Справедливость для всех. Том 1. Восемь самураев (СИ) - Николаев Игорь Игоревич (книга бесплатный формат TXT, FB2) 📗
— Мне так не хватает покоя… — признался Оттовио с почти детской откровенностью. — Я привык, что не нужен никому. Это унижало, оскорбляло. А теперь вспоминаю минувшее и нахожу, что были в том положении некоторые светлые моменты. Например… одиночество.
— Одиночество? — переспросил герцог.
— Да. Возможность побыть одному, наедине с мыслями, заботами… грустью, наконец. Я не ценил одиночество, теперь же тоскую по нему.
— Ноша повелителя всего мира, благословленного Пантократором, тяжела, — дипломатично заметил герцог.
— Да, — грустно поджал губы император. — Я всем нужен, всем необходим… Ни мгновения покоя! Потому я так ценю редкие минуты общения с моими подлинными друзьями. Вокруг меня не скачут, будто скоморохи, жаждущие одобрений, подписей, за спиной не толпится орда писцов, нагруженных бумагами. Оказывается, это роскошь — вести неспешную беседу лишь с одним человеком, лицом к лицу.
Боже, какой слог, поразился герцог. Определенно, занятия с Биэль даром не прошли. Год назад юноша блеял, не в силах произнести две сложные фразы подряд. Теперь же он говорит затейливо и притом с абсолютной естественностью, как настоящий проповедник, чей хлеб — отменно подвешенный язык.
— Возьму смелость предложить, Ваше Величество, устройте себе отдельную молельню. Пусть это будет особая комната, не слишком большая, но и не малая. Обитая деревом и бархатом, чтобы не допускать сторонний шум.
— Молельню? — переспросил Оттовио.
— Да. Это удобно и практично. Человек, уединяющийся помыслами один на один с Господом, выглядит естественно, как богобоязненный верующий.
Удолар не стал развивать намек на недавний переход Оттовио в истинную веру и связанную с тем необходимость подчеркивать искренность сего деяния. Как говорили древние, умному достаточно пары слов, дурак не поймет и долгую речь. Оттовио дураком определенно не был.
— И я не думаю, что Пантократор настолько мелочен, чтобы наказывать человека за то, что после благочестивой молитвы он подумает о чем-нибудь еще.
— Молельня… личная… обустроенная для размышлений, — задумался вслух император. — Да, это звучит интересно. Хотя… — он вздохнул. — Все равно как-то… неправильно. Я владею всей Ойкуменой. И не хозяин собственному одиночеству.
— Увы, мой повелитель, — слегка развел руками герцог. — Господь учит нас отдавать, надеясь, и отказываться, обретая.
— Забавно, — совсем простецки хмыкнул Оттовио. — Прежде меня учили тому же. Только служители Двух и другими словами. Нельзя быть адептом исключительно Света или Тьмы, нельзя обрести одно, не уступив в чем-то ином.
— Мудро сказано, — одобрил Вартенслебен и добавил, понизив голос, хотя все равно их никто не мог подслушать. — Однако, позволю себе попросить никому и никогда более подобного… не говорить. Вас могут неверно понять… А слухи порой беспощадны. особенно когда они касаются…
Он красноречиво умолк.
— Да, понимаю.
Короткий разговор неожиданно и неприятно утомил герцога. Появилась легкая одышка, ноги чувствовали тянущую усталость от ходьбы и просто стояния на месте. Проклятое тело, подумал Удолар. Больное, дряхлое, лишенное сил. Отвратительный сосуд, который вот-вот окончательно растрескается, выплеснет драгоценное содержимое блестящего разума, чтобы песок алчного Времени без остатка впитал, уничтожил все, что было сущностью великого правителя. Сколько возможностей, сколько замыслов — и все они растворятся, исчезнут без следа.
Ярчайшая вспышка гнева накрыла владетеля, заставила потерять выдержку и самообладание. Вартенслебена поглотило чувство абсолютной зависти вкупе со столь же всеобъемлющей ненавистью к собственным детям.
Его не станет, душу приберет Господь, тело развеется пеплом, череп же упокоится в гробнице, украшенный драгоценной гравировкой. Имя будет вписано в летописи Истории чернилами, разведенными на золоте величия и славы. Но что с того мертвецу? На том свете все земное — тлен. А дети останутся жить, наслаждаться годами правления, удовольствиями, что способны дать высокое положение и деньги. И никто даже не вспомнит о том, кому обязаны всем. Это несправедливо! Это… Так не должно быть! Только не теперь, когда жернова непознаваемой воли Господней пришли в грандиозное движение, сокрушая одно, казавшееся незыблемым, и вознося иное, пребывавшее доселе в ничтожестве, умалении. Именно сейчас открываются перспективы, появляются шансы, которых бесплодно ждут — не дождавшись! — поколения. И разум, искушенный во всех мыслимых испытаниях, получает возможность добиться невероятного. Но герцог Вартенслебен, умнейший из великих, величайший из мудрых, сдохнет, как обычный смерд, в луже старческой мочи, сипя и задыхаясь, когда сил не хватит на то, чтобы вдохнуть. А недостойные ублюдки, которые наверняка даже не его кровь, а выношенные в утробах неверных шлюх мусорные выплески, они пустят по ветру все, все!
Нет!!! Нечестно!!!
Убрать их?.. Избавиться от неблагодарных скотов, забывших о почитании старших и умнейших?.. Это так легко. Так просто…
Убить!
— Мой любезный герцог, со мной ли вы? Кажется, помыслы ваши сейчас далеко отсюда.
Участливый вопрос дернул Вартенслебена, вырвал из омута ненависти.
— Прошу простить меня, Ваше Императорское Величество, — проскрипел герцог, чувствуя, как слова буквально продираются через пересохшее горло. — Я… задумался. О значимых вещах.
— Каких?
— Мои помыслы давно заняты разными возможностями пополнить казну, — вполне искренне сообщил герцог, умолчав, впрочем, что на первое место неизменно ставит «мою», а затем уж «императорскую». — И сейчас я готовлю небольшой трактат, посвященный учреждению так называемых «денежных феодов».
Оттовио со значимым видом кивнул, будто высказав одобрение потребности верного помощника мыслить о великом.
Как славно, что этот мальчишка не искушен в чтении лиц, подумал герцог. Многому выучился Оттовио, «восьмой сын», многому… Однако не всему. Еще не всему. Есть навыки, кои постигаются годами, десятилетиями. Курцио, проклятый изменник, злоехидный змий прочитал бы мгновение герцогской слабости, как страницу в книге. Шотан и князь Гайот просто заметили бы. Молодой император не увидел ничего — к счастью.
— В чем суть? — нахмурился Оттовио, но гримаса его была вызвана сосредоточенностью и любопытством, а не раздражением.
— Жалование за военную службу не землей, а денежной рентой. Это решит многие вопросы, в том числе позволит императору завести постоянную армию, обширную и пригодную для использования в каждое время. Армию, где вооруженный человек станет исполнять приказы. а не мериться старшинством по рождению.
— Однако я предвижу и много проблем, — проницательно заметил Оттовио. — Участь ловага, кавалера без земли, считается на материке постыдной, недостойной человека чести. Не так ли?
Удолар вновь почувствовал укол душевной боли. Ну отчего Пантократор столь избирателен и непостижим в своих дарах⁈ Этому мальчишке, который стал чем-то большим, нежели безвестный и нищий дворянчик, лишь по воле случая, достался острый ум прирожденного владетеля. Образования и опыта «восьмому сыну» пока не хватает, однако парень быстро учится и схватывает на лету все, что касается управления, как людьми, так и деньгами. А сын герцога, Кай… Этот, имея с рождения все возможности проявить себя, желает лишь воевать. Его не волнует, откуда берутся серебро и вооруженные люди, главное — схватки, победы, триумф. Это важно, это полезно… но все Герцогство Запада нынче держится на плечах старика и девчонки. Вернее двух девчонок. И, судя по всему, двенадцатым правителем Малэрсида станет матриарх.
— Это так, — согласился герцог. — Но, к сожалению, я не вижу иного пути. Сейчас империя ежегодно тратит огромные деньги, оплачивая кавалерам военную службу за пределами уговора вассальной клятвы. Однако все равно, по большому счету, не имеет постоянного войска. Сбор вооруженной силы, учет взаимных обязательств, составление графиков прибытия и возвращений, все это занимает не менее сезона. Мы можем позволить себе один большой поход в год.
