Дети Дюны - Герберт Фрэнк Патрик (читать полную версию книги txt) 📗

Он вышел из каньона в пустыню. Под ним двигался и дышал живой песок, говоря о глубинной активности и латентных фумаролах. Он оглянулся на тронутые лунным светом чашечки лавы над отрогами съетча. Вся структура была метаморфичной, в основном сформированной давлением. У Арракиса оставалось еще что сказать своему будущему. Лито установил тампер, вызывая червя, и, когда тот заколотился о песок, занял позицию, с которой все будет видно и слышно. Его рука бессознательно нашла ястребиное кольцо Атридесов, скрытое под узловатой складкой его дишсаши. Гурни его нашел но оставил ему. О чем он тогда подумал — увидя кольца Пола?

«Отец, жди меня вскоре».

Червь пришел с юга. Он изгибался, обходя скалы, не такой большой, как надеялся Лито. Но ладно, это ничего. Он перехватил червя, вогнал в него крючья, быстро, цепляясь, вскарабкался на чешуйчатый бок червя, пока тот обрушивался на тампер, посреди свистящей серой пыльцы. Червь послушно последовал туда, куда направили его крючья Лито. Они поехали — с ветерком, развевавшим одеяния мальчика. Он устремил взгляд на южные звезды, потускневшие за завесой пыли, и направил червя туда.

ПРЯМО В БУРЮ.

Когда взошла Первая луна, Лито прикинул высоту бури и приблизительно определил время, когда она придет. Не раньше, чем на заре. Она расширялась, собирала энергию для гигантского броска. Много задаст она работы бригадам экологического преображения. Словно бы сама планета с разумной яростью выходила отсюда на бой с ними, с яростью тем более возраставшей, чем больше земель охватывало преображение.

Всю ночь он гнал червя к югу, через его движения, передающиеся его ногам, улавливая, какой у червя есть запас энергии. Периодически он давал червю сворачивать к западу, куда того беспрестанно тянуло — либо, чтоб вернуться в невидимые границы собственной территории, либо всеми инстинктами чувствуя приближение бури. Черви закапываются в песок, чтобы спастись от секущих песчаных ветров, но этот червь не уйдет под поверхность, пока крючья Создателя держат одно из его колец открытым.

К полуночи червь стал выказывать множество признаков измождения. Лито переместился назад по его большим гребням и заработал цепом, позволив червю замедлить ход, но все так же направляя его на юг. Буря настигла их сразу после зари. Сперва была росистая простертая неподвижность пустынного рассвета, прижимающая дюны одну к другой. Затем, первая пыль заставила Лито застегнуть отвороты стилсьюта на лице. В сгущающейся пыли пустыня стала сумраком, лишенным очертаний. Затем песчаные иглы начали покалывать его щеки, впиваться ему в губы. Он ощутил жесткий крупнозернистый песок на языке и понял, что настал решающий миг. Да стоит ли рисковать, полагаясь на старые байки, и еще больше понукать почти изможденного червя? Он за долю секунды отверг этот выбор, опять пробрался к хвосту червя, вытащил крючья. Уже едва шевелясь, червь начал зарываться. Но его переработавшая тепло распределительная система успела выпустить — словно из духовки циклончик жара в нарастающей буре. Дети Свободных с самых ранних лет знали, как опасно находиться у хвоста червя. Черви были фабриками кислорода — воздух бешено загорался за ними, благодаря обильным выбросам продуктов химически реакций, снимавших в них негативные последствия внутреннего трения.

Песок начал захлестывать его ноги. Лито выпустил крючья и прыгнул подальше, избегая раскаленной топки в хвосте червя. Все зависело теперь оттого, успеет ли он забраться под песок в том месте, где червь разрыхлил спрессованную поверхность.

Сжимая в левой руке прибор стационарного уплотнения, Лито зарылся под скользящую поверхность дюны — зная, что червь слишком устал, чтобы обернуться и проглотить его своей огромной бело-оранжевой пастью. Работая левой рукой, чтобы зарыться поглубже, он правой извлек стилсьют из своего фремкита и приготовил его к надуванию. Все было сделано меньше чем за минуту — и вот он уже впихивает тент в плотный кармашек песчаных стен с подветренной стороны дюны. Он надул тент, забрался в него. Перед тем, как наглухо застегнуть сфинктер, он втащил внутрь стационарный уплотнитель и выключил его. Скользящие пески дюны поползли на тент. Но лишь несколько песчинок проникло внутрь, прежде чем он закрыл вход.

Теперь он должен работать еще быстрее. Ни один пескошноркель не дотянется отсюда до поверхности, чтобы обеспечить его воздухом. Буря великая, такая, в которой очень немногие выживают. Она может накрыть его тоннами песка. И только нежный пузырек тентада внешнее уплотнение будут его защищать.

Лито вытянулся на спине, сложил руки на груди и отправил себя в сонный транс — в спячку, при которой его легкие будут совершать лишь один вдох в час. С этим он и вверил себя неизвестности. Буря пройдет, и если она не разорит его хрупкое укрытие, он еще сможет выбраться… или может встретиться с Мадмнат ас-салам, Обиталищем Мира. Что ни случись, он знает, что обязан был оборвать нити, одну за другой, чтобы только ему Золотая Тропа и осталась. Только так, или он не сможет вернуться в калифат наследников его отца. И не будет он больше жить ложью этого Деспозайни, этого ужасного калифата, поющего славословия его обожествленному отцу. Не будет больше хранить молчание, когда уста жреца изрыгают оскорбительную чушь: «Его криснож развеет демонов!?

Придя к тому, разум Лито скользнул в паутину безвременного дао.

Глава 48

— Мой сын на самом деле не видел БУДУЩЕЕ — он видел процесс творения и его взаимосвязь с теми мифами, в которых спит человек, — сказала Джессика. Она говорила быстро, но без всякой видимости, будто подгоняет ход событий. Она понимала, что скрытые наблюдатели найдут способ вмешаться, как только поймут, что она делает.

Фарадина, сидевшего на полу, резко освещал луч полдневного солнца, косо падавший из окна у него за спиной. Джессике видна была верхушка дерева во внутреннем саду, когда она выглядывала в висло со своего места у дальней стены. Видела она нового Фарадина: более стройного, более мускулистого. Месяцы общения подчинили его необратимым чарам. Его глаза сверкали, когда он смотрел на нее.

— Он видел формы, которые сотворят существующие силы, если этого не предотвратить, — сказала Джессика. — Он предпочел обернуться против себя, а не против своих собратьев. Он отказывался принимать что-либо только потому, что это его устраивает, потому что это было бы моральной трусостью.

Фарадин научился слушать, безмолвно проверяя, вникая, придерживая вопросы, пока они не оформятся у него в предельно отточенную форму. Джессика говорила о взгляде Бене Джессерит на молекулярную память, выражающемся в ритуале, и, конечно, обратилась к тому, как Сестры анализируют феномен Пола Муад Диба. Фарадину, однако, была видна игра теней в ее слогах и движениях, проекция бессознательных форм разнообразия при внешней жесткой направленности ее заявлений.

— Из всех наших наблюдений, это — кардинальнейшее, — сказала она до того. — Жизнь — это маска, через которую выражает себя мироздание. Мы предполагаем, что все человечество и все его поддерживающие формы представляют ЕСТЕСТВЕННОЕ сообщество, и что судьба всей жизни вообще ставится на карту в судьбе отдельной личности. Таким образом, когда доходит до высшей и окончательной самопроверки, до амор-фати, мы перестаем играть в божеств и обращаемся к учительству. Если вникнуть в суть, то мы отбираем личности и освобождаем их настолько, насколько способны.