Тарзанариум Архимеда - Кацай Алексей Афанасьевич (электронная книга TXT) 📗
— Дурак ты, — насколько мог жестко, бросил Маккольн. — Дураком был, дураком и помрешь. А помрешь, брат, ты очень даже скоро. Сейчас мой человек подъедет. Меня спасет, а с тобой разберется. На запчасти разберется, поскольку ты, зек недоделанный, без оружия, а у него…
— Ну, на счет оружия мы еще поспорим, — усмехнулся Хастон, еще ближе наклоняясь к Маккольну и доставая у него из-под мышки тяжелый «магнум». Черное дуло пистолета смотрело прямо в глаза Дэна. И по цвету было с ними почти одинаковым. — И еще мы поспорим про то, — продолжил Хастон, — когда твой человек приедет. Понимаешь, дружище, я ведь твой грузовик на несколько километров в сторону отогнал, когда ты сюда свалился. К Змеиным пещерам. Там тебя искать будут. И долго, нужно сказать, будут искать. Вместе с тарелкой летающей, про которую ты растрезвонил. Вот так, Маккольн, рождаются легенды, — жестко закончил Хастон.
С темной стороны затопленного тоннеля послышалось какое-то приглушенное бормотание. Словно вода в кастрюле закипела. Хастон насторожился. А Маккольн, злобно скривившись, прикрыл глаза.
— Ты что, рожа черномазая, — полушепотом произнес он, — думаешь, что я сейчас тебя умолять начну? Плакаться? А хрен тебе! Ты, ублюдок, никогда мозгов не имел и иметь не будешь. Потому как второй сорт — рабочая скотина. Я иногда думаю, на кой ляд мы со времен Архимеда машины выдумываем, роботов всяких. Ведь есть, есть уже роботы. От природы роботы. Это вы, выродки черномазые!.. Я вот тебя, не напрягаясь, использовал. А если напрячься?.. Думаешь, спасешься от меня? Свалишь, думаешь? Нет, придурок! Вычислят тебя и найдут. Найдут и рассчитают, когда к электрическому стулу привяжут. Некому тебя с него снимать будет. А найдут тебя, ублюдка, потому, что спецслужбы все могут. Ты что, действительно за чистую монету принял все, что я тебе тут вешал? Дурак! Какая наука? Какая политика? Настоящая власть на этой планете только у секретных служб. Умных, быстрых, расчетливых. Всяким компьютерам до них, ой, как долго еще тянуться придется! Но высший пилотаж, самый высший — ты слышишь, ублюдок? — это использовать спецслужбы для своих личных целей. Это не каждому дано. Это не каждый может…
Маккольн внезапно замолчал, приподняв веки и уткнувшись взглядом в побелевшие глаза на окаменевшем лице Хастона. Глаза смотрели куда-то в сторону. Не на Дэна.
Он тоже слегка повернул голову, изо всех сил ворочая негнущейся шеей, и внутренне вздрогнул. Словно током его ударили. По покрытому обломками, рваному и тесному пространству к нему приближалось — катилось? ползло? — нечто мертвенно блестящее и ужасное в своем металлическом блеске. Маккольн совсем забыл про существо, выскочившее из летающей тарелки и проплавившее землю, но теперь…
— Дик?! — полувыкрикнул, полуспросил Маккольн, глядя даже не на существо, а на влажную полосу, тянущуюся за ним: оно, должно быть, выползло из воды.
— Пошло, пошло отсюда! — услышал он бешеный крик Хастона и в поле его зрения появился носок избитого военного ботинка, со всего размаху въехавший в блестящую поверхность.
Существо взвизгнуло и рыскнуло в сторону, а из его задней части взвился тонкий гибкий хвост, моментально набухший на конце малиновой почкой, которая, в свою очередь, бесшумно взорвалась оранжевым лучом и хлестнула им по ботинкам Хастона. Запахло горелой кожей.
— Ах, ты!.. — заревел Дик, вскидывая «магнум» и всаживая пулю за пулей в ртутное тельце.
Пули рикошетили и ударялись в стенки колодца, вздымая на них облачка серой пыли. Тоже серо-металлической по цвету. А ртутное создание крутнулось на месте и его луч вздымающейся спиралью начал раскручиваться над обломками провала. Два раза Хастон увернулся от нее и, поняв, что в третий раз этого не удастся, схватился за линь, вытаскивая из зоны лучевого обстрела свое тяжелое тело.
А луч еще раз обошел по кругу тесное, ставшее мгновенно неимоверно жарким, пространство, остановился над головой Маккольна и начал медленно опускаться к его перекошенному лицу.
— Не-е-ет!!! — заорал тот, выворачивая из горла слизь и пену. — Нет! Дик, останови его! Останови!..
Но Хастон, вцепившийся в раскачивающуюся веревку, уже ничего сделать не мог. Он мог только с ужасом наблюдать за тем, как, задымившись, вспыхивают светлые волосы Маккольна, смешивая свой горелый смрад с вонью загоревшейся материи. Как обугливается лицо с судорожно раскрытым ртом. Как лопается кожа, а ртутное тело в кровавом сиянии прожигает череп, разбрызгивая, сразу же запекающуюся, кровь и постепенно исчезая в поджаренной массе вывалившегося мозга.
Больше на это Дик смотреть не мог. Он лихорадочно засучил руками, выбираясь из колодца, переполненного одичавшим кошмаром, перевалился через его зазубренный край и вырвал прямо на пыльную, выжженную солнцем, землю. Каменистый склон стекал в безлюдную равнину и Хастон был один, совсем один на этой, забытой богом, планете.
18 августа 1998 года,
Владивосток (Приморский край, Российская Федерация)
Она была одна, совсем одна на этой, богом забытой планете. Владивосток оказался городом пыльным и каким-то недостроенным. И в архитектурном, и в житейском смысле. А до родного Гременца было почти восемь тысяч километров. И все это пространство, протянувшееся через два огромных материка, тоже было совершенно недоделанным. Если не в смысле недостроенности, то уж неустроенности — точно.
Руслана украдкой посмотрела на свои пальцы. Они уже не дрожали. Все-таки, брать себя в руки она научилась. Отец научил. Милый, добрый папа!.. С которым она познакомилась только тогда, когда ей стукнуло пятнадцать, а Андрея Владимировича Барбикена выпустили, в конце концов, из воркутинских лагерей. Был самый разгар перестройки, в воздухе носился запах свободы — во всех смыслах свободы — и взъерошенная девчонка-подросток, затянутая в черную кожу и обвешенная металлическими цепями, недоверчиво разглядывала худого, какого-то высушенного, мужчину, неуверенно замершего на пороге их квартиры.
— Ну, здравствуй, дочь! — сказал он тогда.
И вот это мужское «дочь», а не бабушкино сюсюкающее «внученька», не жалеющее дедово «дочка», поразило тогда Руслану. Словно ее, растерянную, вдруг крепко сжали крепкие мужские руки. Надежные руки. Маминых она не знала. Мама умерла, когда ей было всего полтора года.
Вздохнув, Руслана посмотрела в конец коридора. Где там, за стеной, раскинулась панорама под красивым названием «Бухта Золотой Рог». Море у Владивостока было гораздо симпатичнее города. «Не море никакое не Японское, — поправила себя Руслана, — а океан». Тихий океан. Pacific Ocean. Ocean of Pacific. Мирный океан. Океан мира. Распахнутый, как небо, и к суматошной Америке, и к беспечным полинезийским островам, и к далекой, немного таинственной, Австралии.
Эта распахнутость была похожа на начало бесконечности. И Руслана Барбикен зябко передернула плечами, представив себя балансирующей на краю этой самой бесконечности вместе с домами, трамваями, сопками и, вскинувшем к ней руки, горнистом памятника борцам за власть Советов в Приморье. На каком же еще краю она сама балансировала? Сейчас ей это объяснят.
Девушка взглянула на часы: в краевом отделе ФСБ она находилась уже около пяти часов. Экипаж давно отпустили, только вот ее маринуют, то вызывая в кабинет, то прося подождать пару минут в коридоре. Ну, как же — иностранка!.. Пятнадцать минут назад Руслана не выдержала и высказала все, что думает по этому поводу заезжему московскому чину, срочно, наверное, прилетевшему из столицы.
Нет, ну надо же было так вляпаться на третьем же рейсе!.. А Жан-Пьер, отдублировав своего земляка-«кристалла» с двадцать седьмого «Союза», давно, наверное, уже во Франции и совсем забыл об украинской девчушке, которую его отец, по просьбе ее отца, просил устроить на работу в российские космические структуры. Не вышло… А сам «Союз-27» до сих пор пристыкован к «Миру», но, поговаривают, что его сменный экипаж готовится к возвращению с орбиты.
