За веру, царя и социалистическое отечество - Чадович Николай Трофимович (полная версия книги txt) 📗
– Где же сейчас прежний начальник, позвольте узнать? – Внимание Рида привлек висевший в простенке портрет жандармского подполковника с молодецкими усами и совершенно безумным взором. – Наверное, на повышение пошел?
– Нет, здесь он, милостивец, у нас, – простодушно признался нынешний начальник. – В лучшем коридоре ему апартаменты предоставили. Прежде в таких только графья да именитые купцы сиживали.
– Что же он у вас – арестованный? – удивился Рид.
– Ну не так чтобы очень… – замялся бывший надзиратель, революционным вихрем заброшенный на самую вершину тюремной пирамиды. – Только пусть посидит до Учредительного собрания. Больно уж грозен был. Много из себя понимал… Учредительное собрание во всем и разберется.
– Как вы полагаете, – Рид сделал пометку в своем блокноте, – каким образом Учредительное собрание решит дальнейшую судьбу России?
– Царя-батюшку вернут, тут сомневаться не приходится, – с непоколебимой убежденностью заявил начальник тюрьмы.
– Но разве русский народ не страдал под игом самодержавия? Все говорят, что при царе плохо жилось.
– Пусть говорят. Русскому народу завсегда плохо жилось. Ему горы золотые дай, так он их пропьет-прогуляет. Натура такая. Царя теперь ругают, а при нем хлебушек стоил от силы две копейки фунт. Нынче и за пятнадцать не купишь. На улицах бандиты да дезертиры проходу не дают. Полицейского не дозовешься. Еще новую моду взяли – магазины и склады грабить. Средь бела дня подъезжают на пролетках, наставляют револьверы и все подчистую выгребают. Если кто сопротивление окажет – пристрелить могут. Недавно в одной лавке хозяйку изнасиловали.
– Сопротивление оказала?
– Нет. Выручку в панталоны хотела запрятать. Отобрали и выручку, и панталоны. Мы, говорят, из Одессы, здрасьте!
– Безобразие. Такого нет даже в Чикаго, – сокрушенно покачал головой Рид.
– Вот, а вы говорите – царское иго… Коню лучше хомут, чем волчьи зубы.
– Чай я, значит, допил, спасибо, теперь и к делу пора приступать. – Рид многозначительно уставился на начальника тюрьмы.
– Ах, да-да… – Тот в смущении задвигал по столу разные письменные принадлежности: чернильницу, пресс-папье, бювар. – Вы опять про свое… Списочек-то ваш где?
– Прямо перед вами лежит.
– Теперь вижу. – Начальник водрузил на переносицу старомодное пенсне с помутневшими от времени стеклышками. – Знаю я этих господ. Культурные, обходительные… Согласен, здесь таким не место. С них и домашнего ареста вполне достаточно. Отпустим Троцкого, Луначарского, Каменева… Мадам эту отпустим, Коллонтай. Ох, и заводная бабенка! Аж горит вся… Не просто так, конечно, отпустим, а под залог, со всеми полагающимися юридическими процедурами. Но вот относительно Дыбенко, простите, ничем помочь не могу.
– Что так?
– Нельзя его сейчас на свободу выпускать. Зверюга, а не человек. Горя потом не оберешься. Когда его забирали, шестерых юнкеров изувечил. Теперь в цепях сидит на хлебе и воде. В карцере безвылазно. Кроме кандалов и решеток на него никакой другой управы нет. И хотел бы вам услужить, да не могу… – Начальник развел руками, и Рид заметил, что сюртук у него под мышками разошелся по швам.
– Ну коли так, пускай посидит. Глядишь, к февральской годовщине и одумается… Но режим содержания, надеюсь, вы ему сможете облегчить? За отдельную плату, разумеется.
– Это всегда пожалуйста. Сегодня же снимем цепи и вернем в общую камеру.
– Тогда будем считать, что все вопросы сняты. Это вам. Так сказать, в виде взаимной благодарности. – Рид положил на стол пухленький пакет, который прежде скрывал под блокнотом. – Североамериканские доллары, как и договаривались. По нынешним временам самая надежная валюта.
– Премного благодарен. – Начальник тюрьмы смахнул пакет в выдвижной ящик стола. – Только всех сразу выпустить невозможно. Нездоровые слухи пойдут. Я их по одному, по двое… К субботе, глядишь, и управимся.
– Почему именно к субботе?
– Так ведь некоторые ваши знакомые в иудейской вере состоят. Наречены соответствующим образом, и фельдшер мне после осмотра докладывал… Небось захотят в субботу синагогу посетить, облегчить душу.
– Да они все неверующие! Хуже того, воинствующие атеисты. Впрочем, суббота меня вполне устраивает.
– Чайку больше не желаете?
– Нет, спасибо. И так на неделю вперед нахлебался. Живот как барабан.
– Заходите, если еще кто понадобится. Анархисты там какие или боевики-максималисты. Экземплярчики есть – ого-го! Под стать вашему Дыбенко.
– Буду иметь в виду…
Все произошло в соответствии с планом, разработанным Ридом. Троцкого выпустили из «Крестов» в самое неурочное время, чуть ли не на рассвете, да еще не через центральную проходную, возле которой всегда могли ошиваться экзальтированные личности обоего пола с цветами и шампанским, а через хозяйственные ворота, откуда как раз в эту пору бочками вывозили нечистоты.
Вот тут сразу и сказалась разница между двумя великими революционерами – Сталиным-Джугашвили и Троцким-Бронштейном. Первый, подобно крысе, предпочитал трущобы, подвалы, полумрак, малолюдье, а еще – явочные встречи, кулуарные решения, заочные приговоры. Второй, напротив, жить не мог без бушующей толпы, ясного дня, огромных площадей, дворцовых балконов, публичных обвинений и зажигательной полемики.
Оказавшись вдруг в узком промежутке между глухой кирпичной стеной и топким, изгаженным берегом канала, откуда не видно было привычных петроградских ориентиров вроде купола Исакия или шпиля Адмиралтейства, малознакомый со столицей Троцкий пришел в растерянность и стал заговаривать с проходившими мимо людьми, большинство из которых специально подослал Джон Рид.
После того как расхристанный солдат и не проспавшийся после вчерашнего перепоя рабочий послали будущего «демона революции» куда подальше, он сразу утратил интерес к общению с простым народом.
Вот тут-то и подкатил Джон Рид на шикарной пролетке!
– Кого я вижу! – воскликнул он с восторгом, в котором менее удрученный человек мог бы и усомниться. – Здравствуйте, Лев Давыдович. Сколько лет, сколько зим! Говорят, гора с горой…
– А марксист с марксистом обязательно свидятся, – закончил Троцкий, несколько воспрянувший духом. – Вы ведь, кажется, марксист, не так ли?
– Счел бы за честь считаться таковым, особенно в ваших глазах. Но боюсь, что мой теоретический багаж оставляет желать лучшего.
– Не вижу в этом особой беды. Многие наши самозваные лидеры вообще не читали Маркса, а если и читали, то в пересказе Плеханова или Аксельрода. Об истинном революционере следует судить не по количеству проштудированных томов, а по реальным делам. Вы вот сами, к примеру, сложа руки не сидите. По слухам, из «Крестов» нас освободили не без вашего участия.
– Стараемся по мере сил… А вы, я вижу, налегке?
– Как схватили филеры на улице, так прямо в кутузку и доставили. Вы здесь один? – Троцкий продолжал недоуменно оглядываться по сторонам. – Признаться, я рассчитывал на куда более горячую встречу.
– Просто весть о вашем освобождении еще не дошла до широких масс. Я сам узнал об этом чисто случайно. Сразу и примчался сюда. Особо не огорчайтесь. Скоро вам от восторженных поклонников отбоя не будет. Вы ведь сейчас в Петрограде популярнее, чем оперные теноры.
– Теноры поют о чужих страстях, я же говорю о том, что наболело на душе у каждого, – со значением произнес Троцкий. – Разница, как между соловьиной трелью и набатом.
– Что же вы стоите? Прошу в коляску, – спохватился Рид. – Куда поедем?
– Право, не знаю. Еще так рано… Хотелось бы стряхнуть с себя прах тюремных застенков. Помыться, перекусить по-человечески, выпить глоток вина.
– Тогда лучше ко мне на квартиру. В гостинице много посторонних глаз. Вы ведь, прямо скажем, обрели свободу не совсем законным образом.
– И до каких пор прикажете мне скрываться? Бежал от царских ищеек в Америку – и угодил там в лагерь для нежелательных иностранцев. С великим трудом вырвался на родину – опять тюрьма! Вот она, судьба борца за пролетарскую свободу. Одни плевки да тернии.
