Нежить - Адамс Джон Джозеф (книга регистрации .txt) 📗
Как и многому другому за последние несколько лет, огородничеству она училась на собственном горьком опыте. Летом, в жаркое время дня, прикрывала растения фильтром от ультрафиолетовых лучей. Хорошо, что колодец у нее артезианский: теоретически он должен служить вечно. Чего нельзя сказать о ней. Наследников у нее нет. К счастью.
Нежить за забором все так же стонала, охала и чмокала. Иногда женщине казалось, что они произносят ее имя, но это невозможно. Нет, просто послышалось. Ведь они не были живыми существами, как она. Их органы, плоть и кости разлагались, только инстинкт побуждал их двигаться, подбираться к живым, а живой была она одна, последняя в этой местности. Может, в стране вообще никого, кроме нее, не осталось. Или даже в целом мире. Узнать не представлялось возможным.
Закончив с поливом, женщина опрыскала растения органическими пестицидами и напоследок окинула взглядом свое хозяйство. Все в порядке. Управиться с одним акром не составляло труда. Со стороны палисадника отлично просматривался каждый дюйм земли вплоть до холма. Для этого ей пришлось вырубить все кусты и вьющиеся растения, оставив лишь несколько деревьев в саду, разровнять всю территорию вокруг дома и регулярно срезать траву старенькой косилкой, найденной на одной из заброшенных ферм. Женщина обогнула холм справа и остановилась в паре футов от забора. Отсюда она могла рассмотреть его заднюю часть. При ее приближении хладные тела загомонили, словно роящиеся насекомые. Никого не было в том месте, где требовалась починка. Пришлось настойчиво напомнить себе, что спешить и суетиться ни к чему. Да, ее раздражает некая хлипкость ограждения. Но ведь не настолько, чтобы бросаться туда среди ночи, тем самым привлекая внимание к неполадке. И к себе самой. Сейчас не выйдет починить, это точно; к тому же внезапная боль в яичниках, старавшихся вытолкнуть яйцеклетку в фаллопиевы трубы, заставила ее развернуться и пойти к дому.
По пути она отщипнула четыре листа салата, сорвала зрелый помидор и желтый перец; армейским ножом, который всегда носила в ножнах на ремне, срезала маленький кочан брокколи и сложила овощи в корзинку, которую держала в руке. Другой рукой взяла ведро с водой. Осторожно прошла по двум ступенькам в дом. Тщательно заперла за собой дверь, отгородившись от раздражающего шума, и на минуту замерла, прижавшись спиной к дереву, радуясь контакту пусть даже с неодушевленным предметом.
Наконец оторвавшись от косяка, она прошла к столу, поставила на него корзинку, а ведро — у раковины. Сняла очки и шляпу. Начала закатывать рукава рубашки, но потом сняла ее и осталась в хлопчатобумажной майке. Тут же ей стало прохладно.
Подойдя к окну, она проверила батареи, которые заряжались восемью солнечными панелями, расположенными на крыше. Щелчок переключателя перевел систему очистки воздуха с низкой, фильтровавшей воздух в ее отсутствие, на высокую. Батареи заряжены полностью — значит, во время ужина можно порадовать себя музыкой. Хоть что-то утешительное. Она просмотрела свои диски и выбрала «Канон» Пахельбеля, затем передумала — уж очень мрачно. Может, стоит послушать «Лакме» Делиба. Это сгодится, там говорится о надежде. О весне. Весне.
Под музыку она тщательно вымыла овощи в воде, пропущенной через угольный фильтр. Хотя, конечно, это не спасет от токсичных примесей, все еще циркулирующих в воздухе. Но что с ними поделать — совсем уж непонятно. Она достала с полки нож и занялась перцем: разрезала, вынула семена и отложила в сторону на просушку. Тем временем память обратилась к весне пятилетней давности. Последней весне, когда она видела живого Гарри.
Как может жизнь оказаться столь тривиальной? — вот в чем вопрос. Старательно ополоснув, она разрезала помидор; сильный аромат защекотал ноздри. Листья салата она тоже вымыла и порвала маленькими кусочками.
Была весна, стояла чудесная теплая погода, в воздухе пахло сиренью и надеждой. Перед ланчем они с Гарри встретились в крохотном кафе в центре города, поблизости от университетского городка, где он преподавал. Она предупредила секретаря, что вернется часа через полтора, но Гарри неожиданно сказал, что у него в запасе лишь тридцать минут, ему надо пораньше вернуться в колледж.
Они устроились на террасе и сделали одинаковый заказ: салат и кофе-латте. Она смотрела на молодых людей, оголившихся по случаю теплой погоды, таких счастливых и здоровых. «Ничто не сравнится с двадцатилетним телом», — подумала она, хотя в свои тридцать пять благодаря ежедневным утренним пробежкам была в отличной форме.
Гарри жевал салат «Цезарь», а она рассматривала свое отражение в окне у него за спиной: каштановые волосы, большие темные глаза, красивый овал лица, несколько морщинок, но их легко исправить с помощью косметолога и укола ботокса.
Она перевела взгляд на Гарри и обнаружила, что он смотрит вовсе не на нее, а на двадцатилетние оголенные тела. За долю секунды она успела понять, что муж ей изменяет.
Он почувствовал ее взгляд, красивое лицо дрогнуло. Гарри заволновался.
— Что нового? — спросил он.
Она отложила вилку.
— Кто она?
— Она? — переспросил Гарри, явно скрывая неловкость, — Пожалуйста, уточни, что ты имеешь в виду, иначе…
— Та, с которой ты спишь. Как ее зовут?
Он приоткрыл рот, но ничего не сказал. Замкнулся в себе, взгляд стал высокомерным… Впившись в мужа лазером проницательных глаз, она произнесла:
— Не утруждай себя ложью. Просто ответь на мой вопрос.
Ей самой показалось, что голос не дрогнул и прозвучал на редкость спокойно. И Гарри, наверное, уловил ее настроение. Он просто ответил:
— Ее зовут Эйлин.
— Студентка?
— Первого курса.
— Наверное, она пришла обсудить с тобой доклад или научную работу.
— Научную работу. Весьма посредственную. Я указал ей на ошибки.
Подобным тоном они могли бы обсуждать планы города по благоустройству береговой линии или новое кино, которое стоит посмотреть. Внезапно она поняла, что не может больше выносить лжи последних пятнадцати лет. Не говоря ни слова, она взяла сумочку и встала.
— Подожди, послушай…
Но прежде чем Гарри успел что-то добавить, она была уже далеко. «Моя жизнь — не жизнь вовсе, а лишь ее видимость», — подумала она. Столько лет закрывать глаза на правду! И вот так, прекрасным весенним днем, понять, что едва ли она любила его в двадцать, а теперь и вовсе не любила. По крайней мере, в том смысле, в котором подразумевается любовь между мужчиной и женщиной. И, что самое отвратительное, она знала: это взаимно.
Целый час она носилась по улицам, но после не могла бы сказать, по каким; даже района не помнила. Мелодия в мобильном — девятнадцать нот «Цветочного дуэта» — играла снова и снова, и наконец телефон был извлечен из сумочки и отправился в урну. Вскоре и надоевшая сумочка полетела туда же.
Перед дверьми дома она оказалась без ключей. Уже стемнело. Странно выглядели и деревья, и трава, и другие дома на улице. Как будто она видела их впервые.
Пришлось позвонить. Гарри впустил ее и посторонился, давая дорогу. Ему, как и ей самой, ругаться не хотелось. Вероятно, отношения не стоили даже того, чтобы их выяснять. Вдруг она почувствовала, что выдохлась, и поднялась в спальню, где на кровати обнаружила почти уложенный чемодан мужа.
Она медленно разделась и оставила все прямо на полу. Потом набрала ванну, скользнула в горячую воду, захватив с собой бокал божоле, и тут же уснула. Открыв глаза, почувствовала, что вода совсем остыла и к тому же окрасилась невыпитым вином, словно кровью. В доме царило гробовое молчание. Чемодана на кровати не оказалось. Зато на туалетном столике нашлась записка: какая-то чушь насчет того, как ему жаль, что все так вышло, и наилучшие пожелания… Она разорвала бумажку на много-много мелких кусочков и спустила в унитаз.
Нарезанная кусочками сырая брокколи отправилась в салат. На полу в самом прохладном месте кухни хранилась бутылочка оливкового масла. Женщина добавила несколько капель в салат, вновь тщательно закупорила бутыль и убрала обратно. Постояла, посмотрела на еду, закрыла ее специальной сеткой от насекомых и пошла к дивану. Кровати в единственной комнате ее домика не было, был только диван. Она упала на него совершенно без сил. Вечно изможденная. Постоянно не уснуть.
