Орден последней надежды. Тетралогия (СИ) - Родионов Андрей (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
Встретив испытующий взгляд наставника, я отрицательно качаю головой.
– Выйди, – сухо приказывает отец Бартимеус монаху, который привел меня сюда, и, подождав, пока за ним закроется дверь, нетерпеливо добавляет: – Присядь и рассказывай.
– Разрешите один глоток вина, – сиплю я перехваченным голосом. – Сегодня я выехал на рассвете, и за весь день ни крошки во рту не было, зато пыли наглотался вволю.
Отец Бартимеус дергает за витой шнур, свисающий со стены рядом с его столом, один из монахов – охранителей тут же просовывает голову в дверь.
– Прикажи доставить сюда бутыль вина и обед для брата Робера, – говорит наставник.
Монах безмолвно испаряется, буквально через пять минут он возвращается с серебряным подносом, сплошь уставленным тарелками. Верно говорят, что голод – лучшая приправа. На то, чтобы расправиться с содержимым подноса, мне хватает пяти минут, я даже вкуса толком не распробовал.
– Теперь докладывай, – заявляет наставник. Все это время он молча сидел за столом, то и дело поглядывая на меня из?под полуопущенных век.
– На седьмой день пути, когда мы вошли в Ла?Манш, среди ночи нас атаковал корабль неизвестной государственной принадлежности. Двумя пушечными залпами он уничтожил «Святой Антоний», кроме меня, спаслись всего четверо воинов – францисканцев, – начинаю я.
Я докладываю все по порядку, пересказываю случившееся в мельчайших деталях, как учили. Наставник слушает молча, в какой?то момент он пододвигает поближе массивную бронзовую чернильницу, гусиное перо еле слышно скрипит по бумаге, исписанные листы ложатся в стопку один за другим. Закончив рассказ, я замолкаю, наставник не торопясь раскладывает перед собой заметки и начинает внимательно изучать.
Рассказ мой неполон. Как и обещал, я не упоминаю имени Ричарда Йорка и не сообщаю об открытии, сделанном мною в церкви Святой Анны в Ла?Рошели. Отец Бартимеус просто не примет моих выводов, прежде всего он задаст простой вопрос: а откуда лично мне известно, как выглядят люди и животные в далекой?далекой стране за океаном? Не рассказывать же ему про мою жизнь в двадцать первом веке, эдак недолго и на цепь угодить или, того хуже, в цепкие руки экзорцистов. Им только дай поизгонять нечистого, кашпировские недоделанные.
– Значит, кроме тебя никто не спасся, – резюмирует наставник.
– Мне пришлось убить сьера Габриэля, – отвечаю я прямо. – Потому что иначе он убил бы меня.
– И в Лондоне ты тоже не побывал, даже не пытался, – продолжает отец Бартимеус ровным голосом.
– Меня гнали, как дикого зверя, – пожимаю я плечами. – И уйти удалось только чудом.
– Хорошо, – задумчиво говорит наставник, он упорно смотрит вниз, на записи, лежащие на столе. – Я сам доложу обо всем господину аббату. Иди приведи себя в порядок, думаю, что позже господин Гаспар де Ортон пригласит тебя на беседу, – нахмурившись, он добавляет: – И вот еще что, никому не говори про Орден Золотых Розенкрейцеров, добытые тобой сведения нуждаются в тщательной перепроверке.
– Я вообще никому ничего не собирался рассказывать, – говорю я холодно. – А теперь, если разрешите…
– Да?да, иди. – Отец Бартимеус наконец поднимает глаза, и я с изумлением вижу на его лице виноватую улыбку. – Не вини себя в провале миссии, ты тут ни при чем. И извини за сухость тона, я лично отбирал воинов для этого задания, их гибель лежит на моей совести.
Я выхожу пристыженный, глаза уставил в пол, хорошо, что отросшая борода закрывает покрасневшие щеки. Правильно говорят психологи, каждый человек отчего?то искренне считает, будто окружающим его людям больше всего на свете хочется пялиться на него да обсуждать его дела. Мол, что может быть в мире интереснее, чем ты сам. Разумеется, это полная чепуха! Каждый думает лишь о себе и озабочен своими собственными проблемами.
Я тоже хорош! Огорошил отца Бартимеуса вестью о гибели отряда отборных воинов, сообщил о том, что в Третьем ордене францисканцев завелся предатель, указал на враждебный нам Орден Золотых Розенкрейцеров, да еще и шмякнул на стол медальон с ядом. Ну, допустим не шмякнул, а положил, но все равно получилось неудобно. Я что же, ожидал, что меня прижмут к груди и осыплют дружескими поцелуями?
Замычав от стыда, я останавливаюсь так резко, что старенький монах, идущий навстречу мне по коридору, замирает, по?черепашьи втянув плешивую голову в плечи. Подсвечник в худой руке мелко подрагивает, пламя свечи колеблется, вот?вот погаснет, монах подслеповато таращится на меня с некоторым испугом.
– Здравствуйте, отец Менар, – почтительно наклоняю я голову и тут же сворачиваю вправо.
Ноги сами несут меня к гостевым кельям.
Еще через час, умывшись и приведя одежду и обувь в порядок, я наконец?то растягиваюсь на постели. И пусть здесь прохладно, а матрац и одеяло тонкие, как лист бумаги, зато я могу расслабиться. Я – дома, в самом безопасном для меня месте в мире.
Пытаюсь заснуть, но в голову лезут мысли, которые я отгонял от себя всю дорогу. Наставник прекрасно понял, что я не вложил душу в последнее задание. Что, неужели раньше было легко? Да ничуть. И если в прошлом году я не успел предупредить короля Франции о заговоре, то тогда отец Бартимеус хотя бы знал, что я сделал все, что только мог, и даже то, чего не мог.
А сейчас… Что толку скрывать, я должен был попытаться проникнуть в Лондон и хотя бы попробовать что?то предпринять. Взамен этого я отступил, неубедительно прикрывшись объявленной на меня охотой. Да и что за сведения я доставил на этот раз, смех один! То, что в ордене завелся предатель, наверняка секрет Полишинеля, не могут же корабли францисканцев случайно пропадать раз за разом. У убитого барона?розенкрейцера была при себе эмблема тамплиеров? Это любопытно, но тоже ничего не доказывает. И что самое неприятное для наставника – герцог Карл Орлеанский жив, здоров и прекрасно себя чувствует, несмотря на прямой приказ короля Франции! И ради чего, спрашивается, погибла целая группа опытных воинов? Господин аббат, скорее всего, на захочет меня видеть, ведь я вернулся живым и здоровым, а цель миссии так и не выполнена.
Мне стыдно, что я выполнил свою работу спустя рукава, еще хуже то, что наставник тоже понял это. И в то же время я рад, что отец Жанны остался жив. Пусть уж лучше он находится в Англии, по крайней мере, там его жизни не угрожает опасность. Да, я здорово запутался, похоже, убийце противопоказана любовь. Странно, как мы меняемся со временем. Всю жизнь я считал, что благо государства гораздо важнее, чем жизнь одного человека, и лишь полюбив, впервые задумался о правах граждан. Стоит ли счастье многих смерти одного? Теперь я в этом не уверен. Стоит ли счастье Жанны смерти многих? Боюсь, ныне я склоняюсь ко второй позиции.
Аббат и впрямь так и не вызвал меня к себе, зато мы несколько раз беседовали с наставником о гасконце. Отец Бартимеус настойчиво требовал припомнить любые имена и события, о коих упоминал сьер Габриэль за время нашего знакомства, я честно напрягал память, выжимая ее досуха. Боюсь, добыли мы немного.
В один из дней я сам попросился на прием к наставнику.
– Я тут подумал немного, падре, – начинаю я, – и понял, что все наши громкие победы, вроде снятия осады с Орлеана, коронации Карла VII и освобождения сорока городов – все они не имеют никакого значения!
Приподняв брови, отец Бартимеус сдвигает бумаги в сторону, скрипит спинка жесткого стула, принимая на себя тяжесть пусть немолодого, но еще сильного тела. В глазах наставника разгораются странные огоньки.
– Объясни, – предлагает он.
Четко, скупо, чуть ли не по?спартански я излагаю свои мысли по поводу финансирования войны.
– Сто лет назад, – говорю я, – Франция была неизмеримо сильнее, чем сегодня. Здоровая экономика, еще не разрушенная войной, огромное свежее войско, самое сильное в Европе. Народ горой стоял за законного государя, и ни пяди страны не было оккупировано. Мы даже могли позволить себе крестовые походы против врагов христианской веры, и что с того? Нас бросили на колени. Сколько бы раз за прошедшее столетие мы ни отбрасывали врага, британцы неизменно набирали новые войска и возвращались.
