Попаданец со шпагой - Коротин Вячеслав Юрьевич (книги .txt) 📗
— Разрешите представиться: титулярный советник фон Дуттен. Из Венденского полицейского управления. С кем имею честь?
— Поручик Демидов. Следую к месту службы в Ригу, — ну что же, если эта крыса из полиции, то придётся "поуважать" представителя власти.
— Присядем, — указал за один из нескольких свободных столов немец.
Присели. Ну и что дальше?
— Господин поручик, — вяло и равнодушно начал полицейский, — я здесь расследую убийство. Весьма уважаемой персоны. Весьма странное и загадочное убийство.
— Ну а я тут при чём? Подозревать всякого проезжающего мимо офицера…
— Да в том-то и дело, что не всякого… — лицо фон Дуттена было совершенно равнодушным, но чувствовалось внутреннее напряжение. Видали мы таких – сами как бы спортсмены и рыболовы.
— Вас так насторожило моё незнание немецкого и французского языков? Это может иметь отношение к преступлению?
— Отношение к преступлению может иметь всё. И офицер, говорящий только по-русски…
— По-моему, я продемонстрировал, что могу общаться не только по-русски…
— Действительно. Но как раз это и удивляет. И настораживает, В том-то и дело, что каждый факт в отдельности объясним, но такое их сочетание…
— Какие, простите, сочетания?
— Да, к примеру, орден Владимира на груди поручика. Можете объяснить, почему такая награда красуется на груди обер-офицера? Причём не самого высокого класса. Можете?
— Могу. Я имею чин адъюнкта в Академии наук. И орден мне пожалован самим государем за научные открытия.
— Да что вы говорите! — колбасник даже не старался маскировать свой издевательский тон. — Вы учёный? Сам император приколол вам орден на грудь? И вы хотите, чтобы я всему этому поверил?
— Я хочу, чтобы вы оставили меня в покое. Ваше общество мне неприятно. Вы посмели обвинить меня во лжи, но я не имею права участвовать в дуэлях, до завершения своей миссии.
— Сударь, как раз дуэли со мной вы не дождётесь. Моё оружие – перо и бумага. И вон те двое солдат, которые меня сопровождают,
В направлении, куда кивнул местный пинкертон, действительно жевали свою кашу пара солдат. Сомневаться, что они состоят при данном полицейском чине, не стоило.
— Так чего же вы от меня хотите?
— Всего лишь навсего документа, подтверждающего вашу личность.
Всего-то проблем! Я расстегнул мундир и вытащил свою "подорожную":
— Извольте. Подписи его высокопревосходительства Военного министра вам достаточно?
— Позвольте, — протянул руку к бумаге фон Дуттен.
— Не позволю, — пошёл на принцип я. И не только на принцип: давать в руки всяким-разным важные документы не стоит никогда. Этому меня ещё в "прошлой жизни" чиновники научили. — Вы видите подпись министра и печать?
— Я вижу некую подпись и некую печать, — флегматично промолвил мой собеседник. — Я не видел подписи министра, не знаю, как она выглядит. Так что ваш документ не очень убедителен для меня лично.
— А какой был бы убедителен? С моим портретом? И чтобы подпись Барклая де Толли поверх его?
— Экий вы шутник! — позволил своим губам изобразить подобие улыбки местный детектив. — Знаете, в сложившихся обстоятельствах, я бы даже вашему портрету на документе не поверил. Вы в Ригу следуете?
— Я ведь уже сказал, что да.
— В таком случае я попрошу вас проехать со мной вместе в Венден, где я смогу переложить возникшие с вами проблемы на тех, кто сможет принять окончательное решение по данному вопросу. Не возражаете?
— Совершенно. До Вендена вёрст тридцать, а компания, хоть и не совсем приятная, в дороге пригодится.
— Очень рад, что вы приняли разумное решение, — встал из-за стола Дуттен, — позвольте вашу шпагу.
— Простите? — на пушку что ли берёт? — У вас есть приказ о моём аресте? Или меня застали на месте преступления? С какой стати я должен отдать шпагу первому, кто её потребует?
— Да просто я хотел посмотреть на вашу реакцию, господин поручик, — улыбнулся чиновник. — Возможны были некоторые варианты вашего поведения, которые позволили бы мне сделать окончательные выводы. До утра прошу из этого заведения не выходить.
Во нахал!
— Сударь, — холодно бросил я, — вы не смеете мне указывать и ограничивать мою свободу. Постарайтесь понять, что, согласившись следовать в Венден вместе с вами, я оказываю любезность, а не подчиняюсь вашему произволу. И пока, после разъяснения ситуации, согласен удовлетвориться лишь извинениями. Если же вы продолжите доставлять мне неудобства, то гарантирую ещё и неприятности по службе.
— Вам так хочется погулять этим промозглым вечером?
— Я просто не терплю, когда мне указывает, что делать и как себя вести, человек, не имеющий на это права.
— Я не понимаю вашего упорства…
— Сожалею. Послушайте: вы меня утомляете, я ведь могу и передумать составить вам компанию по пути в Венден.
— У меня есть возможность вас заставить.
Вот чего доёживается, ферфлюхер хренов? Жить ему скучно?
— Сядьте! — он, конечно, мог проигнорировать мою реплику, но видно, что подействовал тон – прежде чем фон Дуттен смог осмыслить происходящее, "организм" уже снова усадил его на прежнее место.
— Так вот, — прошипел я, — если вы, дубина стоеросовая, посмеете отдать приказ своим солдатам, то одного я застрелю, а второго заколю. И за их жизни отвечать придётся именно вам, как и за попытку срыва выполнения поручения его высокопревосходительства. Особого поручения. Напрягите свой умишко и попытайтесь сообразить, что офицеры с приказом за подписью самого министра просто так в этом захолустье не появляются. Только попробуйте применить силу в отношении меня, и Сибирь вам гарантирована.
— Сударь, я не привык… — начал приходить в себя немец.
— А мне ровным счётом наплевать на то, к чему вы привыкли. Я вам сказал уже больше того, чем был обязан. Делайте выводы сами, — так и хотелось добавить: Хао! Я всё сказал!
Но держался он неплохо. Всё-таки характер имеется.
— Я лишь выполняю свой долг.
— Я тоже. И вы мне мешаете это делать. Излишнее служебное рвение, которое вы проявляете, может привести к большим неприятностям. Я уже обещал, что поеду с вами – благо мне по дороге. Большего вы от меня требовать не смеете. Честь имею, господин фон Дуттен.
Встал и, не оглядываясь, отправился к себе в комнату. Тихону велел на всякий случай ночевать у меня – бес его знает, что может прийти в голову этому бароше в связи с уязвлённым самолюбием. Лучше иметь слугу рядом. В случае чего отобьёмся как Атос с Гримо в винном подвале.
Заснуть долго не мог – всё думал: не слишком ли я оборзел в беседе с полицейским чином?
Хотя вряд ли – эту шушеру в начале девятнадцатого века дворяне, а уж тем более офицеры, если верить соответствующей литературе, мягко говоря, недолюбливали. Не знаю кто там высший воинский начальник в Вендене, но однозначно должен принять мою сторону. Вернее почти однозначно – может ведь и родственником этого хмыря оказаться. Или просто немцем с "национальной солидарностью".
С утра позавтракали перловкой на кислом молоке – вкусной такую еду не назовёшь, но "попитаться" перед дорогой было необходимо. Я бы конечно лучше чем-нибудь поприятнее перекусил, хоть яичницу можно было заказать, но завтрак для меня почти всегда был именно "питанием", а не едой – с самого детства поутру никакого аппетита. Вот часам к одиннадцати – да, прорезался, чисто как у Винни-Пуха: "одиннадцатичасовое настроение".
Погодка выдалась неплохая и дорога была не раскисшей, так что двигались мы вполне споро. Солдаты держали себя по отношению ко мне совершенно индифферентно, хотя наверняка получили в отношении меня соответствующие распоряжения от своего "босса".
Фон Дуттен тоже достаточно долго сохранял молчание, но на втором часу пути не выдержал:
— Господин Демидов, разрешите у вас спросить один вопрос?
