Шутиха (сборник) - Олди Генри Лайон (бесплатные серии книг .TXT) 📗
Все хорошо, все чудесно. Кофе, улыбочка, текст, сотрудники специально ради Снегиря в воскресенье на работу вышли. На чем ты меня кидаешь, Аспид Вертихвостович? Не подпишу ведь. Гадом буду, не подпишу! Я псих, у меня принципы…
– Звали, Артур Велимирович?
В дверях возникает кукла Барби, растерянно хлопая ресницами. Они у нее длиннее, чем у Насти, но, похоже, накладные. В отличие от.
– А, Таечка! Заходите!
Кукла топчется за порогом. Крайне соблазнительно топчется: вертит попкой, но заходить не спешит. Словно ждет чего-то.
– Прошу вас!
Нет. Не идет.
Моргает.
– Милости просим! – с нажимом повторяет колобок в третий раз. Кукла, облегченно вздохнув, оказывается рядом с нами. – Кофе хотите? Знакомьтесь: Влад Снегирь, звезда и талантище… Ну, вы в курсе. Влад, честь имею представить: Таисия Валерьевна, интутка.
– Очень приятно.
Галантно целую «Барби» ручку. Кожа на ощупь приятная: гладкая, свежая (резиновая?!), но к слабому запаху «Шанели» примешивается… нашатырь? Я не ошибся?!
– Опрометчиво, яхонтовый. Крайне опрометчиво…
Кажется, это в мой адрес. Считаю за благо не отвечать. В голове вертится а-ля поручик Ржевский: «Ведь я, брат, интутка, я фея из бара…» Стоп. Это нервное. Еще ляпну вслух! С меня станется.
– Скажите, Таечка, когда вы впервые почувствовали, что Владимир Сергеевич близок к выходу в тираж?
Пауза. «Барби» воздевает васильковые очи горе, что-то высматривая на потолке. Видимо, линию жизни В. Снегиря.
– Уж месяц прошел и три дня пролетело, как псы разорвали остывшее тело, – вдруг произносит она нараспев низким контральто.
Дергаюсь и проливаю кофе. К счастью, на пол, а не на брюки. Или того хлеще: на милую Таисию Валерьевну. В Ла-Ланге, в первый раз… Да, собаки. Да, порвали. Вдребезги. Ощущение не из приятных.
– Значит, месяц и три дня? Сходится, Влад, дорогой?
– Ну, точно не скажу… Вроде сходится. А с собаками – в самую точку. Остались от пташечки перья да ножки. Таисия Валерьевна, вы сновидица?
– Есть многое, брильянтовый, на земле и на башнях, что снится рыцарям Ордена. И мне то ведомо.
– Таисия Валерьевна – лучший интут издательства. Интуитивистка. Феноменальные способности. Если бы не Половинчик со своими расчетами… Кстати, опять опаздывает! Ага, вот и он.
Я не удивился бы, услышав от Гобоя петровскую реплику: «Попался, сука!»
В особом отделе объявляется новое действующее лицо. Лицо это наполовину скрыто огромными бифокальными очками в роговой оправе, напоминающими линзы для первобытных телевизоров. Гладкий восковой лоб, достойный музея мадам Тюссо, над очками плавно переходит в пустошь лысины. Поперек зачесаны две чудом сохранившиеся пряди. Костюм покроя «человек-в-футляре», широкий галстук цвета тины. Штиблеты. Красота, в общем, неописуемая.
– Зд-р-ра, зд-р-ра… – урчит он, тыча в пространство пухлую ручонку. – Половинчик, Ян Львович. Расчетчик.
Жму пятерню, едва не вскрикнув от боли: силен, расчетчик, силен и цепок.
А кофе ему Гобой, кстати, не предложил.
– Итак, все в сборе. Начинайте, Ян Львович.
Половинчик вздыхает с явным облегчением. Разнос от начальства откладывается. А там, глядишь, и вовсе пронесет. Я его понимаю и даже проникаюсь некоторым сочувствием, ибо – пронесет. По полной программе, или я ничего не смыслю в Гобое. Расчетчик вываливает на ближайший стол ворох графиков и таблиц, и мы приступаем к работе. К весьма странной, надо сказать, работе. Сверка тиражей за разные годы. Сроки выхода. Допечатки. Переиздания. (Всплывает несколько «леваков», о которых я ни сном ни духом. Надо же! Хорошо у них разведка работает.) Статистика воровства на типографиях. Можайский полиграфкомбинат. Тверской. «Красный пролетарий». Публикации в сборниках, в журналах. Публикации в сети. Критические статьи. Динамика продаж по оптовому складу. В рознице. Какие-то поправочные коэффициенты, метровые формулы с сигмами, зетами и ятями, которые Половинчик мигом загоняет в компьютер. Сроки сдачи текста. Время подписания договоров…
– Братцы! Сестрицы! Тут сам черт ногу сломит!..
Народ смотрит на Снегиря, словно он сморозил потрясающую глупость.
Или испортил воздух на первом балу Наташи Ростовой.
– Пр-р-рав, кр-р-ругом пр-р-рав, – удовлетворенно мурлычет Половинчик. Он воспрял, цветет и пахнет. – Тр-ретий кр-руг, именно тр-ретий. Вер-рно, Таисия Валер-рьевна?
Кукла торчит у окна, презрев вульгарную канцелярию. Напевает под нос удалую цыганщину: «Две гитары за спиной в качестве конвоя, где ты, конь мой вороной, в чаще волки воют…»
Загадочная женщина.
– Круг за кругом. – Затянув припев, она начинает мелко трясти плечами. – День минет – уж четвертый настает.
– Так быстро?! – Гобой не на шутку встревожен, и волнение колобка немедленно передается мне. Может, я тоже интут? Скрытый?
– Погодите! – суетится Половинчик. – Не стр-реляйте, я вам пр-р-ри… пригожусь…
Пальцы Яна Львовича взбесившимися многоножками мечутся по клавишам компьютера. Жалят, грызут, откладывают личинки.
– Таечка, лапочка! Учитывая погр-р… грешности… «Квар-рта» наступит чуть позже: дня два-три.
– Таисия Валерьевна, что скажете?
Выжидательный взгляд Гобоя пришпиливает «Барби» к окну, как булавка – бабочку. Губы женщины беззвучно шевелятся, шевелятся…
– Цифры не врут. Но ускориться бег Хроноса-Времени может. Пусть до поры обождет человек. Край он безумству положит.
И еще говорит кукла:
– Можно спастись. Можно спасти. Не подбирайте сивилл по пути.
Гобой молчит. Сейчас он умудряется молчать басом, и молчание зама по особым сгущается в мозгу мефистофелевским: «На земле весь род людской…» Пауза затягивается, нависает над головой карнизом, готовым в любой миг рухнуть, сверкающим копьем «бурульки», подтаявшей от дыхания бога…
Не выдерживаю:
– Антип Венецианович!
Следующая реплика – из спектакля, где идут к барьеру и поднимают роковые стволы Лепажа. Или, на худой конец, револьвер системы «маузер», 1873 года.
– Извольте объясниться!
– Влад, хороший мой, славный… Помните газетную шумиху 98-го? Вокруг психотронного оружия?
– А что? Утка как утка: желтая, бульварная…
– Инженер вы душ человеческих! Конечно, утка. В смысле оружия. Зато одинаковые сны у сотен людей – были. К счастью, удалось быстро локализовать, а вскоре и заморозить процесс у Коли Маржецкого. Сообразили, куда клоню?
– Четвертый круг?!
– Именно! Когда у рыцаря растет «площадь захвата», все большее количество людей, проснувшись или очнувшись от беспамятства, помнит свои впечатления. События. Поступки. Во всех подробностях. Слишком ярких, слишком логичных для обычного сна. Кстати, спит в этот момент сам рыцарь или нет, на четвертом круге теряет значение. Процесс приобретает лавинообразный характер. Цепная, знаете ли, реакция…
– Очень интересно. Только в чем, собственно, проблема? Ну, пошумят в прессе еще раз о «психо-пушке». Или о вредных последствиях аспирина УПСА. У нас народ битый: живого динозавра на улицу выпусти – ухом не поведут. Решат, что глюк. Или киносъемки. Или вообще не заметят, пока лично на них не наступит.
– А вам хочется, чтоб наступил? Шершавой пятой?!
Время шуток прошло. Это я сразу понял, несмотря на дежурную улыбку, оккупировавшую пухлое личико колобка. Может быть, оттого и понял, что улыбка была очень уж дежурной. Вымученной. Сутки-двое, с мизерным окладом.
– Нас, Влад, в 98-м чуть в угол не загнали. Тот факт, что засветился рыцарь из «МБЦ», ничего не менял. Делом заинтересовались известные фигуранты, а хватка у них, доложу я вам… Хорошо, что в светлых кабинетах сидят люди трезвомыслящие. Обошлось… тьфу-тьфу-тьфу! – Асмодей Велиалович на полном серьезе трижды плюет через левое плечо, причем не символически, а по-настоящему, слюной. – Но дважды фортуна не дает! Думаете, кое-кто не сумеет извлечь личную выгоду из процесса? Хотите в шарашке пахать? Собачкой Павлова – абзац по звонку?! Про пятый или шестой круги я и вовсе не хочу вслух: верите ли, боюсь…
