Дизель решает все - Маришин Михаил (книга жизни .txt) 📗
— Ну и задачки ты задаешь, Семен! Когда неизвестно даже какой та база будет! — Старая хитрость опять принесла свои плоды, присутствующие сосредоточились именно на последнем заданном вопросе.
— Давайте прикинем вчерне… — Я взял карандаш и лист бумаги и принялся рисовать. — Вот смотрите. Вопрос первый — вооружение. Что мы на сегодня имеем? «Гочкис»? Это для тяжелого броневика не годится. Полагаю вооружить его трехдюймовой полковой пушкой образца 1927 года. Ее сравнительно легко можно приспособить для установки в башню — и она в серийном производстве. Бронекорпус у нас будет двухслойный, с зазором между внешним и внутренним бронелистом, поэтому необходимую жесткость погона обеспечить сможем. Смотрим дальше. В башне не менее трех рабочих мест должно быть — наводчик, командир и заряжающий. Отсюда, чтобы все поместились, диаметр погона не менее полутора метров, для верности — метр семьдесят. Высота боевого отделения, чтобы заряжающий стоя мог работать, — метр семьдесят, а лучше метр восемьдесят. Полметра высоты башня. Итого корпус в районе боевого — метр двадцать-тридцать. Водителю, чтобы удобно сидеть, высоты хватит, а длину его места в полтора метра примем. Далее мотор с коробкой в корме полтора метра займут, если все правильно скомпоновать. Вот вам и корпус — четыре семьдесят. Очень короткий получается, у ЗИЛ-6 только колеса по сорок дюймов, задняя тележка одна — два с лишним метра длины закрывает. Столько же между первой и второй осями остается. Вот так-то.
Пока я все это говорил и рисовал, Важинский тоже взял листочек и стал что-то подсчитывать, слушая меня вполуха. А потом поднял на меня глаза и сказал:
— Товарищ Любимов, ты нас за дураков держишь? Эта машина вся тонн в восемь выходит. Легче даже, чем груженый ЗИЛ-5, не говоря о «шестом». Зачем ей мотор больше серийного? Или тебе рекорды скорости покоя не дают? А если мотор серийный ставить, то и в корме его располагать необязательно, соответственно — кулиса не нужна!
— Ну и шут с вами! Раз не хотите «стотридцатый» ставить — мое дело сторона, — раздосадовался я, осознав, что поторопился. Надо было самому все сначала обсчитать, потом уже с предложениями встревать. — Поступайте как знаете.
На следующий день, 20 января, ко мне в КБ неожиданно нагрянула товарищ Артюхина в компании с Меркуловым. Слегка удивившись подобной компании, но тем не менее тепло со всеми поздоровавшись, я спросил.
— Александра Федоровна, какими судьбами? Неужто у нас на женском участке что-то неладно?
— Нет, товарищ Любимов, все там нормально, но мы свой контроль не ослабляем. Имей в виду! — Артюхина была как-то взволнована и, чтобы это скрыть, говорила напоказ строго. — А дело у нас к тебе личное. И в то же время государственное.
— Это как понимать? Вы хоть толком объясните, чего хотите, а запутаюсь я и без вашей помощи.
— Пусть это для тебя будет сюрпризом, товарищ Любимов, — вступил в разговор Всеволод Меркулов. — Собирайся, поедем, на месте все поймешь.
Не скрою, подобное предложение из уст чекиста заставило напрячься. Захотелось даже поежиться, чего на глазах собеседников я позволить себе не мог. Решив, что надо вести себя естественно, потому как в подобном предложении могло и не быть никакой для меня опасности, я согласился.
— Ну хорошо, хоть и работы невпроворот, поедем. Исключительно ради вас! Надеюсь дело того стоит.
— Не угадал, товарищ Любимов! — Артюхина не выдержала и хитро улыбнулась. — Это исключительно ради тебя.
Продуваемый всеми ветрами новенький ГАЗ-А за пятнадцать минут домчал нас через заснеженную Москву до Чистых Прудов и остановился, к моему удивлению, перед утилитарным железобетонным шестиэтажным зданием без каких-либо архитектурных «украшательств», которое было бы более уместно году так в 1960-м, нежели в 1932-м. Дом был построен в виде буквы «П» и, чтобы войти внутрь, надо было пройти между двумя корпусами «ножками» до подъезда в «перекладине». Сбоку от входа двое рабочих как раз старались ровно прикрепить вывеску «Народный комиссариат легкой промышленности СССР». Сказать, что я был озадачен — не сказать ничего, я даже не постеснялся спросить.
— Какое отношение я, со своими дизелями, имею к легкой промышленности? Это что, розыгрыш?
— Пойдем, пойдем, не месяц май, чтобы в дверях стоять, сейчас все поймете. — Подтолкнул меня в спину Меркулов. Поднявшись на третий этаж, мы вошли в приемную наркома, на двери кабинета которого, скромнее некуда, было написано: «т. Любимов». Вот те раз!
— А, товарищ Артюхина! — шагнул нам навстречу из-за стола здоровый мужик с «чапаевскими» усами. — Ждал вас, информирован, что под вашим руководством создана специальная женская комиссия по индустриализации при ЦК партии. Значит, будем работать рука об руку. Мы по хозяйственной части, вы — по политической? А как же «Работница»?
— Не совсем так, товарищ Любимов. Комиссия в первую очередь, будет заниматься тем, чтобы труд женщин использовался наиболее рационально. Над этим еще трудиться и трудиться, скучать я вам не дам. Кстати, предложение использовать женские руки в наиболее кропотливой и точной работе в свое время выдвинул человек, с которым я вас хотела познакомить. Товарищ Любимов. — Александра Федоровна сделала жест рукой в мою сторону. — Семен Петрович. Я вам писала в Германское торгпредство, что, возможно, нашелся ваш племянник. Это он. С нами товарищ Меркулов, начальник отдела ОГПУ при ГУ БД Наркомтяжмаша.
— Племянник, да помню, присылали фото. Да на нем разве разглядишь чего? Да и с Петром мы связь потеряли окончательно, когда я еще совсем молодой был. А не видел брата с детства, он намного меня старше и, как женился, на восток уехал. А точно он племянник мой?
— Это мы у вас как раз хотели уточнить, — вмешался в разговор чекист. — Чтобы вы или подтвердили или опровергли предположение товарища Артюхиной.
— Да как же я подтвержу, если ничего не знаю? Внешне вроде на нашу породу похож, а вроде и нет. Глаза карие. Хотя у деда такие были, — нарком с сомнением меня разглядывал со всех сторон, а потом вдруг спросил: — А отец-то где?
— Умер три года назад, — я был настолько растерян таким оборотом дела, что стоял, хлопая глазами, пока меня обсуждали как какой-то предмет, прикидывая, подойдет — не подойдет. К счастью, когда пришлось отвечать, я уже взял себя в руки.
— Ну так расскажи мне про него, где жил, как, чем занимался. Про мать. С ней что? Братья-сестры есть? Да, присаживайтесь, товарищи, разговор долгий.
Расспрашивал меня Исидор Евстигнеевич больше часа, а я, пересказывая свою легенду, пытался как можно меньше вдаваться в детали, а то что говорил, старался сам хорошо запомнить, чтобы в будущем меня не поймали на противоречиях. Из-за этого, собственно, выдумывать старался как можно меньше, описывая своего реального родителя, поместив его, в своем воображении, в другую обстановку. Нарком изредка комментировал мой рассказ, не говоря при этом ни да, ни нет.
— Рукастый, говоришь, был и штуки разные горазд придумывать? На Петьку похоже, но он по дереву мастерил, а с железом знаком не был. Хотя в жизни мог всего понабраться, голова у него светлая была.
После того как меня полностью «выпотрошили» на тему моей «лесной» жизни, перешли к настоящему моменту. Здесь уже подключились Артюхина с Меркуловым, дополняя мой рассказ деталями. Я старался не касаться своей работы, так как не знал, с кем имею дело и можно ли этому человеку доверять, ограничился тем, что работаю на ЗИЛе.
— Да он главный конструктор моторного КБ ЗИЛа! — не выдержала Артюхина. — Это он тот дизель придумал, станки под который вы на завод закупали! Ну помните срочный заказ? Я тогда же вам и письмо прислала!
— Точно! Было дело! Ох уж и пришлось нам тогда покрутиться! — Нарком как-то оживился, а его отношение ко мне, после выяснения моего нынешнего положения, переменилось. Теперь любой факт биографии и черта характера трактовались как подтверждение родства. Горячий? Весь ЗИЛ чуть ли не на дуэль по одному хотел вызвать? Точно — наша порода! Что и Халепский через Ворошилова на днях Берии жаловались на его рукоприкладство? Молодец! На мелочи не разменивается — наш человек.
