Катализ - Скаландис Ант (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
– Но ведь можно и не давать людям оранжит, – сказал Брусилов.
– Можно, – согласился Конрад, – можно было и сибр не давать. Или нельзя? А, Брусилов? Проблемка столетней давности?
Брусилов молчал.
– То-то, – сказал Конрад. – Наливай.
Зкстремисты-анархисты Хантега Сантос и Артем Чайников, пользуясь обстановкой всеобщего беспорядка, сотворили перед входом в «Полюс» целый террикон из отрезанных голов Кротова, Китариса и Дрона.
Такого в Норде не видели со дня его основания.
– Вы посмотрите на этих алкоголиков! – закричала Ленка, вошедшая первой, а потом целая шумная толпа ввалилась в кабинет Кротова.
– Па-асторони-ись! Па-асторони-ись! – протяжно, нараспев выкликали двое, катившие перед собой тележку с видеотрансляционной техникой.
– Исторический разговор двух бессмертных должна не только слышать, но и видеть вся планета, – провозгласил один из них.
– Что вы хотите сказать? – не понял Брусилов.
– То, что и сказал. Слушаем мы вас уже давно. Как только ушли Альтер и Шейла, мы с их любезного разрешения переключили подслушивающую аппаратуру, установленную здесь еще лет десять назад, на городскую радиосеть. Ну, а когда экран пропал, сами понимаете…
– Ох уж эти журналисты! Вторая древнейшая профессия. Сид, мы тут с тобою ничего лишнего не говорили?
– Лишнего, – наставительно произнес Конрад, – не надо говорить никогда и нигде.
На что мудрый Хао Цзы-вэн философски заметил:
– Если бы только можно было знать, что именно считать лишним.
– Действительно, – согласился Конрад. – Но я не намерен скрывать ничего. Итак, полагаю, в первую очередь, всех интересует бессмертие. С моей точки зрения, все в этом плане по-прежнему.
Однако доктор Угрюмов считает, что в самом ближайшем будущем проблема бессмертия станет проблемой чисто юридической. Мне импонирует его оптимизм, меж тем на сегодняшний день нам известны лишь шестеро бессмертных.
– Шестеро?! – вытаращился Брусилов.
– Именно шестеро, – из-за стола поднялся Уайтстоун и раскланялся во все стороны. – Но, дамы и господа, товарищи, братья мои, я тоже совершенно не представляю, как это получилось. Я, правда, родился точно в день и час появления на Земле Апельсина. Но ведь не один же я такой. Разве только мое рождение совпало с прибытием Апельсина до секунды…
– Ой, Андрюшка, что это? – спросила Катя, кутаясь в пушистую белую шубку и показывая мохнатой варежкой в сторону горизонта. – Северное сияние?
– Нет, – сказал Черный, – это рассвет. Начинается день.
Они стояли на пирсе, студеные валы прибивали к берегу ледяную кашицу, а вдалеке, над торосами занималось яркое зарево. Слева от них мягко ткнул носом в бетон обшарпанный «башмак» старика Билла.
Рыжий капитан в расстегнутом бушлате вышел на палубу, потянулся, выбил о перила фальшборта трубку и, набив, раскурил ее заново. Из кармана у него торчало горлышко бутылки, заткнутое газетой.
– Привет, Билл, – сказал Черный. – Знакомься: это Катрин.
– Привет, – отозвался Билл, почтительно склонив голову и представился: – Уильям Нурвик.
– Ух ты! – сказал Черный.
Билл отхлебнул из своей квадратной бутылки и предложил:
– Хотите?
– Давай, – согласился Черный, забираясь вместе с Катрин на борт «башмака». – Скоро пить бросаю.
– Да ну?!
– Точно. А вот ты, Билл, скажи, мечтал когда-нибудь стать бессмертным?
– Аск!
– Значит, будешь.
Старик Билл щурился от дыма и добродушно улыбался.
– Не веришь, – сказал Черный, передавая бутылку Кате. – А между прочим, Угрюмов сказал. На полном серьезе, по Интервидению. Вот только что.
– Иди ты! – сказал Билл.
– Точно, – подтвердил Черный. – Сидней Конрад искусственный оранжит сделал. Так что мы все теперь волшебники. Понял? А у тебя отличный бренди, Билл!
– Так значит, за здоровье старины Сида?
– И за твое здоровье, капитан! Кстати, а почему ты не вакцинирован?
– Я вакцинирован, – пояснил Билл, – но в возрасте шестидесяти одного года. Я, ребятки, выходец из зеленых. От зеленой партии к зеленому змию, – улыбнулся он.
А Черный подумал и не стал спрашивать, сколько же Биллу теперь лет.
Пресс-конференция в кабинете Кротова продолжалась. Журналисты наладили прямую связь со зрителями, и вопросы сыпались самые разные, в том числе и совсем глупые.
– А трупы воскрешать можно будет?
– Какой вы труп хотите воскресить, этот, что ли? – вопросом на вопрос отвечал Конрад, показывая на мертвого председателя.
А Угрюмов отвечал серьезно:
– Помилуйте, господа, это же проблема проблем! А искусственный оранжит получен только сегодня.
– Вопрос Брусилову: что вы чувствуете сейчас?
– Облегчение. Огромное облегчение. Как будто я нес на Голгофу крест, долго нес, утомительно долго, а потом споткнулся и уронил его, и крест упал куда-то в глубокое ущелье и раскололся, наверно, не достать его теперь, и вроде обидно, все-таки мой крест, а с другой стороны – так легко! Вот и отдохну теперь. По-настоящему отдохну. Наконец-то.
– Эй! – шепнул Женька, – тыкая Черного в бок. – Смотри.
Катя тоже оторвалась от книги и подняла голову.
Со стороны Пушкинской площади подошли пятеро юнцов с ног до головы в черной коже и со сверкающими на солнце большими металлическими буквами «К» на груди.
– Подонки, – тихо проговорил Черный. – Откуда только берутся такие?
– От сырости, – грустно пошутил Женька и добавил: – Где бы сушилку найти? Надежную и вполне безопасную.
– Ребята, – строго сказала Катрин, – только не драться.
А кротовцы, похохатывая, приблизились к памятнику – самих полярников, сидящих в стороне, они не замечали – и вдруг с громким гиканьем принялись обшвыривать бронзовые фигуры яйцами, должно быть, тухлыми, и еще какой-то липкой гадостью в пакетиках.
– Весело им, – сказал Черный.
– Да-а уж, – протянул Женька, нервно обшаривая карманы.
– Не вмешивайтесь, ребята, ради Бога, не трогайте вы этих дураков, – твердила Катя, уже понимая, что остановить ей никого не удастся.
У одного из юнцов обнаружилась в руках странная увесистая штука, и непонятная еще ассоциация вдруг больно кольнула Женьку. А тот, размахивая своей штуковиной, прыгал вокруг памятника и ухал, как обезьяна. И Женька вспомнил. И в тот же самый момент юный кротовец поднял оружие – да, это было оружие, это был арбалет! – и выстрелил.
Короткая тяжелая стрела ударила в бронзовый висок стоящего на постаменте Любомира, заляпанного яичной скорлупой и гнусными потеками…
– А ну-ка, сволочи, вон отсюда! – бросился Женька к резвящимся юнцам.
И Черный вскочил за ним следом.
– Вы у меня языком будете вылизывать этот памятник, подонки! – кричал Женька. – Слышите?! Считаю до трех.
Кротовцы было решили драпать, но их неформальный лидер, тот, что стрелял – он был постарше и покрупней – сделал им знак стоять, мол, кого вы испугались, товарищи, их же всего двое и баба. И эти мальчишки в черной коже с блестящими буквами, дрожа от страха и злости, и от сладостного предчувствия настоящей драки – с самим Евтушенским, с самим Черным! – стояли, расставив полусогнутые ноги, растопырив пальцы рук, приоткрыв от напряжения рты, и ждали.
– Раз, – сказал Женька, обращаясь уже персонально к их главному и делая шаг в его сторону.
– Два, – сказал он, подойдя почти вплотную.
– Три!!! – завопил кротовец и с неожиданной ловкостью и силой ударил Женьку арбалетом по голове.
И когда Женька упал, те четверо рассыпались, как горох. Только их лидер замешкался на мгновение, и Черный обрушился на него одного… С размаху, ногой в живот, и пониже, и еще раз, и еще…
– Я тебя, гада, на всю твою поганую жизнь в тюрьму запихаю! – шипел он над скорчившимся телом.