Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT, .FB2) 📗
– Но это же еще и просто здорово, правда?
Я смутился. Я в первую очередь думал о деньгах, он – о том, что делало его счастливым. Я встретил его до того, как он выбрал свой путь. Еще оставалось время сделать из него человека, который всю свою жизнь будет думать в первую очередь о радости.
– Мистер Розенталь?
Я опустил глаза, а затем отвел их в сторону. В этот момент официантка принесла мороженое. Она поставила его на стол, и я заплатил ей. Когда она ушла, Гас спросил меня:
– Почему они называют меня грязным еврейским слоном?
– Кто тебя так называет, Гас?
– Ребята.
– Те, с которыми ты недавно подрался?
Он кивнул.
– Почему они говорят про слона?
Я зачерпнул ложкой мороженое и задумался. Спина болела, а сыпь от запястья распространилась по всему предплечью.
– Наверное, потому что у евреев обычно большие носы, Гас. – Я вылил из кувшинчика немного горячего шоколадного сиропа. На мгновение он раздулся, словно не желая выливаться, а затем хлынул сквозь свою темно-коричневую пленку, обволакивая три шарика мороженого.
– То есть некоторые так считают. Поэтому мальчики решили, что это остроумно – называть тебя слоном, ведь у слонов длинные носы… хоботы. Понимаешь?
– Это глупо. У меня же небольшой нос… правда?
– Ой, конечно, Гас. Наверное, они говорят так, чтобы разозлить тебя. Иногда люди так поступают.
Мы еще посидели и поговорили. Я углубился в недра своего похожего на тюльпан стакана, орудуя ложкой с длинной ручкой, и прикончил весь темно-коричневый, почти черный горько-сладкий сироп из горячего шоколада. Такой уже давно перестали готовить. Гас заляпал мороженым ручку ложки, свои пальцы, подбородок и футболку. Мы очень много о чем с ним говорили.
О том, какая сложная арифметика. (И как я, даже став взрослым, продолжаю считать на пальцах.) Как во время игр с мячом маленьких ребятишек вечно затирают. (И как я с лихвой компенсировал свои сомнения насчет маленького роста многочисленными романами с женщинами.) Как различная еда может быть совершенно невкусной. (И как я до сих пор поливаю кетчупом хорошо прожаренный стейк.) Как бывает одиноко, когда у тебя нет друзей среди соседей. (И как я с помощью харизмы и обаяния возвел свой личный фасад, чтобы никто не смог за него проникнуть и причинить мне боль.) Как Леон всегда приглашает ребят к себе домой, но когда Гас пришел к нему, они захлопнули перед ним дверь, а потом все смеялись и издевались над ним. (И как у меня до сих пор начинают бегать по коже мурашки, когда я слышу стук захлопываемой двери, и как меня охватывает неконтролируемая ярость, если мой собеседник бросает трубку.) О том, какие комиксы замечательные. (И с какой легкостью продаются мои сценарии, потому что я так и не научился сдерживать свое воображение.)
Мы очень много о чем с ним говорили.
– Давай я отведу тебя домой, – предложил я.
– Хорошо. – Мы встали. – Послушайте, мистер Розенталь?
– Сначала сотри шоколад с лица.
Он вытер лицо.
– Мистер Розенталь… откуда вы узнали, что мне нравятся дробленые орешки? Но не нравятся взбитые сливки и вишня?
Мы проводили вместе много времени. Я купил ему журнал с рассказами под названием «Поразительные истории» и прочитал историю про космического пирата, захватившего одного человека и его жену и предложившего своему пленнику открыть один из двух больших ящиков: в одном находилась его жена и запас кислорода, который должен был закончиться через двенадцать часов; в другом – ужасный инопланетный гриб, который съел бы его заживо. Маленький Гас сидел на краю большой ямы, которую сам вырыл на пустыре, болтал ногами и слушал. Он хмурил лоб, пока я читал чудесную историю Джека Уильямса «Двенадцать часов жизни» там, около возведенной им «крепости».
Мы обсуждали радиопередачи, которые Гас слушал каждый день: «Теннесси Джед», «Капитан Полночь», «Джек Армстронг», «Супермен», «Моряк Дон Уинслоу». А также вечерние программы: «Я обожаю тайны», «Саспенс», «Приключения Сэма Спейда». И воскресные передачи: «Тень», «Потише, пожалуйста!», «Театр тайн Молле».
Мы с ним подружились. Он рассказал отцу и матери про «мистера Розенталя», который был его другом. Но они все равно выпороли его, так как решили, что Гас украл «Поразительные истории». Больше он обо мне не рассказывал. Но это было даже к лучшему, так как только укрепило наши отношения.
Как-то днем мы пошли гулять за лесопилку и через лесную чащу вышли к заброшенному пруду. Гас рассказал, что купался здесь, а иногда ловил черную жирную рыбу с усами. Я сказал ему, что эта рыба называлась сомом. Ему это понравилось. Он любил узнавать разные названия. Я сказал ему, что это называлось терминологией, и он рассмеялся, узнав, что есть особое название для узнавания других названий.
Мы сидели на куче прогнивших бревен у черной зеркальной глади пруда, и Гас расспрашивал меня, где я жил, где бывал, что делал и тому подобное.
– Я убежал из дома, когда мне было тринадцать, Гас.
– Вы там были несчастны?
– И да, и нет. Отец с матерью… они меня любили. Очень любили. Просто не понимали.
Я почувствовал боль в шее. Потрогал это место кончиком пальца. Там зрел чирей. У меня уже много-много лет не было таких нарывов, с тех пор как я…
– Мистер Розенталь, что-то случилось?
– Ничего, Гас. В общем, я сбежал и присоединился к карнавалу.
– К чему?
– Бродячему цирку. Мы колесили по штатам: Иллинойс, Огайо, Пенсильвания, Миссури, даже Канзас…
– Здорово! Карнавал! Это как в книжке «Тоби Тайлер и десять недель в цирке»? Я даже плакал, когда убили Тайлера – обезьянку Тоби – это было так ужасно! А вы делали примерно то же самое, когда работали в цирке?
– На карнавале.
– Ну да. Ага. Так то же самое?
– Вроде того. Иногда я поил животных, хотя у нас их было совсем мало, и они в основном участвовали в шоу уродов. Но обычно я убирался и приносил еду артистам в их шатры…
– А это еще что?
– Там, где они спали, такие большие палатки из брезента.
– А. Да, знаю. Продолжайте.
Сыпь теперь добралась до плеча. Чесалась жутко, но когда я заходил в аптеку за спреем от зуда, чтобы предотвратить дальнейшее распространение сыпи, то видел там круглые деревянные столы-витрины со стеклом посередине, под которым стояли пузырьки с жидкостью для чистки зубов, ярко-красная губная помада фирмы «Тэнджи» и нейлоновые чулки со швом сзади, и понимал, что аптекарь, скорее всего, не поймет меня, если я попрошу антисептик «Бактин» или жидкий лейкопластырь-спрей.
– В общем, не успели мы доехать до К.С., как наш карнавал отправили в кутузку, потому что на нашем шапито орудовало слишком много щипачей, левушниц и маклеров… – Я ждал реакции, его глаза удивленно округлились.
– А что все это значит, мистер Розенталь?!
– Ага! Тебя бы точно не взяли работником карнавала. Ты даже не знаешь специального жаргона.
– Пожалуйста, мистер Розенталь, пожалуйста, расскажите!
– Значит так, К. С. – это Канзас-Сити в штате Миссури… не путай с Канзас-Сити в Канзасе. У этого, из штата Миссури, с другой стороны реки – город Уэстон. А кутузка – это тюрьма…
– Так вы были в тюрьме?
– Конечно, малыш Гас. Но давай я тебе все объясню. Щипачи – это карманники, левушницы – женщины-воровки, а маклеры – мошенники, подделывающие чеки. Ну а шапито – это наша труппа.
– И что было дальше, расскажете?
– Один из этих плохих парней, щипач, залез в карман помощника окружного прокурора, вот нас и упекли в тюрьму. Но через какое-то время всех выпустили под залог, кроме меня и гика. Меня, потому что я не сказал им, кто я такой, так мне не хотелось возвращаться домой, а гика – потому что в любом городе можно было найти конченого алкаша, который согласился бы играть в балагане роль гика.
– А кто такой этот Гик?
– Шестидесятилетний алкоголик. Он настолько погряз в своем пьянстве, что превратился практически в зомби… совсем слетел с катушек. Его называли «Существом», и он жил в переносном колодце, который мы возили с собой. Он откусывал головы змеям, ел живых цыплят и спал в собственном говне. И все за бутылку джина, которую он выпивал каждый день. Меня заперли в вытрезвителе вместе с ним. Как же там воняло! Пары спирта смешивались с запахом его пота, меня от этого тошнило. Этот запах я никогда не забуду. А на третий день он свихнулся. Ему не давали джин, и он озверел. Взобрался вверх по решетке вытрезвителя – большого помещения, отделенного от остальных камер, – стал биться головой о решетку и потолок, пока не свалился вниз и лежал там, хрипел, источал вонь, а его лицо стало похоже на большой шмат сырого мяса.
