Тринадцать ящиков Пандоры - Булычев Кир (книги читать бесплатно без регистрации полные .txt) 📗
— Что ты вытворяешь? — повторила она.
— Что?..
— Сидишь на подоконнике. В грязных туфлях, — она оглядела кухню. — Что тут вообще происходит? Где мебель? Где торт? Он же только что тут стоял. Они вот-вот придут.
Она обошла стол вокруг, заглянула под него.
Пуф-ф… снова смена давления, как в падающем лифте. Около стола, там, где раньше стояла Моника, появился ее двойник. Вторая Моника была одета так же. И тоже держала бутылку и штопор.
Петр уставился на них. Две сразу. Этого он не учел. Обе женщины переглянулись, и обе одновременно выпустили вино. Две бутылки разбились в один и тот же момент. На звук расколотого стекла наложился гром за окнами.
Пуф-ф-ф… третья Моника материализовалась у холодильника с бокалом вина в руке. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы его уронить и замереть с приоткрытым ртом, глядя на двух остальных.
Петр с растущим страхом следил за разыгрывающимся на его кухне действом. До него вдруг дошло, что вот-вот случится: не хватит места! Столкновение!
Очередная Моника появилась без дополнительных звуковых эффектов, но отреагировала точно так же, как и остальные. На полу снова рассыпалось стекло. Секундой позже исчезла Моника номер два, но в дверях кухни появилась пятая.
Петр почувствовал внезапный порыв: бежать! Сколько времени займет домчаться до двери и отворить ее? Две секунды?
Бах! С очередным хлопком материализовалась новая Моника — и тут же закричала от боли. В ее ноге торчал крупный кусок разбившейся ранее бутылки. Появилась первая за вечер кровь.
Это все решило. Петр соскочил с подоконника и бросился к двери. Он уже протягивал пальцы к ручке, когда перед глазами его мелькнуло красное, и он на что-то натолкнулся. Потерял равновесие и упал на Монику номер шесть.
«Доля секунды!» — понял, падая. Моника номер шесть принялась смеяться. Не видела остальных и, кажется, была сильно навеселе. «Похоже, в ее мире гости пришли раньше», — мелькнуло у него в голове.
Он схватил ее за руку, помогая встать. Потом толкнул в угол между входной дверью и ванной — руководствуясь иррациональным желанием не дать ей увидеть то, что происходит в кухне.
Обернулся. Моника, стоящая у стола, с отвратительным звуком взорвалась красным гейзером мяса, крови и сломанных костей. В последний момент Петр увернулся. Все плеснуло на стены и потолок со звуком, из-за которого желудок мужчины чуть не вывернулся наизнанку. Женщины теперь были красными с головы до ног и кричали все, разом. Кухня выглядела жутко. С потолка свисали непонятные куски тела, капая на пол.
У него уже не было сил. Хотелось одного: сбежать. Но он не дотронулся до ручки, замер и крикнул от ужаса. В двери торчали два воткнувшихся обломка кости, с них капала кровь.
Петр почувствовал, что его вот-вот стошнит. Он отворил дверь и… отступил, чтобы забрать с собой Монику номер шесть. Быстро захлопнул дверь и вернул остатки ланча на один из кухонных стульев, выставленных на лестничную площадку. Почувствовал себя получше. Из квартиры продолжали доноситься крики и звук битого стекла. Вдруг что-то с силой ударило в дверь, выгибая ее наружу. Петр потянул женщину к лестнице. Моника перестала смеяться, но вопросов не задавала. Послушно бежала следом, стуча высокими каблуками.
Когда садились в машину, Петр услышал шум сверху. Вылетело стекло — и разбилось на улице рядом со входом. Он пристегнул отупевшую Монику ремнем безопасности и рванул с места под писк покрышек.
Это было совершенно не в его стиле: безумно и нерационально. Он понимал, что пытается спасти чужую, по сути, женщину. Она ему нравилась. Но ведь только из-за того, что тебе кто-то нравится, собственной жизнью не рискуют.
Эти вопросы он оставил на потом. Сейчас следовало действовать. Его сознание, несмотря на стресс, как раз выстраивало теорию на основании неполных данных. У него была рабочая концепция спасения Моники. Он делал выводы, руководствуясь элементарной логикой: если они появляются там, где он бывал, то там же могут и исчезать. Вероятность исчезновения Моники на Шпицбергене была куда меньше. На экзотическое путешествие времени не оставалось, к тому же у нее не было даже паспорта. Следовательно — случайно выбранное место. То, куда бы он никогда не поехал с женщиной. Некоторое время он раздумывал, но потом просто погнал вперед.
Сколько же таких миров? Сколько Моник погибает в каждый момент времени? Не думать об этом! Все равно он ничего об этом не знает! Так что делай, что сможешь, чтобы спасти эту вот одну!
Моника спала, словно ничего и не случилось. Петр время от времени касался ее руки, проверяя, на месте ли она. Они выехали за пределы Варшавы.
Секретность сохранить не удалось. В час ночи вход в дом был окружен полицейской лентой, а непрошеных гостей останавливали несколько десятков сотрудников полиции. Но уже в нескольких метрах от них стояло штук двадцать машин со съемочными группами польских и иностранных телестанций. То и дело сверкали вспышки. На улице под черным целлофаном лежало несколько тел. Тротуары покрывали битое стекло и неидентифицированная темная субстанция. Окна в квартире на четвертом этаже были выбиты. Из одного торчала рука: предплечье и ладонь, словно кто-то, сидящий внутри, выставил их за подоконник ленивым жестом маневрирующего в жаркий полдень таксиста. Именно такие фото появились почти во всех газетах, а половина телеканалов с этого ракурса начинали утренние новости.
Никто, кроме полиции, не видел квартиру. Только одна из газет процитировала анонимного информатора: «Выглядело так, словно на пол насыпали гору перемолотого мяса, а потом сунули под нее две гранаты».
Высокий полицейский в гражданском костюме вышел из дома и направился к припаркованному за лентой «Пассату». Его сразу окружило несколько теле- и радиорепортеров, а те, кто стоял подальше, быстро хватали оборудование, включая его на бегу.
Полицейский оперся о закрытую дверь машины и движением ладони заставил репортеров замолчать:
— Пожалуйста. Я уже не веду это дело. Со всеми вопросами прошу обращаться к этим вот господам, — махнул он рукой на трех людей в черных костюмах.
Игнорируя лавину вопросов, он сел в машину и уехал в сторону встающего солнца.
Петр проснулся на большой деревянной постели, под толстым пуховым одеялом, на толстой пуховой подушке. Высоко над головой увидел потемневшие от старости балки стропил и доски потолка. Поднял голову. За маленьким окошком с кривыми планками ясно светило полуденное солнце. Он прищурился и понял, что лежит в большой комнате деревянного дома. Судя по конструкции, был это довоенный кашубский дом [21]. И тогда он вспомнил все — так стремительно, словно кто-то воткнул ему в мозг оптоволокно.
Рядом лежала Моника. Не исчезла ночью: более того, ночь эта убедила Петра, что он, похоже, нашел женщину своей жизни. Теперь она дышала ровно и спокойно. Он осторожно выскользнул из постели, чтобы ее не разбудить. Подозревал, что у нее серьезное похмелье, и хотел, чтобы она поспала подольше.
Оделся и вышел через сени на двор. Хозяин и хозяйка, у которых он снял вчера комнату, поклонились ему, а потом продолжили забрасывать сено в телегу. Типичное сельское подворье лежало в стороне от дороги. Типичное бедное сельское подворье. Стоящая в стороне красная «Альфа» выглядела как экипаж чужой цивилизации. На капоте сидели две курицы. Хозяева не видели в этом ничего ненормального. Он, впрочем, тоже.
Хотел спросить, может ли рассчитывать на завтрак, но подумал, что тут уже пообедали, а сон до полудня полагают грехом. Вместо этого он вышел на песчаную дорожку, что вела к селу, и теперь глубоко дышал, втягивая свежий воздух. Было солнечно, но душно. В воздухе все еще висела гроза, которую они обогнали ночью.
Было ли то, что он сделал, верным поступком — или величайшей ошибкой его жизни? Наверняка и тем, и другим. Убегая, он снова становился главным подозреваемым. Но ему надоело руководствоваться рациональными размышлениями и решать, опираясь на выгодные обстоятельства. Он достиг профессионального успеха, но ценой тому оказалась одинокая жизнь. Теперь же, по крайней мере, у него была любящая женщина. Конечно, она его любила. В другом мире она вышла за него замуж. Настоящая же проблема состояла в том, насколько его чувства к ней можно назвать любовью — или они были только минутной увлеченностью? Так или иначе, но он спас ей жизнь, хотя в свете слов профессора Цеглярского Петр и не был уверен, имеет ли это хоть какое-то значение.
