Пять бессмертных (Т. II) - Валюсинский Всеволод Вячеславович (чтение книг txt) 📗
— Что со мной произошло?
— Над вами взорвался пиктол, и с потолка обсыпались плитки, но череп дел и даже…
— Цел?
— Да. Ни одной трещины. Даже на коже нет ссадины. Очевидно, просто сотрясение. Как вы себя чувствуете?
— Ничего. Дайте пить.
Ему принесли воды. Карст с беспокойством думал, как он выпутается из этой истории. Теперь они его не оставят в покое.
— Кто меня видел? — прямо спросил он.
Магон и директор значительно переглянулись.
— Никто, кроме здесь присутствующих. Вас принесли из вашей камеры в шарфе и темных очках.
— А кому известно?
— Пока еще никому, кроме нас. Мы воздержались от огласки, но некоторые слухи все же проникли…
Карст бросил на директора взгляд, заставивший того съежиться.
— Я вам отвечу на те вопросы, которые вы, конечно, собираетесь мне задать, но требую пока полной тайны. Я не хочу, чтобы меня трепали по экранам и втискивали в хоккок.
Я удовлетворю любопытство, но только ваше. А теперь оставьте меня до утра. Я слаб и хочу спать.
Оставшись один, Карст тщательно обдумал свое положение. Несомненно, за ним установлен надзор. Надо во что бы то ни стало избежать огласки. Сейчас пока, очевидно, его видели только эти люди, но если…
Карст попробовал сесть, но сейчас же откинулся снова на подушки. Голова кружилась и тупой болью ныло темя.
«Как все это глупо вышло! — думал он, поворачиваясь на бок и чувствуя, что сон действительно его одолевает. Надо поговорить с Кургановым».
— Принесите мне хоккок, — попросил Карст утром у явившегося к нему старичка-анатома.
В соседней комнате собрались уже все, кого он видел ночью. Поставив хоккок на условную волну, он вызвал Курганова. Он мог не стесняться присутствием посторонних. Немного они могли понять из того, что он говорил.
— Курганов? Со мной случилось маленькое несчастье. Что? Да, небольшой взрыв, и немного стукнуло по голове. Нет, пустяки, через несколько дней, вероятно, буду на ногах. Да, я окружен прекрасным уходом. За мной смотрят лучшие врачи станции. Ну да, конечно, еще бы…
Карст умолк и некоторое время слушал, иногда односложно отвечая.
— Хорошо, я думаю, что мне это удастся. Во всяком случае очень не беспокойся о дальнейшем.
Он отложил в сторону хоккок и обратился к анатому:
— Принесите мне мои очки.
Вся одежда Карста находилась тут же в комнате. Старичок-анатом порылся в углу и робко подошел к Карсту с очками. Наедине со своим диковинным пациентом ему было совсем неловко. Он почувствовал большое облегчение, когда темные стекла очков скрыли от него волнующий, загадочный взор. Он оживился и стал смелее.
— Может быть, вы хотите чего-нибудь покушать или выпить?
Карст молча кивнул головой. Профессор вышел и сейчас же вернулся с подносом, уставленным кушаньями. Очевидно, все было заранее приготовлено к моменту его пробуждения. Карст поел немного. Хотя голова болела меньше, он чувствовал сильную слабость и понимал, что придется некоторое время оставаться в постели. Ему хотелось поскорее отделаться от неизбежных расспросов и, хотя вполне научного, но от того не менее досадного любопытства. Он попросил позвать к нему всех, кто его вчера видел.
Старичок юркнул в дверь и через минуту вернулся с целой толпой почтенных ученых всех мастей и возрастов. Они уселись вокруг кровати Карста и приготовились слушать. Нестерпимое любопытство овладело ими. Притворяться неинтересующимися и не замечающими его «уродства» (как из чувства вежливости не обращают внимания на калек) было бы неуместно и неестественно. Никто не решался начинать разговор. Все ждали, когда он заговорит сам. Молчание стало уже невыносимым, когда Карст, наконец, сказал тихо, но внятно:
— То, что вы видите, представляет исключительный случай врожденного уродства. Я прекрасно понимаю интерес, который оно возбуждает в каждом биологе. Но вы понимаете, что открыться и стать патентованным уродом, объектом постоянных исследований и наблюдений мне не хочется. Я очень сожалею, что несчастный случай поставил меня в такое нежелательное для меня положение, но… — он задумался, — мне теперь, конечно, придется отдаться в ваши руки. Вы можете составить монографию об этом случае. Но я ставлю одно обязательное условие: ни звука, ни намека не должно проникнуть за стены этой комнаты, пока я этого не пожелаю. Можете меня изучать. Я сам вам в этом помогу. Но не сейчас. Я еще очень слаб. Когда я почувствую себя хорошо, сам сообщу об этом. Вот все. Позаботьтесь о моих животных. Им кроме пищи ничего не надо.
Карст умышленно говорил слабым голосом и, кончив речь, закрыл глаза. Все разошлись в молчании. Было решено ждать и исполнить желание больного. В отделениях объявили, что пострадавший просто забавный урод с большой головой. У него в детстве была водянка. Да, конечно, интересный случай, но в общем ничего особенного. Его лечат, и он скоро поправится.
Теперь Карст лежал один. Его никто не беспокоил. В соседней комнате, конечно, постоянно кто-нибудь находился, но не являлся к нему без зова. Тщательно осмотрев стены своей тюрьмы, Карст убедился, что здесь нет хоккоковых глаз и ушей. Это его устраивало.
Прошел еще день. Карст совсем поправился. Он похаживал по комнате, но не изъявлял желания никого видеть. Он занимался изучением места своего пленения. Аппараты в комнате соединялись многочисленными проводами с главной мегурановой батареей здания. Собранные в толстые пучки, провода, переплетаясь, как удавы, скрывались в отверстиях потолка. Он целыми часами просиживал у открытого окна, вдыхая свежий воздух и детально изучая местность внизу. Здание зоотехнической станции находилось во втором перекрытии города. Его комната была нижней угловой. Из окна казалось, что здание висит в воздухе. Карст высунулся и посмотрел вниз: метрах в двадцати находилась потрескавшаяся и облупленная крыша старого собора. Это был прежний храм Христа Спасителя. Легкая стропиловка второго перекрытия ажурным, кружевным переплетом опиралась на его крышу, сохранившую местами следы позолоты. К сожалению, ни одна из этих стальных балок не проходила достаточно близко от окна. Ближайший устой мощными, подвижными цапфами охватывал далеко выступающий угол здания. До него из окна невозможно было добраться по гладкой, отвесной стене. Единственное, что можно было попытаться сделать, это спуститься прямо из окна на крышу храма. Карст бросил взгляд на провода. Их здесь было достаточно, чтобы сделать канат не в двадцать, а хотя бы и в сто метров длиной. Смеркалось. Карст подошел к двери и заглянул в соседнюю комнату. Старичок-профессор, главный его опекун, в это время дежуривший, при виде его испуганно вскочил и схватился за ручку маленького сигнального рубильника, стоявшего на столе. Карст усмехнулся.
— Не бойтесь. Я не собираюсь бежать.
— Да нет, ничего, пожалуйста…
— Что «пожалуйста»? Бежать? С удовольствием.
Карст нарочно решительно двинулся вперед, но не успел сделать двух шагов, как старичок притиснул рогульку, вспыхнувшую при этом бледно-голубым пламенем, и сбивчиво забормотал:
— Ах, нет, впрочем, я немножко не то, хотя конечно…
На лестнице послышались торопливые шаги нескольких человек. Карст со смехом махнул рукой, повернулся и, не спеша, пошел обратно в свою комнату. Он узнал все, что ему нужно было. Несомненно, он находится под своеобразным арестом. К нему в комнату никто не вошел. Он слышал только рядом сдержанные голоса и разговоры. Потом все стихло. Карст опять подошел к двери. Его тюремщик, старичок-профессор, по-прежнему сидел у стола в кресле. У него на лбу был хоккок. Рука покоилась на рычажке рубильника. Их взоры встретились.
На сон дежурного Карст рассчитывать не мог. Дежурные часто менялись. Он решил действовать иначе. Приоткрыв дверь до половины, не сводя со старика пристального взора, он медленно поднял руку и снял свои очки. Профессор не пошевелился, но слегка побледнел. Рука его одеревенела и цепко впилась в эбонитовый шарик рубильника. Он не мог оторвать своего взора от полуоткрытой двери, за которой в сумерках вечера виднелась громадная голова и приковывал к себе загадочный, суровый взгляд темных, бездонных глаз. Как мышь и очковая змея, оба застыли в полной неподвижности. Слышно было лишь тиканье маленьких часов профессора, лежавших на столе. Прошло минуты три. Профессор чувствовал, что тело его как будто наполняется гипсом, который быстро и неумолимо затвердевает. Он все видел и слышал, но не мог пошевелить ни одним мускулом. Он не мог даже моргать. Из высохших глаз капля за каплей сбегали слезы и исчезали в его жиденькой седой бородке. Карст бесшумно вошел в комнату и направился ко второй двери. Старик не пошевелился. Так же окаменело продолжал смотреть в открытую теперь настежь дверь комнаты Карста. Это был не человек, а предмет.
