Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
Курцио поперхнулся. Казалось, он вспомнил нечто весьма неприятное, то, что следовало бы похоронить в глубинах памяти, заперев на самый прочный замок.
— Хаос? — едва ли не шепотом проговорила маркиза, и голос ее прозвучал как змеиное шипение. — Ты когда-нибудь имел дело с горцами? Ты кичишься тем, что умнее бывшей родни, но столь же косен и неумен! В Столпах нет единой головы, с которой можно было бы договориться. Тухумы просто задерут цены и вынудят Двор ставить против Острова, все время повышая стоимость. Деньги, накопленные с таким трудом, уйдут как вода в сухую землю за год-два. Даже если Оттовио женится на варварской девке, он привлечет на свою сторону часть «овечьего дворянства», но прочие немедленно вцепятся первым в глотку. И не будет ни солдат, ни свободного прохода! А островной флот никуда не денется. Тот самый флот, что неминуемо обрушится на мой дом! А к нему присоединятся войска Сибуайеннов, которые придут мстить за предательство и грабить наши земли! И орда всех, кто захочет оторвать кусок нашей земли!
— Так может, не стоило поджигать все вокруг⁉ — сорвавшись, заорал Монвузен. — Может, не стоило Каю и Флессе хватать все, до чего руки дотягиваются? Малэрсид живет в кольце ненависти, но разве не ваша семья трудолюбиво его сковала?
Биэль поджала губы, бледно-синие, как у мертвеца, выпрямилась еще сильнее, хотя это и казалось невозможным. Стиснула пальцы, затянутые в замшевые перчатки без колец. Курцио заметил это, однако мужчиной полностью завладел гнев, который сжег остатки здравого смысла. Лазутчика накрыла волна злого разочарования, и кажущаяся непробиваемой выдержка дала трещину.
— Мы не оказались бы сейчас в… — судя по короткой заминке, аристократичный Монвузен едва не сказал «жопе». — … Таком положении, если бы Вартенслебены не плодили кровных врагов, как заяц потомство! Если бы ты, — его палец указал на маркизу. — Договорилась о займе на приемлемых условиях, которые исполняются! Где же золото Фийамонов⁈ И почему Артиго Готдуа все еще жив? Не ты ли взяла обязательство решить этот вопрос?
Биэль, и так белокожая, как должно высокородной даме, побледнела еще больше и разом. Женщина отшатнулась, будто мужчина ударил ее наотмашь, но Курцио уже несся по волнам безудержной злости, как на охотничьей лодке, распустив парус.
— Я отдал все, пожертвовал всем! — кричал он, нанося удары по воздуху кулаком правой руки. — Я думал: «вот люди, которые унижали мои таланты, но вот и те, кто готов оценить по достоинству мой разум»! Я отрекся от семьи и фамилии, я убил единокровных и подругу детства! Я все положил на алтарь Империи, чтобы она взошла могуществом и славой, как великое древо из малого семени. Я хотел быть лишь строителем и архитектором, я не присвоил себе ни ломаного единого гроша. Хотя видят боги, все, сколько бы ни было их над солнцем и луной, уж я-то мог набить сундуки полновесной монетой невозбранно! А что в результате?..
Он остановился и взмахнул обеими руками, так, что взметнулись кружева.
— Что я получил⁈ — проорал Монвузен уже как обычный мещанин. — Я сменил одну клетку на другую!!! Меня не ценили, не уважали там, но и здесь все то же самое.
Он выдохнул и горько повторил:
— Все то же самое… Я хочу помочь и спасти… я могу это сделать! Я вижу путь и указываю на него другим. Да, путь жесток, он требует силы, напора и готовности отказаться от малого, чтобы заполучить целое. Но все мои замыслы… они как малый кораблик у рифов. Косность и узкомыслие все-таки непреходящи, они одинаковы, что у островных нобилей, что у людей чести материка. Они губят великие возможности… А ведь все так близко…
Он сжал кулаки вновь, поднял их, глядя на белые от напряжения пальцы. В глазах Курцио туманилась запредельная тоска и горечь.
— Так близко… — прошептал он. — И все-таки недостижимо, как на Луне…
На протяжении всей тирады маркиза стояла в неподвижности, будто статуя, и молча глядела на мужчину. Дождавшись, когда он закончит, она выдержала паузу еще четверть минуты, убеждаясь, что это и в самом деле финал. Затем Биэль сказала — и голос ее был пуст, как черепки разбитого кувшина, холоден, как вершины Столпов на восьмой месяц восьмого года:
— Любезный Курцио аусф Монвузен, я сочла бы превеликим одолжением с вашей стороны, если бы в дальнейшем вы не беспокоили меня своим вниманием. В любом виде. Преподношения, коими вы сочли меня одарить, будут возвращены. Найдите им более выгодное применение.
Не ожидая ответа и не интересуясь реакцией на произнесенное, она повернулась и ушла, чеканя шаг ногами в изящных туфлях. Курцио шагнул было ей вслед, на лице шпиона отразилась непередаваемая гамма чувств и желаний, однако все их почти мгновенно вытеснила гримаса уязвленной гордости. Монвузен стиснул зубы и едва ли не силой заставил себя остановиться. Набычившись, зло склонив голову он исподлобья наблюдал, как уходила маркиза, смотрел на ее прямую как солнечный луч спину, волну коротких темных волос над стоячим воротником.
И так двое людей, имея выбор, сделали его сообразно понятиям о достоинстве и личной гордости. Было ли это предпочтение мудро… кто знает. Во всяком случае, мужчина и женщина в ту пору сочли его единственно верным и возможным. А что они думали после, оказались ли терзаемы сомнениями, пресловутым вопросом «а если бы?..» — об этом никто не узнал, а если узнал, то никому не поведал.
'Для нас остается загадкой — какими соображениями руководствовался Курцио аусф Монвузен, составляя план спасения Короны. Действительно ли он был уверен, что иных способов нет? Искренне ли надеялся убедить сподвижников преступить ценности, воспитание и мораль сословия? Это, увы, нам узнать не суждено. Мы в силах лишь принять исторический факт, освещенный в тайной переписке Вартенслебенов и записке Шотана Безземельного Кааппе Фийамон. По ходу безукоризненно вежливого обсуждения, когда оппоненты благожелательно улыбались другу, больше всего желая перерезать сопернику горло, Император и совет, безусловно, одобрили военный поход на север, а также концепцию упразднения самостоятельного королевства Северо-востока. Однако категорически отвергли саму идею изоляции с последующей реконкистой.
В контексте борьбы за влияние в узкой группе ближайших сподвижников императора, Курцио аусф Монвузен безусловно выиграл. Ведь именно его предложения и расчетылегли в основу стратегии Готдуа, привели к решению начать полноценное завоевание «Красной полосы на белом щите». Однако во всеобъемлющем смысле Король шпионов так же, безусловно, проиграл — император отверг всю «футуристическую» часть плана. И, судя по дальнейшим действиям, лазутчик рассматривал этот проигрыш как главную неудачу своей жизни. Как печальный финал грандиозных амбиций перебежчика, рассчитывавшего на феерический взлет под владычеством более щедрого и дальновидного покровителя'
Курцио долго сидел, обхватив руками голову. Если бы его сейчас увидел какой-нибудь живописец, то немедленно схватился бы за бумагу и кусок угля, торопясь сделать набросок. Настолько выразительным в каждой черте стал образ полного крушения планов и чаяний. Монвузен выглядел как человек, потерявший все, надежду в том числе. Так длилось около получаса, и кто знает, что за мысли бродили в голове лазутчика?.. Затем Курцио встал, обмахнул платком кафтан, стряхнув отсутствующую пыль. Посмотрел в небольшое зеркало, с кривой ухмылкой отмечая дурное сочетание пудры, обрюзгшего лица и пота.
Что было дальше — также остается загадкой, поскольку не осталось ни свидетелей, ни воспоминаний о том, как Монвузен провел остаток ночи. Можно сказать лишь, что он делал некие записи, которые затем кропотливо сжег. А также составлял и отправлял через доверенных гонцов зашифрованные письма, причем посланники служили Монвузену лично, а не получали жалованье из императорской казны. Одно письмо, впрочем, он оставил в специальной шкатулке для секретаря, чтобы послание ушло с рассветом, без промедления. Адресовано оно было Его Величеству Оттовио Готдуа.
