СССР - Идиатуллин Шамиль (книги полностью txt) 📗
Баранов скреб под неопрятно заросшим подбородком. Камалов, округлым движением тронув затылок, продолжил:
– Это же Сунь Цзы, боян с вот такой бородой: соперник должен раз за разом убеждаться, что его приемы не проходят и натыкаются на глухую защиту, а наши приемы уязвляют его до суставной жидкости. Победа – это не превосходство в воздухе или единственно правильная идеология. Победа – это убеждение врага в нерентабельности любых его действий. Как только враг убеждается, что любая его атака, хоть штыковая, хоть ядерная, нам ущерба не наносит, зато вынуждает нас на две атаки, очень для врага болезненные, – сразу после этого он становится пацифистом, миролюбцем и пораженцем. Если мы пытаемся переиграть противника по его правилам – а мы именно это пытаемся в том числе, – то должны играть, а не падать при первой же ответке, не важно – дополнительные судебные пошлины это, справки об отсутствии долгов или независимая экспертиза нанесенного ущерба. Мы их ошарашили, они в ответ тупо пытаются нас завалить. Единственный наш вариант – ошарашивать дальше. А на любой завал, на любое требование принести чудо заморское, вытаскивать из кармана пачку этих чудес и спрашивать: вам которого – с хвостами, трехпалого или который не фисташковый? Так ведь? Ну и – как говорится. Все, достаточно об этом. По существу: деньги к сроку успели?
***
– Не знаю, как и откуда, но успели они к сроку, – раздраженно сказал Родионов. – И пошлины заплатили, и все бумаги по новой выправили, и по отсутствию долгов отчитались. Обошли они нас, просто во всем обошли.
Дьякин откинулся на спинку кресла и неприятным голосом произнес:
– Не понял. Ты же говорил, все каналы перекрыты и времени у них не осталось.
Родионов, вытянув руки по швам, глухо объяснил:
– Мы перекрыли все каналы. И действующие, и резервные. У «Союза» и его структур блокировали все счета, у самых строптивых регионалов провели выемку документов и по факту стопанули деятельность, поставили под контроль cash flow из центров, где они хорошо сидят, предупредили местные банки и вообще бизнесов, чтобы не вздумали соваться. С судьями говорить только не стали – вы не велели.
– Да, я не велел, это без вас обошлись. Теперь давай самое интересное.
– Да неинтересно, глупость какая-то. Мы не учли переводы от физлиц физлицам. Да и учли бы – поди их отследи, тем более небольшими суммами, тем более из Москвы. Оттуда ж каждый день миллиарды уходят – понаехавшие с гастерами родню греют.
Дьякин выпрямился в кресле и спросил:
– Какие переводы? От кого?
– Да обычные. Через «Сбер», «Юнистрим», еще какие-то банки и системы. Отправителей пока не всех пробили, железно есть двенадцать человек, пока ни у кого связи с Союзом не нашли. Копаем дальше.
Дьякин вяло махнул рукой:
– Чего там искать, может, дружки рычевские или родня – у него их в Москве три вагона.
– Или камаловские.
– Почему камаловские?
– Камалов в это время в Москве был, – объяснил Родионов, оценил изменение мимики начальника и принялся объяснять с постоянным ускорением: – Из отпуска возвращался, с семьей, чуть ли не из Турции – по-простому у них, демократичненько, – на полдня или чуть больше в столице завис.
Дьякин взял из толстого гранитного стакана карандаш, внимательно рассмотрел его, близко поднеся к глазам, постучал острием по столешнице – каждая следующая точка была чуть крупнее – и негромко осведомился:
– И что ж его не задержали?
Родионов плаксиво сказал:
– Так команды же не было. Никаких же опердействий до подтверждения, говорили. Нет же подтверждения пока.
– Же-же-же, – передразнил Дьякин. – Пчелки вы мои. Ладно, не задержали и не задержали. Хотя ведь нездорово это. И переводы по регионам – совсем нездорово. Вони больше будет и повод им для торга. Сколько там исков по регионам получается?
– Восемнадцать партийных, десять по итогам выборов, двадцать три хозяйственных, включая репутационные. Плюс Конституционный суд, конечно.
– Конечно, – меланхолично повторил Дьякин. – Полста явных скандалов с неявными последствиями по всей стране. Мощно вы сработали. Молодцы.
– Мы две трети на ранней стадии задавили, под тридцать партийных и штук пятьдесят хозяйственных, и это без дерганья судей, – оскорбленно напомнил Родионов.
– Без судей, без судей. А судьи совсем нюх потеряли, нет? Вот на хера, спрашивается, все принимать? Понятно, что им тоже отчитаться охота, – типа, оцените, мы рассмотрели по-честному и отклонили законным образом. Ай молодцы какие. Но это же повод для Страсбурга и прочей вони. Да ладно, сейчас это уже и не важно.
Родионов потоптался и все-таки спросил:
– Почему?
– Да потому, что все, конец операции «Сатурн». Недолго мучилась старушка. Решен вопрос.
– Кем?
Дьякин с сочувствием посмотрел на него и серьезно ответил:
– Не нами. И уж не ими. Им только торговаться осталось. А поводов для торговли ты надарил – бакинский базар позавидует. Ладно, ладно, не дуйся. Не ты, мы все дали. А что за решение, не скажу, извини. Завтра узнаешь. А пока государственная тайна. Не могу, сам понимаешь.
– Ничего не понимаю, ерунда какая-то, – сказал Игорь. – У меня да, есть причины к Кузнецову с нехорошим чувством относиться – он мне лучший друг был, а теперь выясняется, что и не друг, может, а так, маскировочная сетка или, вернее, стеночка, от которой отталкиваться можно. Но с тобой-то он себя честно вел.
– Честно? – вскинулась Даша, но продолжила без надрыва: – Это как раз нечестно. Если он про себя что-то врал или утаивал, значит, вообще все было враньем.
– Ну, это некорректное обобщение.
– Бравин, что ты об обобщениях вообще знаешь? Или на курсах охранников теперь и философии учат?
– Даша, я помню, что у тебя образование лучше, чем у меня и вообще любого отдельно взятого человека. Но между тотальной ложью и маленьким секретом есть довольно существенная разница. Особенно в делах мужчина–женщина.
– Наоборот.
– Ну, не знаю. Алик вон и не за это жену простил.
Даша, отвернувшись, процедила:
– Не называй это имя при мне.
Игорь нарисовал пальцем на столе звездочку и сказал:
– Через полгодика при тебе вообще ни одно мужское имя назвать будет нельзя.
– Свинья, – сказала Даша с отвращением.
Игорь пожал плечами:
– Да не дергайся так, я при тебе вообще никогда ничего называть не буду, минутку могла бы и потерпеть. Даш, это ненормально, понимаешь: отношения по уставу строить. Мы же не в армии и не в этом самом, не в сериале, это там герои во второй серии берут друг друга за руки и всё-всё про себя рассказывают. Такое только в гестапо бывает и у католиков на исповеди. Если человек тебе симпатичен и ты ему симпатична, – это достаточное условие для чего угодно, но не для того, чтобы сразу требовать всю изнанку.
– Ты, Бравин, ни фига не понимаешь в делах мужчина–женщина.
– В этом никто не понимает, и я, да, особенно. Но я ничего и не требую особенно. А тебе будто не жизнь нужна, а чтоб все по линеечке. Это, видимо, компенсация природы за ум и красоту.
– Не требуешь, значит? А у тебя и оснований особых требовать нет. Ты мне несимпатичен.
– Даш, я и так уйду, можно без лишних свар обойтись.
– Куда ты уйдешь? – Даша приподнялась, но тут же заметно рассвирепела и пообещала: – Не уйдешь, а улетишь сейчас.
Игорь быстро шагнул к ней, забрал ее ладони, подвел свой нос вплотную к Дашиному и сказал, дыша перечной мятой:
– Дашенька, милая, ты очень хорошая девушка. Ты кому угодно счастье можешь подарить, и сама счастливой будешь, но пока все наоборот получается. Поменяй подходы, и будет счастье. Поняла?
Даша попыталась вывернуться, оттолкнуть Игоря и сказать ему что-нибудь беспощадное, но обнаружила, что мягкий его захват не позволяет ни дернуться, ни уверенно разговаривать. Она прошипела:
– Пусти.
Только это и сумела.
– Да разве ж я держу? – сказал Игорь. – Это мой принцип такой: если один говорит, другой внимательно слушает. Особенно в делах мужчина–женщина. Нравится?
