Щепки плахи, осколки секиры - Чадович Николай Трофимович (библиотека книг txt) 📗
– Дон Хаймес! Яшка! Ты ли это? Что с тобой случилось?
Лицо кастильца, белое и неподвижное, как у мертвеца, покрывала нездоровая испарина, а на губах комьями запеклась кровь. Скрюченными пальцами левой руки он сжимал поводья, а правая, лишенная кисти, бессильно свисала вдоль тела. Культя была обожжена на огне и наспех перетянута куском веревки. Ножны и седельные кобуры дона Хаймеса были пусты.
На восклицание Зяблика он ничего не ответил, а только дико повел на него сухими глазами, зрачки которых расплылись от боли на все глазное яблоко.
– Здравствуйте вам, – человек, державший под уздцы совсем недавно ослепленную лошадь, сдернул с головы кепчонку и поклонился в сторону брички. – Гражданин этот разговаривать не может, потому что лишен языка.
– А ты кто такой? – подозрительно глянул на него Зяблик.
– Ясюк моя фамилия, если вам интересно… Из Самохваловичей мы. Батька в колхозе работал, а я так… перебиваюсь чем придется. Сразу заявляю, что к гражданину этому безъязыкому никакого отношения не имею. Когда пальба началась, семья моя в погребе спряталась. Думали, пересидим… Не в первый раз… Ан нет, слышу – ломают двери. Вытащили меня наверх и суют в руки узду этого самого коня. Он тогда еще зрячий был. Говорят, веди в самый Талашевск, иначе и тебя, и всю твою семью в погребе спалим. Потом этого гражданина привели. Он уже вот в таком виде был. Потом, смеха ради, коню глаза выбили. Бесился, бедняга, долго, но потом присмирел. Вот с тех пор и идем. Ни пивши, ни евши…
– Ты толком говори, не юли, – оборвал его Зяблик. – Кто все это сделал?
– Как вам сказать… – человек, назвавшийся Ясюком, поежился. – Мне они не представлялись. А спрашивать я забоялся.
– С рогами они были?
– Не знаю. Вроде бы…
– Ну так аггелы, значит.
– Вам виднее…
– Не дрейфь, никто тебя не тронет. Смело рассказывай, как дело было.
– Вам хорошо говорить… У вас оружие, – человек печально вздохнул. – Волк зайца не поймет… Эх, люди, что они творят…
– Ты под малахольного не коси, – повысил голос Зяблик. – И мозги мне не компостируй. Оружия я, конечно, на тебя поднимать не стану, но кнутом отдеру, как последнего шкодника. Понял?
– Понял… Чего тут не понять… Ученый уже, – он погладил морду слепого коня. – Ну пришли к нам из-за кордона эти кастильцы. Дней пять или шесть тому… Офицеры по хатам остановились, а солдатня в поле лагерь разбила. Грабили, конечно, не без этого… Пару баб снасильничали, но те и сами виноваты. Нам говорили, что походом на рогатых собираются. Попы с ними были, как водится… За деревней крест большой поставили и молились ему. Вот в один такой день рогатые и налетели. Вы же должны сами знать, лес к нашей деревне вплотную подходит. Втихаря подобраться не проблема. Палили долго. Из ружей, пистолетов, автоматов. Даже миномет стрелял. Я когда-то в мотопехоте служил, знаю… Ну вот и все.
– Всех кастильцев побили?
– Не знаю… Кто-то мог и убежать… Мертвецов всех подраздели и велели нашим людям в овраг таскать.
– Давно вы уже идете?
– Сутки, наверное… Я ему и воду предлагал, и хлебушек… Не берет… А конь ничего, попил недавно и травки поел.
– Ладно, о седоке мы сами позаботимся, а коня забирай. Еще сгодится на что-нибудь.
– На что он сгодится, слепой, – отмахнулся Ясюк. – Да и жрет много…
– На колбасу пустишь, дурень, – подал реплику Пыжлов.
– А что я рогатым скажу? Почему, дескать, так скоро вернулся да еще с конем? Меня ведь до самого Талашевска посылали.
– Успокойся, нет уже в твоей деревне рогатых, – сказал Зяблик, слезая с козел. – Подались они совсем в другое место… Лучше помоги нам этого бедолагу снять. И ты, Левка, тоже сюда иди.
Втроем они осторожно сняли дона Хаймеса с седла и уложили в бричку рядом с услужливо пододвинувшимся Пыжловым. За все это время кастилец не издал ни единого звука и вообще вел себя так, словно пребывал в глубокой прострации.
Стащить доспехи оказалось делом не таким уж простым, Зяблик даже проворчал: «Бабу легче раздевать, чем такого латника». Затем дона Хаймеса завернули в одеяло, и Цыпф кое-как умыл его лицо. Все попытки разжать рот кастильца закончились неудачей.
– Яшка, очнись, – уговаривали его. – Ты у своих. Неужели не узнаешь нас?
Дон Хаймес по-прежнему ни на что не реагировал, а только пялился в небо неподвижным взором. Тогда Зяблик стал тонкой струйкой лить воду на его плотно сжатые, запекшиеся губы, и они в конце концов разомкнулись.
Сделав несколько судорожных глотков, кастилец застонал, и в его взгляде появилось осмысленное выражение.
– Пей, голубчик, пей, – ласково говорил Зяблик. – А теперь травки волшебной пожуй. Боль пройдет, и раны заживут. Скоро левой рукой рубиться научишься.
– Бдолах, надо полагать, последний, – произнес Цыпф с сожалением.
– Да хрен с ним, жалко, что ли, – беспечно ответил Зяблик.
Подкрепившись свежей водой и тщательно растертым бдолахом, дон Хаймес немного ожил и большим пальцем левой руки стал тыкать себя в грудь.
– Жмет, что ли? – участливо поинтересовался Зяблик. – Расстегнуть?
Дон Хаймес еле заметно кивнул и устало смежил очи. Когда крючки и застежки кожаного камзола поддались наконец совместным усилиям Зяблика и Цыпфа, под ним обнаружилась картонка, некогда служившая частью книжного переплета.
С одной стороны картонки были проставлены цена «87 коп.» и название издательства – «Просвещение», а другую сплошь покрывал рукописный текст, не отличавшийся ни аккуратностью, ни грамотностью.
Кое-как разобрав несколько первых строк, Цыпф удивленно произнес:
– Письмо! И, между прочим, тебе предназначено.
– Вот так сюрпризец, – криво улыбнулся Зяблик. – Последний раз я письмо получал лет пятнадцать назад, от одной заочницы. Нюрой, кажется, звали… А может, Нонной…
– Здесь почерк мужской, – заявил Цыпф категорически.
– Читай, – пожал плечами Зяблик. – А то у меня слеза глаз застит.
– Как хочешь… Хотя тайна переписки есть непременное условие человеческих прав и свобод. Слушай… «Привет тебе, Зяблик, с кисточкой. Если моя малява до тебя допрыгала…» Кто такая малява?
– Записка, – буркнул Зяблик. – Читай дальше.
– «…так это значит, что я чернь раскинул правильно и скоро всем вам кранты приснятся…» Как это понимать?
– Конец нам, стало быть, грозит. Полный крах. В результате чьей-то ловкой интриги… Подожди, а кто это пишет?
– Автограф имеется. Ламех, сын Каина в соответствующем колене.
– Тогда все ясно. Можешь эту парашу выбросить… Жаль, что подтереться нельзя, задницу поцарапаешь.
– А я считаю, что нам не мешает ознакомиться с этим документом. Хуже по крайней мере не будет.
– Вольному воля…
– «Поганку вы нам хотели крутануть знатную. Да только зазря старались. Забыл разве, что вы еще перднуть не успеете, а до нас уже вонь доходит? Нашел ты себе корифанов, чучмеков косоглазых да черножопых гуталинщиков. Разве с таким быдлом можно серьезное дело делать? Моя братва их гамузом сложила…» Ты здесь хоть что-нибудь понимаешь?
– Яснее ясного. Пишет он, что навредить мы хотели аггелам, да не вышло. Наши планы, дескать, им наперед известны. Упрекает меня, гад, что связался я с арапами и степняками. Хвалится, что перебили они наших союзников оптом.
– Рано хвалится, – пробурчал Цыпф и продолжил чтение: – «Про тебя, козырь безлошадный, базар особый. Не пора ли к нам приковаться? Если надумаешь назад махнуть, флаг тебе в руки. Примем и простим. Без навара не останешься. Пока не поздно, кумекай. Спросишь, а в чем здесь балота? А в том, что кабур, который вы в Енох ладите, ты нам сдашь. Сам понимаешь, туго стало без бдолаха. За ответом я своего пристяжного пришлю. Если притыришь его, мне не жалко. Но тогда тебя Загиб Петрович точняком ожидает». Все. Подпись. Дата отсутствует.
– Во, придурок! – презрительно сплюнул Зяблик. – Прощение мне предлагает и долю в добыче, если я аггелам новый путь в Енох укажу. Это они Эдем так называют. За ответом сулится связника ко мне послать. Ну и без угроз, само собой, не обошлось.
