Сегодня - позавчера 2 - Храмов Виталий Иванович (полные книги .TXT) 📗
Тело моё обгорело не слишком - всё-таки брезентовая роба защитила, голову, даже волосы, спас шлемофон, а вот лицо выжгло основательно. И самое грустное - глаза. Тут даже Прохор не смог исправить.
- Я ослеп? - прохрипел я.
- Парень обещает, что есть надежда, но после. Сейчас надо чтобы сердце выдержало. Боль, ожог, интоксикация.
Блин, какие слова знает смурной осназовец!
- Спас нас всех заряжающий. Я-то на голову приземлился, в беспамятстве, как и ты, и наводчик. А заряжающий стал нас оттаскивать от самохода. Трус, трус, а тут прям как и не он. Немцы рядом, боекомплект вот-вот рванёт, а он не убежал. Нас таскал. Успел до взрыва БК. А там и казачки подтянулись, немцев порубали, их самоходы бутылками пожгли. Так что, атаку мы отбили. Моряки хорошо огнём помогли. Долбили так, что земля из под ног уходила. До утра немец ничего не успеет. А за ночь командование пехоты подкинет. Уже начали роты подходить и окапываются. Но, там роты такие, что - слёзы.
- Хоть что-то.
- Это точно. Ты, командир, поспи. Завтра будет жарко. Мы тут пленных допросили. Немец на нас вышел серьёзный. Тоже уже потрёпан, но всё же сила его не в пример нам.
- Кто командовал в моё отсутствие?
- Здесь, на переезде, Сугроб (Начштаба), а бой за посёлок вёл Мельник.
- И как?
- Хорошо. Самое главное - уверенно. Не спасовал.
- Растёт.
- В отличии от тебя. Мы зачем на кукан полезли? Ладно - я, но ты-то - комполка. Обезглавил подразделение. А Мельник мог и не сообразить, растеряться, струхнуть, да и просто сложиться.
- Так, это что ещё такое? Яйца курицу не учат! Отставить!
- Ну-ну...
- Пшёл вон!
Протопали шаги грузного тела Громозеки. А я остался один на один с болью. И мыслями. И рефлексией. О самобичевании. Громозека прав. Не следовало мне лезть в пекло. Это ещё хорошо, что всё обошлось. Разве мало мы видели, что случается с подразделениями разом потерявшими командование? Разгром. И дело тут не в тактике, а в морали. Убили командира - "шеф, шеф, всё пропало!", паника, сумятица, разгром, сбор пленных. Эх, рано мне ещё на полк! Рота - вот мой уровень.
Тут как раз припёрся "начальник нашей СБ", он же командир комендантского взвода. Тоже перец непростой. Чувствовалась в нем та же закваска, что и в Громозеке, а судя по отношению этого Громозеки к командиру взвода, весьма почтенное, до "дрожи" - под видом старлея мне впихнули тёртого волчару-чекиста. Но, по-факту, он мой подчинённый, поэтому был усажен и под мою диктовку им был написан мой рапорт, где я изложил все свои косяки и просил отстранить меня от командования полком.
- Отправь вышестоящему командованию.
- Глупо. Честно, но глупо. Было бы кого поставить - уже поставили бы. Если выживешь - дивизию примешь. Сейчас в генералах ходят даже не ротные, взводные.
- А у меня рембатом командует генерал, комендантским взводом командует высший командир. Ты полковник, генерал?
- Секретно. И не важно. Сохранение твоей целостности и секретности только часть моей работы.
- Что-то интересное нарисовалось, раз ты так откровенен?
- Изменились некоторые обстоятельства. Да и твоё ребячество сильно осложняет работу.
- Про ребячество уже Громозека проработал меня. А что за обстоятельства?
- Появился интерес к тебе от людей, у которых интереса к тебе не должно быть. Действуют грубо, нагло. Не исключаем попытки силового захвата.
- Те, что Кельша на гоп-стоп взяли?
- Не исключено. Или под них работают. Тебя ставим в известность, чтобы ты опять дров не наломал. Их надо брать и колоть, а не закалывать и стрелять. Понимаешь? Нам не они нужны, и даже не их организаторы, нам нужны идейные вдохновители.
- Я понимаю, - я вздохнул, застонал - больно.
Мне в голову пришла мысль, решил озвучить:
- Вы и на фронт меня пустили, как наживку. Ловля на живца.
- Ты - против?
- Как не странно самому себе признаться, но - нет. Не против. Что надо делать?
- Ничего особенного. Единственное - всеми путями попытаться на покинуть расположение полка. Ни в госпиталь, ни в штабы, ни в тылы. Ни под каким предлогом. Даже если аргументы будут о-очень вескими. Не понял? Нам их проявить надо. Нужный нам интерес отличить от обычного любопытства. У нас будет только одна попытка, а потом о-очень мало времени.
- Тогда я не понимаю, почему мне разрешили на фронт, а не заперли.
- Как раз тут, в бардаке фронта, и создаётся у них иллюзия возможности изъятия тебя. В тылу бы они не проявились. А нам их надо быстро увидеть и понять, что это, кто они, чего хотят и зачем.
- Мне и самому любопытно - кто же это. Наши, немцы, заклятые союзники или ещё кто. Масоны какие-нибудь. Миф о единстве и сплочённости народа и партии оказался мифом.
- Я думал, ты уже достаточно взрослый, чтобы понять, что такое миф и для чего он создаётся. А что есть жизнь.
- Несовершенство человеческой природы - вот что такое жизнь. Эгоизм, жадность и трусость. Жаль, что такие мрази в верхи пролезли.
- Так, других-то - мало. Изчезающе мало. А с войной всё усложнилось. Работаем с тем материалом, что есть. Давай оставим этот разговор до лучших времён.
- Они, лучшие времена, могут и не наступить. То, что я увидел других, даже не знаю как их, вас, других, назвать, уже великое чудо. Жил я как в гнилом болоте - они мрази вокруг. Гноем всё отравлено. Смердит и так сильно, но постоянно, что перестаёшь эту вонь и различать. Отравляешься этой вонью, гнилью разложения, сам смердишь, гниёшь, а считаешь - это нормально. Все же так живут.
Тут я понял, что разговариваю сам с собой. Мой собеседник-чекист давно покинул меня. А с собой я не любитель болтать. Не считаю себя ни умным, ни интересным. Ноль.
Сколько продолжалось моё самобичевание - не знаю. Глаза завязаны, тишина. Лишь изредка бухают взрывы и трещат пулемёты - не считается.
Воюю вслепую.
Мираж.
Потом пришёл Громозека, сказал, что нам (мне) прислали нового полкового врача. Тут она представилась, а меня словно током пробило - у неё был голос моей жены. Горячо любимой и потерянной. Мой некрепкий рассудок не выдержал и "крыша" моя опять "потекла":
- Как? Ты что тут делаешь? Как ты тут оказалась? Неужели?
Я, видимо, привел их в сильное замешательство. Но, Громозека, на то и осназовец, чтобы быстро соображать:
- Он контуженный. Часто бывает не в себе, - пояснил он.
- Бывает, - ответил любимый голос.
Нежные, аккуратные руки стали гулять по моему лицу. А потом "нежность" - кончилась. Когда отрывали бинты, я потерял сознание.
- Ну и учудил ты, командир, - заявил мне Громозека, когда я его стоном оповестил, что очнулся, - Заставил даму краснеть.
Что ему сказать? Что его командир - временно избежавший психушки шизик? Так он и сам знает. Как сказал мне СБ: "Работаем с тем материалом, что есть". Вот и со мной работают. С тем, какой есть.
- Кто такая хоть? Узнал?
- Угу, - буркнул он полным ртом.
- Хорош хомячить, харя треснет, докладывай!
- Я как просёк твой "повышенный" интерес к дамочке, сразу доложил старшему. Он и пробил. Не мог ты с ней пересекаться. Никак.
- Это-то ясно. Обознался я. Ты про нею - докладывай!
- Родом из Москвы. Там же училась в школе, потом на врача выучилась. За нашего замуж вышла. Пограничник. С ним уехала на заставу. Он успел до командира погранотряда дорасти, она, соответственно, до врача отряда. Было двое детей. В первый же день войны схоронила всех троих. С окруженцами пробивалась на восток, потом примкнула к партизанам. Этой зимой была тяжело ранена и вывезена самолётом на Большую Землю. Вот. После излечения, была приглашена к нам, согласилась. Она теперь наша.
- "Наша" - это НКВД?
- Ну, да. Я и говорю. Вот. Опыт у неё огромный. То есть, врач хороший. Надо тебя на ноги поставить.
