Попаданец со шпагой - Коротин Вячеслав Юрьевич (книги .txt) 📗
— У меня, извините, работа в лаборатории, — я замялся, — и там же некоторые вещества, которые стоит продемонстрировать его высокопревосходительству…
— Хорошо, я заеду за вами часом раньше, и мы успеем заглянуть в ваше "святилище науки" за образцами.
Молодец! Настоящий вояка: Раз-два. Вперёд!
— Извините, но всё не так просто. Эти вещества нужно подготовить и отмерить, чтобы демонстрировать самому министру. А это не час и не два, понимаете?
В результате, поехали мы на следующий день "налегке". В случае чего – расскажу. Заинтересуется – попросит подробностей и назначит ещё одну встречу…
Интерьер Военного министерства "не поражал". То есть никакой особой роскоши. Нет: всё было очень солидно и добротно – мраморные лестницы, паркет, барельефы… Но это не давило на психику и не заставляло чувствовать себя той самой "тварью дрожащей" пришедшей просить милостыню.
После доклада Бороздина адъютанту о нашем прибытии, тот немедленно отреагировал: "Вас ожидают!", и, на минуту заскочив в кабинет министра для доклада, распахнул перед нами двери.
Барклай совершенно не напоминал себя в монументе возле Казанского в Ленинграде-Петербурге: человек и человек. Наград на нём, конечно, было навешано немало, но это не "мишура" – каждый свой орден, каждую медаль, этот человек получил за сражения. Сражения, в которых, как минимум, не проиграл.
Я немножко робел, зная с каким великим человеком мне предстоит общаться. Честно говоря, я, как и сам Александр Сергеевич, который Пушкин, ставил Михаила Богдановича Барклая де Толли, выше самого Кутузова, перед которым преклоняюсь. Князю Смоленскому было легче – он был русским. То есть, в отличие от Барклая, носил русскую фамилию.
Военный министр встал и пожал нам руки. Вполне себе среднего роста оказался. Ну, совершенно не "эпичен". Не то, что на памятниках.
Ведь в Риге, как мне бабуля рассказывала, испокон веков стоял постамент именно ему, возле Кафедрального собора на Эспланаде, тогда это был планетарий в Парке Райниса. А ведь сам памятник был, пылился и окислялся где-то, но почему-то в советское время на Невском Барклай стоял, а в Риге – фигу.
Кстати, во времена моего "исчезновения" из двадцатого века, уже шли споры по поводу восстановления фельдмаршала на положенное ему место. Я по привычке следил за событиями в Латвии. Но пока лишь споры. Так же как и насчёт Петра Великого…
Его памятник стоял ранее на месте нынешнего "Памятника Свободы", построенного в годы между мировыми войнами, но сама "бронза" сохранилась. И некто Гинзбург, достаточно богатый, как я понимаю, человек, её выкупил, отреставрировал и добился права выставить хоть на время в одном из парков Риги. Потом пришлось убрать, поскольку "на время".
Но я видел фотографию. Это был не "Медный Всадник" – никакого порыва вперёд, ничего подобного – Победитель, спокойно въезжающий в покорённый город.
Да, от такого действительно можно озвереть. И запретить навеки. Что и было сделано. Но я отвлёкся…
— Наслышан о вас, господин Демидов, — голос был практически без акцента. — И спешу принести горячую благодарность от лица всей русской армии. Ваши изобретения трудно переоценить. А вы к тому же ещё и блестящий учёный, наслышан, наслышан…
Я достаточно смущённо поблагодарил.
— А стишками не балуетесь? — улыбнулся Барклай. — Неужто появился в России второй Ломоносов.
— Если честно, ваше высокопревосходительство, то бывает, — но получается не очень.
— Оставьте титулование, Вадим Фёдорович – вы не на докладе. Меня зовут Михаил Богданович. Договорились?
— Почту за честь, Михаил Богданович.
— Вот и хорошо. Над чем сейчас работаете в Академии?
— Совсем недавно закончил очистку нового металла от примесей.
— Какого металла? Ещё один новый элемент? — лицо генерала выражало искреннее удивление.
— Совершенно верно. Удивительный и ни на что не похожий металл. Уверен, что за ним будущее. Но пока он слишком дорог. Значительно дороже золота, хотя его соединения у нас под ногами – например, обыкновенная глина.
— Ничего не понимаю: если он есть в глине, то почему дорог?
Да уж. Беседа о химии с военным… С темы надо "спрыгивать".
— Судите сами: чтобы получить меньше золотника этого вещества у меня ушёл месяц непрерывной работы в лаборатории.
— Вот это да! Очень бы хотелось взглянуть на это чудо.
— У меня есть слиток, вывезенный из Китая, но он в Академии. К сожалению, Михаил Михайлович пришёл с вашим приглашением слишком неожиданно – я не успевал заехать за образцами. Имея время, мог бы продемонстрировать вам вещества представляющие для армии значительно больший интерес, чем алюминий.
— Что, ещё что-то изобрели? — в глазах военного министра совершенно явно зажёгся неподдельный интерес. Он даже не обратил внимания на слово "алюминий".
— Осмелюсь предположить, что весьма полезное для войск. Например, порох, который практически не даёт дыма при выстреле…
— Что-о-о! — ничего себе сколько эмоций! — Порох без дыма? После всего о вас слышанного не смею не верить. Но разум отказывается.
— В самом деле, Михаил Богданович, — вступил в разговор Бороздин, — господин Демидов мне это показывал – мгновенная вспышка и почти никакого дыма.
— Я должен это видеть! Завтра же! — Барклай был совершенно не похож на того хладнокровного "немца", которым его принято изображать в советском кино.
— Простите, Михаил Богданович, но завтра – рано. Я создал ещё одно вещество, многократно превосходящее порох по взрывчатой силе, но мне надо подготовить его для демонстрации. Можно дня через три?
Так. Ещё один смотрит на меня как на Мефистофеля. Может я действительно зарвался, выливая такой поток новшеств?
— Вадим Фёдорович, это уж слишком. Вы не шутите?
— С вами? Шутить таким образом? Разумеется, нет. Я – химик, подумавший о возможности создания нового класса взрывающихся веществ. Понимаете – идея у обоих одинаковая: внести в корпускулу новых порохов ту часть селитры, которая позволяет гореть внутри ствола ружья или пушки пороху обычному. Я провёл много экспериментов. Большинство привели к неудаче, но в двух случаях получилось. Никакой мистики.
— Да. Понимаю, — Барклай задумался. — А не могли бы вы продолжить свои изыскания именно в этой области дальше? Ведь новый металл уже получен. Чем вам не тема для дальнейшей работы?
— Мы с Вадимом Фёдоровичем, — снова вмешался генерал-лейтенант, — говорили на этот счёт по дороге в Петербург. Он меня убедил. Так же как в случае с новыми пулями и кухнями – опасно. Такие работы нужно проводить в обстановке строгой секретности иначе наши будущие враги могут взять их на вооружение и в результате нам будет больше вреда, чем пользы.
— Так что вы предлагаете? — министр был слегка оглоушен обрушившейся на него информацией.
— Разрешите, Михаил Богданович? — я уже слегка осмелел и решил озвучить свою идею. — В Академии мне приходится делать регулярные отчёты о ходе своих работ и, хотя у меня нет никаких поводов подозревать коллег в двурушничестве, но опаска имеется. Это ведь стратегическая информация, за которую многие государства согласятся заплатить немалые деньги. Где гарантия, что кто-то из тех, через кого проходят протоколы моих исследований не польстится? Пусть вероятность и не очень большая, но она есть, не так ли?
— Есть, конечно, — Барклай посмурнел.
— Поэтому-то я проводил все работы по порохам между делом. Сам. Без помощников. Но для армии такие масштабы ничего не значат. Для производства нужны прописи синтеза, а я их не делал. И не собираюсь в ближайшее время. Раз уж так случилось, что вы знаете об этом, Михаил Богданович, то, если имеется такая возможность, я хотел бы работать в войсках, а не в Академии.
Образно говоря: челюсти обоих генералов шмякнули по паркету. Ещё бы – закрытый оборонный НИИ, иначе говоря: "шарашка", в начале века девятнадцатого…
