Столпы вечности - Бейли Баррингтон Дж. (библиотека электронных книг TXT) 📗
Но эфирный огонь был тонким, концентрированным, изысканным, как аромат духов. Он горел так, как не горит обычный. Химические процессы горения в его присутствии протекали замедленно, словно бы лениво (наблюдательной платформе полагалось бы испариться, а она только обгорела и развалилась). Вооз тоже горел очень медленно, горел и не сгорал, а пламя проникало глубоко в его тело, в разум и чувства.
Однако если бы этим его муки исчерпывались, он бы умер спустя несколько долей минуты. Но это было еще не все. У него ведь имелись кремниевые кости.
Природа в одном отношении весьма милосердна к живым существам, каких наделяет сознанием. Она организует их нервные системы таким образом, чтобы поставить предел болевой чувствительности. Когда агония или ужас достигают определенного уровня, организм защищается от травматических переживаний и ужаса, впадая в безумие или бессознательное состояние, или умирает. Шок — универсальный предохранитель. Сердце замирает, кровь отливает от мозга, развивается кататония.
Здесь скелетных дел мастера допустили ошибку, проявив себя уступающими природе в мудрости.
Эфирный огонь охватил Вооза на десять минут, и все это время спасательная функция удерживала искалеченное тело в рабочем режиме. Перекачивала кровь, поддерживала активность нервов. Безжалостной запрограммированной волею своей настаивала, чтобы восходящая ретикулярная формация, ответственная за режим активности мозга, не отключалась.
Все это время Вооз пребывал в сознании.
И не только. Его реобаза находилась на третьем уровне. Коротко говоря, это означало гиперчувствительность. Каждое ощущение несло невероятную четкость, каждая крупица сенсорных данных резала дополнительной болью. И не только. Его живость находилась на втором уровне. Что бы он ни испытывал, все это шунтировалось через эмоции.
Вооз цеплялся за сознание. Мгновенное безумие облегчило бы его участь, но спасательная функция была запрограммированна поддерживать его не только в физическом, а и в умственном здравии. Ментальная связность, однако, дело другое. Он взывал о помощи к своим костям, пытаясь издать сигнальные звуки, словно богам молился.
Но боль захлестывала его всего, мешая осознавать, что именно он произносит. Наверное, пламя повлияло и на костяные функции. Ведь для того, что случилось, он сигнала даже не знал.
Живость переключилась на восьмой уровень — тремя уровнями выше, чем настройка, дозволенная ему скелетных дел мастерами.
Ужас его физической агонии, уже и так непереносимый для обычного человеческого рассудка, прорвался через оставшиеся преграды его разума и полностью овладел эмоциональным спектром. Боль, уже и так обдиравшая с мясом его сознание, стегавшая и поливавшая огнем, после этого превзошла всякое разумение. Боль стала живым существом, личностью, заговорила с ним, стала с ним играть, насиловать, заключать в объятия жесточайших казней, поскольку доступ к его функции радости — резервуару позитивной эмоциональной энергии — теперь открылся, и эта энергия мгновенно обратилась в собственную негативную противоположность.
Сквозь личность Вооза текли реки невероятного ужаса, захлестывали его разум, повергая в состояние, для которого несчастье было бы чересчур слабым определением. Эмоциональная боль редко способна сравниться в интенсивности с физической. Однако восставшая в нем печаль уравнялась с муками физическими. Внутри Иоакима не осталось никаких укрытий. Ни единой мысли, ни единого ощущения, ни единого воспоминания, какие бы не погрузились в эту печаль и не остались навеки пропитаны ею. Он заорал. Он вопил от боли и ужаса, пока вопль не перешел в вой, эхом отдающийся от стенок его выхолощенного естества, которое свой черед сократилось до единственной мысли. БОЛЬ АГОНИЯ СТРАДАНИЯ ТОСКА ОТНЫНЕ И ВО ВЕКИ ВЕКОВ АМИНЬ.
Алхимики поодаль услышали его крики. Они внимали с удивлением и любопытством. Как могут эти вопли выражать нескончаемое многообразие смыслов? Крики были похожи на новый язык для нового мира. Когда эфирный огонь постепенно рассеялся (вознесся сквозь атмосферу в космос, дабы, как они полагали, обрести подлинную обитель среди звезд), алхимики осторожно приблизились. Обгорелое до черноты тело Вооза, будто в трупном окоченении, все еще цеплялось за алмазные и слюдяные листы на краю ямы. Он больше не кричал; спасательная функция отказала ему в этом, лишив физических сил, выкачала всю жизненную энергию до последнего эрга в попытке спасти его. Алхимики, разумеется, сочли его мертвым. Вытянули почерневшее тело наверх и уложили на деревянную доску. Затем, ошеломленные тем, что он еще дышит, перетащили в свою небольшую операционную, но случай показался им безнадежным, и они ничем ему не помогли.
Так получилось, что спустя всего час прилетел корабль компании и забрал его. Робоврач корабля узнал, что Вооз еще не умер, и сверился с его медицинской карточкой. Затем, выполняя свой долг, проинформировал капитана о его долге. Вооза, все еще терзаемого болью, отвезли за двадцать световых лет и препоручили скелетных дел мастерам.
Те тоже выполнили свой долг, как они его понимали. Они решили починить Вооза. Никогда еще не вставала перед ними такая сложная задача; по сравнению с ней первоначальная установка кремниевого скелета казалась пустяковым делом.
И действительно, от костей в данном случае проку не было. Каждую клетку, каждый нерв, каждую железу, каждый метаболический процесс в его теле требовалось внимательно и на постоянной основе регулировать искусственными средствами; строго говоря, соматическая функция Вооза была утрачена невосстановимо и никогда в будущем не спасла бы его тело от мгновенного коллапса. С другой стороны, адпланты, необходимые для починки, попросту не уместились бы в теле Вооза, даже в скелете. Но и будь это возможным, скелетных дел мастера выступили бы решительно против подобной операции. Настройка адплантов требовала настолько тонких манипуляций, что сочетание процессорных мощностей с искалеченной соматикой в скором времени привело бы к функциональной коалесценции, и Вооз перестал бы считаться человеком.
Итак, регуляторы и соматика должны были функционировать раздельно. А это значило, что все необходимое для того, чтобы Вооз снова мог, как по волшебству, ходить, переваривать пищу, чувствовать и мыслить, займет объем небольшого здания.
Но в таком случае он бы фактически оказался его пленником, неспособный отойти дальше, чем на считанные мили. Скелетных дел мастера избрали иной путь. Они чувствовали вину перед Воозом, так что посчитали себя обязанными не просто исцелить его, а хотя бы отчасти компенсировать ее.
Зная о его амбициях, они купили ему корабль. Новенький, только что построенный грузовоз, с робокомандой (независимые кораблеводцы, как правило, избегали нанимать людей), способный доставить его почти в любое место, если он сумеет найти фрахтователя. И на этом корабле разместили все процессорные мощности. Все трансиверы, соединявшие Вооза с тайным мозгом, крупней любого естественного, ибо биологические функции, обычно выполняемые на подсознательном уровне, вынужденно стали обязанностью верхнего. Корабль, по сути, реализовывал спасательную функцию, куда более мощную и надежную, чем даже доступная кремниевым костям. Таким образом, его наделили непревзойденными способностями к выживанию.
В ушах Вооза еще звенели спокойные извинения скелетных дел мастеров. Они признали, что серьезно просчитались. Но посоветовали черпать некоторое утешение в том, что другим скелетоидам его опыт будет полезен. Будущие модели снабдят автоматическим выключателем спасательной функции, который либо погрузит пользователя в бессознательное состояние по достижении заданного порога болевых ощущений, либо даже позволит ему умереть. Всех обладателей кремниевых скелетов отзывали для соответствующей модификации.
Скелетных дел мастера не надеялись искупить свою вину перед Воозом полностью, но сделали для него все, что было в их силах. Они остались при мнении, что он сейчас, если разобраться, в куда лучшей форме, чем на космодроме Корсара.
