СССР: вернуться в детство?.. (СИ) - Войлошников Владимир (читать книги полные TXT, FB2) 📗
По степени воздействия это, наверное, было примерно как в мультике «Рататуй», когда ресторанному критику предъявили настоящего повара. Редактор смотрел на меня вот именно что как критик на того крысёнка, и брови его ползли вверх:
– Вы что... вы издеваетесь?
– А разве в каком-либо законе Союза Советских Социалистических Республик есть пункт, запрещающий простому советскому ребёнку заниматься творческой деятельностью? – спросила я.
Отличная фраза.
Нет, серьёзно, действует как дудка на кобру. Редактор внезапно выпрямился и поправил галстук.
– Наша партия и правительство, – с торжественной миной сказала я, – неустанно заботятся об интеллектуальном и творческом росте подрастающего поколения. Разве вы не знали?
– Нет, я-а-а... Я, конечно... мы всемерно освещаем и поддерживаем... – редактор начал нервно оглядываться на дверь. Божечки, неужели же он тоже подозревает, что его на предмет линии партии проверять пришли?! – Я просто не ожидал, что... ваш иллюстратор будет столь юного возраста... Кхм.
– И соавтор, – подсказала я.
– И соавтор?
– Вы не переживайте, я уже неоднократно публиковалась со статьями и рассказами, в центральных изданиях в том числе. И как иллюстратор тоже.
– Ах вот как! – редактор с явным облегчением ослабил галстук. – Так это совсем другое дело! Что ж вы сразу не сказали!
– Так что там на счёт договора? – доброжелательно улыбнулась я. – Предлагаю заполнить прямо сейчас, пока все фигуранты* в сборе.
*Вообще, слово
имеет несколько значений.
В том числе «участник
какого-либо действа,
являющегося
предметом обсуждения».
Но чаще используется
в юридической практике
как «некто, кто проходит
по какому-либо уголовному делу
в качестве обвиняемого,
подозреваемого или свидетеля».
И откуда это словечко выскочило? Само собой ведь подвернулось...
– Я имела в виду: заинтересованные лица, – поправилась я.
Редактор смотрел на меня долгим невыразительным взглядом. Вот после таких историй и рождаются легенды о детях-агентах КГБ. Бедный дядька, мне тебя прямо жаль.
А ведь недавно Брежнев умер. На его место пришёл Андропов, и во всех отраслях началось закручивание гаек и нешуточные чистки. Как-то я это не сопоставила.
Редактор сказал:
– Да. Давайте заполним.
Мы заполнили договор на книгу, все по кругу расписались (за меня, конечно, мама), обшлёпали его печатями. Потом папу и дядь Сашу отпустили (точнее, вежливо попросили), а со мной заполняли второй договор, отдельно – на иллюстрации.
– Простите, – спросила я, – а вы могли бы нам объяснить, каким образом будет рассчитана... оплата?
– Думаю, с этим лучше справится наша сотрудница из экономического отдела, – редактор поднял трубку и почти сразу произнёс: – Марин Петровна, загляни...
В кабинет вплыла дама с огромным гнездом на голове, иначе я эти то ли начёсы, то ли шиньоны назвать-то не могу. Она остановилась и выразительно-вопросительно подняла тоненькие-претоненькие выщипанные бровки.
– Объясни товарищам сетку оплаты.
– Первое издание? – уточнила мадам (для краткости назовём её бухгалтершей).
– Отдельные части публиковались ранее статьями, но были переработаны и дополнены, – ответила я.
Тётя, явно ожидавшая ответа не от меня, округлила на редактора глаза, получила от него какой-то знак и кивнула:
– Это всё равно считается как первое. Тираж у нас, как правило, пятьдесят. Да? – спросила она уже, понятное дело, не нас.
– Пятьдесят, – согласился редактор.
– В союзе писателей?..
– Не состоят, – мотнул он головой.
– М-хм... Ну вот, смотрите. Расчёт идёт потиражный. В РСФСР минимальные тиражи пятнадцать тысяч экземпляров, но у нас издательство укрупнённое, мы меньше пятидесяти не печатаем, а пятьдесят – это уже массовый тираж; значит, за первое издание – первые пятнадцать тысяч экземпляров – вы получите двойной гонорар, такое правило.
– Погодите, погодите, – я поняла, что у меня ум за разум заходит, и достала из своего портфеля тетрадку и ручку. – Можно ещё раз?
Бухгалтерша повторила свои выкладки.
– А что значит «потиражная» оплата?
– Я ж вам говорю: исходя из нормы по РСФСР в пятнадцать тысяч экземпляров – это и считается тиражом. За первый тираж вы получаете сто процентов ставки плюс надбавку за первое массовое. За следующие пятнадцать тысяч – это уже считается переиздание, даже если печатаем сразу – шестьдесят процентов от гонорара.
– Всё время по пятнадцать тысяч штук прибавляем?
– Да. По нормативу. Третье считается ещё шестьдесят процентов, потом сорок, тридцать пять, и все последующие – по тридцать.
– А сто процентов – это сколько? – завороженно спросила мама.
– Для вас это будет сто пятьдесят рублей за авторский лист, – строго кивнула бухгалтерша.
– А для членов союза писателей? – полюбопытствовала я.
– Для членов – двести пятьдесят. Или, если сразу выходит два массовых издания, тогда минимальная ставка двести пятьдесят.
Она почти ушла, и тут я вспомнила ещё вопрос:
– Извините, а рисунки как считаются?
– Тоже в авторских листах, один авторский лист – три тысячи квадратных сантиметров.
– Окончательный объём станет ясен после вёрстки, – как-то пыльно добавил директор.
– Спасибо, – хором ответили мы с мамой.
Ни хрена себе, простите мой дурной французский...
18. НАДЕЮСЬ, ЭТО БЕЛАЯ ПОЛОСА
ВОЛНА
Дома я села, посчитала так и сяк. С рисунками что ещё выйдет – непонятно. Опять же, все ли их возьмут? А вот за буковки нам ломилось больше двух тысяч. Даже если на четверых разделить – уже весьма.
И тут я припомнила слова бухгалтерши по поводу укрупнённого издательства. Если «Восточно-Сибирское» – укрупнённое, то где-то должно быть и совсем крупное, так? И там тираж, наверное, не пятьдесят минимум, а, допустим, семьдесят? Или даже все сто? Как проверить?
Я пошла к книжному шкафу. Первым делом мне на глаза попались детские книжки. В твёрдых переплётах, но малоизвестных писателей. «Тяпкин и Лёша» Ганиной. В детстве я любила. «Колесо на крыше» Мейндерт Дейонг. Блин, фамилия как тест у логопеда. Эту книгу я не любила. С моей (взрослой уже) точки зрения, страшно ей не повезло с переводчиком, текст грубый, рваный, как будто гравий мешалкой ворочают. Тираж... там и там по сто тысяч, гляди-ка. Я проверила ещё несколько книжек издательства «Детская литература». Меньше ста тысяч не было ни у одной. И тут как толкнуло меня проверить тоненькие детские книжки.
Вот, первая попавшаяся. «Честное слово» Пантелеева. С тетрадку, меньше авторского листа. А тираж... семьсот пятьдесят тысяч!!! Я слегка обалдела. Ладно, допустим Пантелеев – человечище! Знаменит, и всё такое.
Ну-ка ещё. «Большое сердце» – это про войну. Автор Б. Лавренёв. Ни о чём мне фамилия не говорит, но я – ещё не показатель, правильно?
Правильно оказалось на все четыреста процентов, потому что тираж у тоненькой книжечки оказался – держитесь – миллион восемьсот экземпляров!!! По самым скромным подсчётам у меня получалось, что этот неизвестный лично мне дяденька получил за эту книжечку минимум девять тысяч рублей!!!
Офигеть.
Ну что, можно начинать становиться миллионером. Дело за малым: стать широко известным в нужных кругах и издать книжечку запредельным тиражом.
Нет, я не завидую этому дядьке.
Да кого я обманываю – завидую, конечно! Хочу, чтоб также, уважали и печатали, можно даже без орденов и премий. Эх...
И, должно быть, кто-то в небесных сферах услышал плач моей души, потому что спустя буквально два дня в нашу дверь позвонили. Я была в школе, и заказное письмо приняла бабушка, но открывать побоялась (после того раза с рукописью она вообще без нас никаких писем не вскрывает).
