Все будет хорошо - Батхен Ника (читать книги без TXT) 📗
Меньшинство, вздохнул Сеня. Мы с ним оба в меньшинстве. Сексуальное, национальное — какая разница? Хорошо, если толерантность. Хуже, когда погром. И хлеба купить не успеешь. Вставят, провернут — ему удовольствие, а мне?
— Сорок с половиной миллионов, — печально сказал Адвокат.
Он был один. Г-н Горсовет сбежал.
— Забыть и насрать, — предложил Сеня.
— Вам легко говорить… А кто вы, собственно, такой?
— Медвежатник, — объяснил Сеня. — Работаем круглосуточно!
— А что вы делаете здесь?
— Это я ваш отель вскрывал.
— Очень приятно, — вздохнул г-н Адвокат.
15:27
…теперь у меня новая жизнь…
— Они там что, взбесились?
— Рустамыч, ты только не нервничай…
— Это Дорфман! Это его хитрожопости…
— Рустамыч, не бери в голову…
Водители «скорых», курившие у въездного пандуса, отошли подальше. То, что не удалось главврачу, и лишь частично удалось внезапной, плохо объяснимой ненависти к амбалу-медбрату — это сделал Геныч, глава юридической службы Чисоева. Артур забыл о Вике. Загнал аварию в глухой угол сознания, забил двери и окна досками крест-накрест. Дал увести себя из корпуса на свежий ветерок, под елки. Атаковали его бизнес — хозяйство, как при жизни говорил отец. Отец полагал, что у мужчины есть два хозяйства, одно из которых ниже пояса. И оба надо охранять любой ценой, рвать врага зубами. Если, конечно, ты мужчина.
Артур вспомнил, как в Махачкале, в гостях у Жорика Джалилова, бывшего танцора ансамбля «Лезгинка», отец хлебнул лишку и залез спать в будку к Карачуну, цепному кобелю-волкодаву. И как злобный, косматый, не признающий никого, кроме хозяина, Карачун рычал на всех, включая обалдевшего Жорика, не подпускал людей к будке. Отец же придавил часа полтора, выбрался наружу, поцеловал Карачуна в мокрый нос: «Кунак! Берег гостя…» — умылся и пошел к столу. Он обожал свежий ччар-лаваш, а бабушка Тават как раз принесла стопку горяченького.
Живой отец. Не бронзовая фигурка на краю кубка.
— Звонил Шамиль, — сказал Геныч, глубоко затягиваясь сигаретой. В последние годы он перешел на трубку: берег здоровье. Пачку штатовского «Parlament» Геныч носил в кармане на всякий случай, и случай пришел. — Мне звонил. Ты ж трубку не берешь… Он договорился с клиникой в Израиле. Профессор Лившиц на низком старте. И еще у немцев, с Гильзбахом, для страховки. Как только Вика будет транспортабельна, берем медицинский чартер. Я кинул бронь в «Air Charter Service», они подтвердили…
Артур не ответил. Кусал губы, хмурился.
— Отель я возьму на себя, — Геныча беспокоило, что от Чисоева пахнет коньяком. Геныч понимал, что алкоголь расслабляет. Он бы и сам налил Артуру. Но Артур никогда не пил коньяк. Текилу, виски, водку — пожалуйста. От коньяка Чисоев отказывался наотрез. Такая вот причуда. — Разберемся. Ты, главное, не волнуйся. Ты Вику спасай. Мы сами…
— Что шьют? — спросил Артур.
— Горсовет выразил несогласие с продажей облсоветом здания отеля. Прокурор города подал иск от имени горсовета. Они считают, что на момент продажи отеля частному собственнику отель находился в совместной собственности двух советов. Насколько я в курсе, сейчас область переписывает свою долю на город, в спешном порядке.
— Если они вернут здание горсовету, пусть вернут нам деньги. И возместят средства, потраченные на реконструкцию…
— Шутишь? Дорфман скорее удавится.
— Или я его удавлю.
— Остынь. Я погнал к отелю Стасика, он разведал. Налоговая подала еще один иск. Они хотят ликвидировать отель, как предприятие. Производство по делу открыто, первое заседание — через пять дней.
— Почему так быстро?
— Не знаю. Думаю, команда сверху. Велели рассмотреть в сжатые сроки.
— Ликвидация? На каком основании?
— В ЕГР появилась запись об отсутствии предприятия по юрадресу.
— Что? Кто внес?!
— Конь в пальто. Исполкомовский департамент госрегистрации. Они якобы зафиксировали, что руководство отеля не находится по своему юрадресу. Налоговики тут же подорвались с иском в окружной админсуд. Я, кстати, сделал заявление, что это незаконно. Согласно законодательству внесение в госреестр такой записи возможно в двух случаях…
— Брось, Геныч. Законно, не законно… Нас топят.
— Выплывем.
— Это он Вику убил.
— Кто?
— Дорфман. Это он…
— Ты с ума сошел!
Артур рассмеялся. Услышав этот смех, Геныч — не Геннадий, даже не Генрих, а Егор Альбертович Геныч, с ударением на «ы», что сильно осложняло ему школьные годы — побледнел. Он имел несчастье встречаться с людьми, которые так смеются. Его мать шестой год жила в частном пансионате для душевнобольных. Геныч очень любил маму. Он навещал ее раз в неделю, если не чаще. Мама смеялась и настойчиво просила привезти внуков, Сережу и Оленьку, а у Геныча прихватывало сердце.
Он был холост и бездетен.
Чисоев сорвался с места. Крупный, сильный, в последние годы слегка заплывший жирком мужчина метался, как зверь, от ступенек, ведущих в корпус, до ствола ели-великанши — и обратно. Бил кулаком в дерево, ободрав костяшки до крови и перемазавшись смолой. Пинал ступеньку ногой, хрипло матерясь — мягкий носок туфли не спасал пальцы. Казалось, он хотел этого: движения, крови, боли. Словно платил какую-то цену, предъявленную безумным, безжалостным кредитором. Геныч отошел подальше, не в силах оторвать взгляда от беснующегося Чисоева. Звонок мобильного он услышал не сразу.
— Геныч на связи. Что?
Он не мог поверить.
— Что?!
— Что?! — эхом повторил Артур, кидаясь к юристу.
У Геныча пропал голос.
— Говори!
Две требовательные руки схватили Геныча за плечи. Затрясли — так пес, играя, трясет матерчатую куклу. У Геныча лязгнули зубы. Запрыгали очки на носу. Кровь ударила в голову, вскипела, наполнила виски грохотом. Хорошо, подумал Геныч. Хорошо, что неотложка. Примут сразу. Когда инсульт, хорошо, если сразу.
Он знал про инсульт все: готовился заранее.
— Ну?!
— Нацбанк, — выдохнул Геныч. Больше всего на свете ему хотелось лечь и сдохнуть. — Они отозвали банковскую лицензию. Уже назначили ликвидатора.
— Какой банк?
— Наш, Артур. В смысле, твой…
Его отпустили. Держась за сердце, Геныч смотрел, как Артур меняется в лице — хоть сейчас в пансионат, к Генычевой маме. Если он спросит про Оленьку и Сережу, подумал Геныч, я сбегу. Я пробегу марафон с олимпийским рекордом. Видеть, как железный Чисоев, волк среди волков, сходит с ума, было невыносимо.
— Так не бывает, — сказал Артур.
Геныч кивнул.
— Ты пил коньяк? — спросил он.
— Да. С главврачом.
— Ты же не пьешь коньяк?
И я, мелькнуло в голове у Геныча. И я к маме, в байковой пижаме.
— Раньше не пил, — сказал Артур. — Теперь у меня новая жизнь.
20 лет назад
…земля тебе пухом, дорогой Рустам!..
Рустам Чисоев оставил Махачкалу летом шестьдесят восьмого.
Перебравшись с женой и маленьким Шамилем на новое место жительства, променяв «Буревестник» на «Динамо», а золотые пляжи Каспия на тьму мелких, дурно пахнущих речушек, он сразу перешел на тренерскую работу. За три месяца до переезда Рустам — еще на родине, где, как известно, горы в помощь — взял серебро на чемпионате СССР по вольной борьбе, уступив лишь Медведю из Минска. Лечь под белоруса, чьим отцом был асфальтовый каток, а матерью бетономешалка — да, обидно, но не стыдно. Рустам так долго убеждал себя, что не стыдно, и что не проигрыш явился причиной смены места жительства, а условия, предложенные руководством спортобщества и одобренные в Министерстве…
Короче, сам поверил.
Артур родился под Новый год — во время переезда жена Рустама ходила беременной. Шамиль поначалу отнесся к брату с отменным равнодушием. Куда больше юного, вспыльчивого, гордого Шамиля занимали тренировки и упрямое желание сверстников доказать, что Рустамыш хоть и тренерский сынок, а тефтель. Шамиль не знал, что значит тефтель. Шамиль очень обижался. Когда, пять лет спустя, отец привел в зал Артура, кто-то опрометчиво назвал тефтелем новичка. Этого хватило, чтобы Шамиль избил дурака всмятку, а потом взял брата под опеку. Что значила в его понимании опека? — пахота до кровавого пота и никаких поблажек.
