Тузы за границей - Герстнер-Миллер Гейл (электронные книги бесплатно txt) 📗
– Можно и поговорить. Но только не думай, будто я чего-то от тебя ожидаю, ладно? Ну, кое-что я, наверное, должна была тебе рассказать. В делегации есть один парень, Маккой. Он оператор документального фильма, который мы снимаем. Похоже, у нас все может быть серьезно. Он знает про ребенка и ничего не имеет против.
– Вот как! Я не знал.
– Пару дней назад мы с ним крупно поссорились. И теперь ты… понимаешь, та наша ночь в Нью-Йорке – это было что-то невообразимое. Ты – классный мужик. Но ты ведь знаешь, что между нами не может быть ничего серьезного.
– Да, – ответил Фортунато. – Наверное, не может. – Его руки безотчетно потянулись погладить ее большой живот, пробежали по голубым венам, проступившим под белой кожей. – Странно. Я никогда не хотел детей. Но теперь, когда это случилось, все совсем не так, как я об этом думал. Ну… не важно, чего я там хочу. Я в ответе за него. Даже если я никогда не увижу этого ребенка, я все равно в ответе за него и всегда буду в ответе.
– Не надо все усложнять. Не заставляй меня пожалеть, что я не пришла к тебе раньше.
– Нет. Я просто хочу знать, что у тебя все благополучно. У тебя и у малыша.
– С малышом все прекрасно. Если не считать того факта, что ни у одного из нас нет фамилии, которую можно было бы ему дать.
В дверь постучали. Фортунато резко сел, внезапно почувствовав себя неуютно.
– Соколица? – послышался голос Тахиона. – Соколица, ты одна?
– Минуту.
Она надела халат и протянула любовнику его одежду. Фортунато еще застегивал рубаху, когда она открыла дверь.
Тахион посмотрел на Соколицу, потом перевел взгляд на смятую постель, кивнул Фортунато с таким видом, как будто только что подтвердились самые худшие его подозрения.
– Ты… Соколица сказала мне, что ты… помогаешь.
«Ревнуешь, хлюпик?»
– Ну да, – произнес он вслух.
– Что ж, надеюсь, я не помешал. – Доктор опять взглянул на Соколицу. – Автобус в храм Мейдзи отходит через пятнадцать минут. Если ты едешь.
Фортунато, словно не замечая присутствия такисианина, нежно поцеловал ее.
– Я позвоню тебе, – пообещал он, – когда что-нибудь разузнаю.
– Хорошо. – Женщина стиснула его руку. – Будь осторожен.
Он вышел в коридор и едва не столкнулся там с человеком, у которого вместо носа был слоновий хобот.
– Дес! – улыбнулся Фортунато. – Рад тебя видеть.
Это было не совсем так.
Десмонд заметно постарел, щеки у него ввалились, грузное тело истаяло. Фортунато задумался: неужели его собственные терзания столь же заметны?
– Фортунато, – кивнул Десмонд. Они пожали друг другу руки. – Сколько лет, сколько зим.
– Не думал, что ты когда-нибудь уедешь из Нью-Йорка.
– Надо было немного посмотреть мир. Возраст берет свое.
– Это точно.
– Ладно… Мне пора к экскурсионному автобусу.
– Я провожу тебя.
Были времена, когда Дес входил в число лучших его клиентов. Похоже, они безвозвратно ушли. Тахион нагнал их у лифта.
– Что тебе нужно? – спросил Фортунато. – Ты что, не можешь оставить меня в покое?
– Соколица рассказала мне про твою силу. Я хочу сказать, что мне жаль. Я знаю, ты меня ненавидишь. Хотя не понимаю за что. Наверное, то, как я одеваюсь и как себя веду, представляет смутную угрозу твоей мужественности. Или, по крайней мере, тебе предпочтительнее так считать. Но это твои проблемы, не мои. И… подожди, всего секунду.
Звонок лифта дзенькнул, и двери открылись.
Чернокожий великан сердито тряхнул головой.
– Твоя секунда вышла.
Но почему-то не двинулся с места. Десмонд вошел в кабину, бросив на него печальный взгляд, и двери снова закрылись. За расписанными бамбуковым узором панелями поскрипывали тросы.
– Твоя сила все еще при тебе.
– Чушь собачья.
– Ты запираешь ее внутри себя. Твоя душа полна конфликтов и противоречий, которые сдерживают ее.
– Чтобы победить Астронома, я собрал все, что у меня было. И все выплеснул. До донышка. Подчистую. Не осталось ничего, чтобы подзарядиться. Все равно что посадить аккумулятор в автомобиле. Он не заведется даже с толчка. Все, конец.
– Если использовать твою же метафору, даже непосаженный аккумулятор не заведется, если вынуть ключ из зажигания. А ключ, – такисианин указал на свой лоб, – внутри.
Он ушел, а Фортунато хлопнул ладонью по кнопке вызова лифта.
Он позвонил Хираму из вестибюля.
– Приезжай, – сказал Уорчестер. – Я встречу тебя перед входом.
– Что стряслось?
– Приезжай.
Фортунато сел в такси и спустя некоторое время обнаружил Хирама расхаживающим туда-сюда перед невыразительным серым фасадом «Акасака Шанина».
– Что случилось?
– Пойдем, увидишь.
Комната и прежде производила удручающее впечатление, но теперь она была перевернута вверх дном. Стены были перемазаны кремом для бритья, ящики комода свалены в углу, зеркала перебиты, матрас изодран в клочья.
– Я даже не видел, как все произошло. Я все время был здесь и ничего не видел.
– Что ты такое говоришь? Как ты мог этого не видеть?
В глазах Хирама застыл ужас.
– Примерно в девять утра я пошел в ванную выпить стакан воды. Тогда все точно было в порядке. Потом я вернулся в комнату, включил телевизор и стал смотреть. Примерно через полчаса мне показалось, что хлопнула дверь. Я поднял глаза, а комната уже была в таком виде! А эту записку я нашел у себя на коленях: «Час Ч наступает завтра. Ты можешь умереть с такой же легкостью. Человек Ч». Написано по-английски.
– Выходит, это туз.
– Больше такого не случится. – Но в свои слова Уорчестер едва ли верил. – Теперь я знаю, чего ждать. Ему не обдурить меня дважды.
– Нельзя рисковать. Бросай все. Днем купишь себе какую-нибудь одежду. Я хочу, чтобы ты вышел на улицу и пошел куда глаза глядят. Сними номер в каком-нибудь отеле. Оттуда позвони Соколице и скажи, где ты находишься.
– А она… она знает, что произошло?
– Нет. Она знает, что дело касается денег. И все.
– Хорошо. Фортунатов…
– Не надо. Просто ходи по улицам.
В сени баньянового дерева еще сохранились остатки утренней прохлады. Молочно-белое небо было заложено смогом – «сумоггу», как его называют японцы. Отношение Японии к Западу легко понять по словам, которые они заимствовали: рашава – rush hour, час пик, сараримен – salary man, руководитель; туаре – туалет.
Здесь, в Императорских садах, оазисе покоя в самом сердце Токио, дышать было гораздо легче, хотя сакуры расцветут еще только через месяц. Когда это произойдет, весь город ощетинится фотокамерами. Японцы, в отличие от ньюйоркцев, умеют ценить красоту, которая находится прямо перед ними.
Фортунато доел вареную креветку из бенто, обеденного набора, который купил перед входом в парк, и выбросил коробку. Он никак не мог успокоиться. Ему хотелось поговорить с роси, Догеном. Но до Догена было полтора дня пути – скоростным поездом, автобусом и потом еще пешком. Соколицу беременность приковала к земле, а он сомневался, чтобы у Мистраль хватило сил пролететь тысячу двести миль. Он никак не успеет добраться до Хоккайдо и вернуться обратно вовремя, чтобы помочь Хираму.
Неподалеку старик разравнивал видавшими виды бамбуковыми граблями гальку в саду камней. Фортунато вспомнилась суровая дисциплина в монастыре Догена: прогулка в тридцать восемь тысяч километров – ровно столько надо преодолеть, чтобы обойти вокруг Земли, – растянутая на тысячу дней, круг за кругом вокруг горы Танака; постоянное сидение в полной неподвижности на твердом деревянном полу в храме; бесконечное разравнивание сада камней учителя.
Фортунато подошел к старику.
– Суми-масен, – сказал он и указал на грабли. – Можно?
Старик молча протянул ему грабли. Выражение лица у него было такое, словно он не мог решить, страшно ему или смешно.
«Все-таки есть свои преимущества в том, чтобы быть чужаком среди самого вежливого народа на Земле». Он принялся разравнивать гравий, пытаясь поднимать как можно меньше пыли, стараясь придать гальке гармоничные очертания одной лишь силой своего желания, направленного через грабли. Старик отошел и уселся под баньяном.
