огласил всю округу, окрасив ночь еще одним ярким всполохом. Вот и все! Теперь этому миру придется обходиться без его создателей, без великих Старших Архитекторов.
Занавес.
Карт у меня больше не было, но давайте вспомним и о тех владельцах, которые еще не лишились своих козырей и своих жизней.
Передо мной возникло новое облачко, а в нем снова всякие картинки.
Сначала Филин, владелец аркана Умеренность, великая разработка Архитекторов, первая "искусственная душа". Перед ним на вычурной, сделаной под средневековье, кровати, осыпанная цветами и в парадном платье лежала его Марго, такая милая, словно живая. Если не знать, что чуть меньше часа назад, Филин сомкнул на ее шее руки, и не разжимал, пока она не перестала хрипеть и брыкаться, то и не поверишь, что это труп. Интересно, все создания подсознательно жажду умертвить творца? Филин плакал и нежно целовал руки возлюбленной, которую недавно лишил жизни.
Новая картинка. Кайджин Сумико, последняя выжившая из Кластера, из всех сил, сломя голову, гналась за Кристиной Валенштайн. Ею двигала ненависть, и эта свирепая лютая ненависть, была ее последним спасением, защитным барьером от отчаянья. От мыслей о том, что ни Кластера, ни Прокси, ни города больше нет. Как последняя надежда, что смерть Валенштайн все исправит. Сумико просто нуждалась в надежде, и этой надеждой была расплата Кристины Валенштайн.
А вот Лилиан Айрн уже никуда не бежала, она просто медленно сползла по стенке, уставившись остекленевшим взглядом в окно, за которым пылал город. Ее мать мертва, возлюбленная отдала жизнь за нее, а весь ее мир разрушен. Что ей делать? Уж точно не бежать за Сумико, которую она знала несколько суток, чтобы помочь ей расквитаться с Кристиной Валенштайн, которая была девушке совсем безразлична. Весь ее мир рухнул, и девушке хотелось исчезнуть вместе с ним.
А теперь еще двое владельцев карт. Кристина Валенштайн и Лито Кортэгос. Могло бы показаться, что эти двое смотрели друг на друга с такими странными выражениями лиц, словно закадычные друзья или даже любовники. Не было уже ни ненависти, ни страха, ни даже напряжения. Они оба уже прошли через все это, пережили и перетерпели. Вот только улыбки... Улыбки были страшные, от них дрожь по коже, улыбки живых мертвецов. Лито Кортэгос уже знал, что ему не выжить, слишком много ран, слишком много крови потеряно. Но он улыбался, его цели были достигнуты: город взят, тирания Рондо уничтожена, друзья и боевые товарищи отомщены, может, теперь и его имя кто-то впишет в памятную дощечку на шее, как сам он вписал десятки имен. Теперь и он станет ангелом хранителем для других братьев сталкеров. А еще, что важно, он успеет забрать ее жизнь. Кристина тоже это понимала, но ей было все равно. То, что ее проект рухнул, система, на поддержание которой она потратил столько сил, себя не оправдала, то, что столько жертв, принесенных Архитекторами, были напрасными и не приблизили людей к совершенному утопическому миру -- все это уже убило ее. Кристина не была ни злобной, ни жестокой, она попросту научилась быть каменной, холодной и непробиваемой, все для того далекого огонька надежды, на другом берегу моря отчаянья, маленького изумрудного огонька, как у Гэтсби Фицджеральда. И, как и у него, этот огонек погас так трагично. Угасла надежда. А значит, сотни тысяч жертв были напрасными, все они умерли не во благо нового лучшего миропорядка, все они умерли просто так! И Кристина уже осознала это, и тоже умерла вместе с ними, сотни тысяч раз. На лице ее была лишь до ужаса пугающая улыбка, искривленная, ассиметричная, как при инсульте. А Лито все рассказывал и рассказывал, с вдохновением и красноречием истинного оратора, брызжа слюной. Как и обещал, он рассказывал историю всех своих товарищей, словно исповедался. Он с жаром говорил о бедной Аделин Дюпре, убитой шестилетним сыном каннибалов, там в Клоаке, и как сам он потом пристрелил этого ребенка. Глаза его безумно расширились, и он захохотал. Любой здравомыслящий человек, увидь он его сейчас, бежал бы отсюда стремглав, но Кристина лишь продолжала улыбаться столь демонической улыбкой, а глаза ее были такими пустыми, что, кажется, бежать бы стоило самому Кортэгосу. Потом сталкер поведал о несчастном Харрисе, отце двух детей, сраженном пулей вражеского снайпера, о том самом Харрисе, что сказал - "для будущего детей и жизнь отдать не жалко, однажды мать сможет объяснить им, за что умер их отец". Лито говорил о погибшем товарище Питере, об убитом безумными хьюмботами пареньке Марлоне. И еще поведал о несчастной Фелисии, храброй девушке, что мечтала стать полицейской. Один из бойцов отряда "Левиафан" успел наделать в ней достаточно дыр, прежде чем Лито превратил его черепную коробку в кашу. Сталкер Кортэгос рассказывал и рассказывал, словно, не замечая множества мелких ран, через которые кровь неумолимо покидала его тело. И эти слова были пыткой для Кристины Валенштайн, он добился того, чего хотел. Словно в нее вонзали нож, раз за разом, в самое сердце, но она не умирала, она была бессмертной, только боль была настоящей, раз за разом, каждое слово - тонкий острый стилет в сердце. И вот когда, казалось, она уже сломается, ее глаза вдруг расширились от удивления. И в них заблестели слезы. Кристина закричала. Она вспомнила! Она все вспомнила! Я ликовала от радости! Сколько миров мы с ней прошли, а она всегда вспоминает лишь в последний момент, на грани смерти. Ну, лучше поздно, чем никогда.
